Жюльетта Бенцони - Время любить

– Где Жосс?

– В конюшне. Готовит лошадей. Дон Алонсо вчера вечером отдал приказания на этот счет.

И действительно, Жосс возвращался, таща за собой трех взнузданных лошадей и мула, навьюченного поклажей. Архиепископ подумал обо всем… Катрин набросилась на Готье, когда он хотел помочь ей сесть в седло.

– Что ты себе вообразил? Что я вот так уеду, как какая-то воровка, даже не узнав, что с нашим гостеприимным хозяином?

– Он не рассердится на вас. Оставаться здесь вам не безопасно. Я узнал, почему вы стали жертвой пожара, – продолжал Готье, но Катрин резко прервала его, переводя разгневанный взгляд с одного мужчины на другого:

– Видимо, вы сговорились между собой, чтобы диктовать мне, как себя вести.

– Когда речь идет о вашей безопасности, – сказал Готье, – мы всегда договоримся. Вы не очень-то осторожны, мадам Катрин…

– Что бы там ни было, я не уеду, не попрощавшись с доном Алонсо!

И Катрин быстрым шагом направилась к двери, которая вела в покои архиепископа. Пожар был уже погашен. Только несколько черных дымков подымалось из отверстий, и неприятный запах гари висел в утреннем воздухе.

День разгорался очень быстро. Ночь растаяла разом, словно темный чехол сбросили с земли таинственные небесные хозяйки. Небо окрасилось всеми розовыми оттенками и золотом, и замок засиял, как огромный рубин на розовом жемчуге восхода. Катрин только перешагнула порог, как вдруг высокая черная фигура выросла перед ней. Несмотря на самообладание, молодая женщина отпрянула, охваченная суеверным страхом, который всегда вселялся в нее, когда она оказывалась рядом с Фра Иньясио.

Одноглазый монах посмотрел на нее без удивления, коротко кивнул.

– Счастлив вас встретить, благородная дама! Я шел к вам. Меня направил его преосвященство.

Внезапная тревога сжала горло Катрин. Она подняла на монаха глаза, в которых отчаяние смешалось со страхом.

– Вы… вы, значит, все-таки говорите на нашем языке?

– Когда это требуется… Как и на английском, немецком и итальянском!

Катрин почувствовала, как к ней вернулись все ее сомнения и страхи. Гарен тоже говорил на многих языках… И неуверенность опять вернулась к ней. Она вынудила сделать резкий выпад:

– Почему же вы делали вид, что не понимали меня, тогда, в комнате, где хранятся сокровища?

– Потому что в этом не было необходимости! И потому что я не понимал, что вы хотели сказать…

– Вы в этом уверены?

Услышав, как он говорил по-французски, Катрин пыталась найти интонации Гарена, голос Гарена… Она сомневалась, был ли это тот же голос или все же другой!.. Теперь она слушала, как он сообщал ей, что дон Алонсо легко ранен, что его мавританский врач дал ему сильное снотворное, чтобы он спокойно отдохнул, но что перед тем как заснуть, он приказал Фра Иньясио убедиться в том, что Катрин цела, и лично проследить, чтобы отъезд не задержался из-за ночного пожара.

– Дон Алонсо просит вас сохранить о нем память в сердце, благородная госпожа… и молиться за него, как он сам будет молиться за вас!

Внезапная гордость овладела Катрин. Если этот человек был Гареном, если он играл роль, он играл ее самым блистательным образом. Она не захотела отстать от него.

– Передайте его преосвященству, что я не забуду его, что никогда воспоминание о его доброте меня не покинет. Скажите ему также, как я благодарна за помощь, которую он мне оказал, и еще, что я благодарю его за молитвы, ибо в местах, куда я направляюсь, гибель будет угрожать постоянно!..

Она остановилась на мгновение, пристально глядя на черного монаха. Ничего! Словно каменный, бесчувственный, безразличный ко всему, он ограничился молчаливым кивком.

– Что касается вас… – вновь заговорила Катрин голосом, который дрожал от гнева.

Но договорить не дал ей Готье:

– Больше ни слова, мадам Катрин. Вспомните, что я вам сказал. Пойдемте! Пора ехать!

На этот раз она послушалась его: дала себя подсадить в седло, не произнеся ни слова, и направилась к воротам. Проезжая под поднятой решеткой ворот, Катрин обернулась, но увидела только широкие плечи нормандца, который