Дарья Волкова - Времена года

Майя вдруг поняла, что не владеет вниманием аудитории. Что смотрят куда-то ей за спину. И Аня восхищенно и с некоторой завистью говорит:

– Наверное, это за Чеплыг.

Чеплыг – фамилия девушки с кафедры арфы. Она – уроженка Алдана, в ней причудливым образом сплелись якутские и русские корни. Девушка была невероятно яркой и пользовалась огромным успехом у противоположного пола. В том числе у мужчин гораздо старше себя.

Майя обернулась, чтобы посмотреть, кто там приехал за арфисткой-якутянкой. И замерла. У бордюра стоял черный автомобиль марки «мерседес». Ей со своего места не был виден номер, и она отступила на шаг.

Тот самый.

Она помнила все. Адрес дома и адрес офиса. Номер машины. Номер телефона – на память. А вчера обнаружила себя в метро на чужой ветке. Она знала, на какой выйдет станции. И что там будет.

Она просто постоит в сторонке, где-нибудь на парковке. Чтобы просто увидеть знакомый высокий силуэт в темном пальто, выходящий из стеклянных дверей. Увидеть. Просто увидеть. И ей этого хватит.

Майя развернула себя на половине пути к турникетам. И вернула на перрон. Глупости это все. Глупости. И небывальщина.

А теперь эта небывальщина стояла напротив входа в ее альма-матер.

– Это за мной, – выговорили помимо воли губы. Чтобы убедить в первую очередь себя.

Она шла, чувствуя спиной любопытные взгляды и от этого излишне сильно размахивая футляром. Или – чтобы не упасть. Сердце билось тем самым ритмом – шестнадцатая, восьмая и шестнадцатая. А вдруг она ошиблась номером? А вдруг там – не он?

Он. За рулем – он. Майя знала, что сейчас на нее смотрят все ее недавние слушательницы.

Стук по стеклу – шестнадцатая, восьмая и шестнадцатая.

– Шеф, сколько до Черемушек?

Медленно опустилось стекло. Взгляд бывает медленным? Оказалось, бывает. Под ним сползло с Майи все – обида, злость, желание выпендриться. И осталось только самое настоящее и важное.

– Здравствуй, Июль.

– Здравствуй, Май.

(1)- Средняя специальная музыкальная школа

(2)- исполнительский прием при игре на фортепиано, а так же некоторых других клавишных и струнных инструментах

(3) – российский советский пианист, композитор, педагог, публицист, музыкальный критик, общественный деятель, ректор Московской консерватории в 1939-1942гг.

(4)-Оставь надежду, всяк сюда входящий (итал.) Заключительная фраза текста над вратами ада в «Божественной комедии» Данте Алигьери

(5) – в Московской консерватории несколько кафедр по классу скрипки. Фамилия завкафедрой – вымысел авторов.

– Майя, дочка, папа уже шампанское открыл, беги скорее к столу!

– Бегу, мамочка.

Она последний раз взглянула на экран телефона. На два последних сообщения.

Май[23:25] Новогодний концерт для господина из первого ряда состоится вечером второго января. Тогда же будут вручены новогодние подарки.

p.s. С Новым годом, Июль. Я понимаю, что зима – не твое время года. Но все равно – желаю счастья. И тепла.

Июль [23:32] С Новым годом, Май. Господин из первого ряда постарается не опоздать на концерт и обязательно позвонит, чтобы обсудить время начала мероприятия. Не забудь загадать желание. Это самое главное в новогоднюю ночь.

Ей не хотелось гасить экран. Ей до сих пор не верилось в это – что он ответил на поздравление, почти сразу, через несколько минут, за полчаса до Нового года, когда все заняты чем-то…важным. Рядом с близкими и дорогими людьми. А он ответил. Ответил.

– Майя!

– Бегу-бегу!

Она все-таки погасила экран телефона и толкнула дверь своей комнаты. Чтобы пойти встречать Новый год с родителями. Звенеть чешским хрусталем, морща нос, сделать пару глотков колючего шампанского. И загадать желание под бой курантов – так, как он сказал. Желание, ровно противоположное тому, которое она шептала себе под нос еще три дня назад, на негнущихся ногах выпадая из «мерседеса». Как началось ее знакомство с машиной Ильи с наезда на ноты, так и продолжалось… сложно. Вот и в тот день, когда увидела его около консерватории, ноги тоже чуть не подвели.

После приветствия они какое-то время молча смотрели друг на друга. Майя просто не могла поверить окончательно, что он здесь. Вот после всех этих дней, после того ДНЯ, после спины «господина без сердца» и взахлеб слез пополам с водой в ванной комнате… той самой… в которой все так нечаянно и предопределенно началось. После миллиона удушенных в корне попыток ему позвонить и станций метро чужой ветки. После слышащегося ей в самых неожиданных мелодиях ритма его дыхания. После того, как она почти убедила себя, что все кончилось, едва начавшись. И утешаться можно лишь тем, что первый раз у нее случился с порядочным и опытным мужчиной. И будет что вспомнить потом, в конце концов. После собственного всхлипа на этой мысли. И вот после всего этого – он здесь и сейчас смотрит на нее. Смотрит и молчит.

Нет, Майя молчать не будет. Ей есть что сказать.

– Все-таки решил сделать стипендию имени себя любимого?

Оказывается, его гладко выбритые щеки вполне способны вынести нагрузку в виде улыбки. Майя заворожено смотрела, как приподнимаются уголки узких губ. Немного, но все же. И это улыбка. Самая настоящая. Искренняя.

– Пообедаешь со мной?

– Как в… – «прошлый раз с чаем?» не сказалось, хотя почти слетело с языка, который вдруг потерял связь с мозгом. Но голова в последний момент панически включились. Включилась четким пониманием, что если Майя сейчас скажет про прошлый раз и чай, то черная машина тронется с места и уедет. А Майе останется только помахать ей вслед. И осознать, что больше она Илью никогда не увидит. А это… нет, это невозможно. Теперь – точно невозможно.

Она прокашлялась.

– Как… удачно. У меня как раз занятия закончились. И я очень голодная!

А потом он вышел из машины, чтобы помочь ей сесть. Будто сама не справится! Оказалось, что вот и не справится. Как только Июль оказался рядом… и, несмотря на заполненный выхлопными газами воздух мегаполиса, она остро ощутила незабытую горечь его парфюма… конечно, Майя поскользнулась. Июль поймал ее под локоть, но на черном капоте все равно отпечаталась пятерня. В общем, сложные у нее отношения с этой машиной. Как и с ее хозяином.

Под его внимательным взглядом она щелкнула ремнем безопасности и поправила на коленях скрипичный футляр. Покосилась на мужские руки на руле. Снег идеально-ровной манжеты, золото запонки и часов. И пальцы – те самые, которые… Мы же не будем говорить о том, что было десять дней назад? Никогда-никогда?

– Что ты хочешь поесть?

– Все, кроме конфет и чизкейков.

А потом был итальянский ресторанчик, небольшой и уютный. Правда, детали интерьера Майя так и не смогла позже вспомнить. Как и вкус наверняка достойной всяческого восхищения пасты с белыми грибами. Впрочем, Илья тоже не выказывал особо интереса к заказанному салату из горы зелени и тонко порезанных кусков говядины. И кофе на столе стоял нетронутый. А Майя мучительно искала темы для разговора, но почему-то замолкала после пары-тройки предложений. Сева… нет. Сессия – нет. Новый год – это личное. Что говорить? Что?! О чем?! Чтобы ему было интересно. Майе казалось, если не будет говорить, то он решит, что она сидит и думает о… о том, что случилось на темно-шоколадных простынях десять дней назад. Нет, это в самом деле так, но…

– Почему скрипка?

Это был тот вопрос, который вдруг сгладил все. И нашлась тема, и Майя болтала без умолку, и он слушал – слушал внимательно и вдумчиво. О родителях-пианистах. О фортепиано с четырех лет. О крепшей с каждым годом тихой, но упрямой ненависти к этому инструменту, который Майя не любила, не чувствовала, не понимала. О том, как однажды заглянула в класс струнных и смешной лохматый мальчишка дал ей подержать в руках смычок. Так в жизнь Майи вошла скрипка. И был бунт в десятилетнем возрасте. Но она отстояла СВОЕ право на СВОЙ инструмент.

Слова текли сами собой под пристальным взглядом. Все было так… так здорово, если бы не звонки его телефона. И он отвечал на них. Совсем другим, сухим и ровным голосом – таким, каким разговаривал тогда с Майей, когда они с Севой нанесли визит к нему в офис.

– Мне надо на встречу, – кофе допит, третий по счету звонок завершился лаконичным распоряжением кому-то с непроизносимой должностью.

– Да, конечно, – ей оставалось только кивнуть. И проглотить слова о том, что готова каждый день так развлекать его за обедом. Сказать ему это по-настоящему взрослым и слегка ироничным тоном. Но не получится ведь…

– Куда тебя отвезти?

Вас же там уже очень сильно ждут, Илья Юльевич. Где-то в том месте, в котором серьезные люди решают серьезные вопросы.

– Тебя же ждут, – выдала самую елейную улыбку, какую смогла. – Я сама прекрасно доберусь. Спасибо за обед – было очень вкусно, – Майя так и не почувствовала вкуса того, что ела, но искренне верила в местную кухню.

– И до метро не надо? – к нему снова вернулся ровный и невозмутимый тон. Та улыбка в машине казалась теперь ненастоящей. Померещившейся.

– Нет.

Лишь кивнул.

Из ресторана вышли вместе. Попрощались друг с другом как вежливые взрослые люди. У него снова зазвонил телефон. Уже отвернувшись и делая первый шаг, Майя услышала спокойный голос и четкие указания кому-то из мира Ильи Юльевича.

Июль исчез.

А к вечеру Майя сдалась. Точнее, сдалась гордость. И сказала: «Звони!».

Только вот что сказать, Майя не знала. Впрочем, как известно, если не знаешь, что сказать – говори по-французски. Но это справедливо для тех, у кого нет скрипки.

Не давая себе усомниться в правильности принятого решения, набрала выученный наизусть номер. После пятого гудка взяли трубку.

– Слушаю.

Слушай. Слушай, пожалуйста. Это для тебя. Вторая часть третьей оркестровой сюиты Баха.

Майя быстро положила телефон на кровать и взяла в руки скрипку. Вечерними репетициями в их доме никого не удивить. И соседи давно привыкли. Не двенадцать ночи же.

Больше всего она боялась потом услышать короткие гудки… или увидеть информацию о том, что звонок завершен. Но звонок был активным. Там, на другом конце… слушали. Кажется, Майя даже уловила ритм дыхания своего слушателя.

– Спокойной ночи, Июль, – пересохшими от волнения губами. И – отбой.

Теперь у него есть ее номер.

По которому он позвонил только через два дня.

За которые Майя едва не сошла с ума.

– Майка, ты еще не готова?! – Сева упер руки в пояс. – Мы же договаривались!

– Севочка, – в прихожую выглянула мама. – С Новым годом! Проходи, покушай. Горячее только из духовки.

На лице Севки отразился процесс внутренней борьбы.

– Иди уже! – Майя толкнула его в плечо. – У тебя есть пятнадцать минут, пока я собираюсь.

За пятнадцать минут Сева успел умять порцию горячего и салат. А потом они поехали гулять в центр. Красная площадь. Тверская. Где она две недели назад чуть не выронила телефон, когда Июль все-таки позвонил.

– Что делают студенты консерватории в пять вечера?

Звонок застал ее на Рождественском базаре на Тверской. И Майя выпалила, не задумываясь и почти задыхаясь от волнения:

– На Рождественском базаре выбирают подарки. Тебе купить глиняную свистульку в виде птички?

– Думаешь, это мой максимум как музыканта?

Она не удержалась от смеха. Севка покосился, но ничего не сказал.

– Начинать надо с простых вещей. И потом, знаешь… Представь себе, как удобно вызывать секретаршу свистком!

– Ты так считаешь? – совершенно серьезным тоном.

– Уверена! Но без тебя свистульку выбрать вряд ли получится.

– Она подбирается под рост? – невозмутимо.

– Почти. Тебе нужна свистулька или нет?!

Ему совершенно точно не нужна была глиняная птичка, которая издает, если в нее подуть, звонкие незамысловатые звуки – Майя была в этом уверена. Но он сказал, что будет через полчаса. Севка, как только узнал, что сюда приедет Илья, тут же смылся. Он дал Илье прозвище «Медуз Горгоныч» – утверждал, что под его взглядом все каменеет – и всячески избегал разговоров про Горгоныча и всего, что может быть связано с ним.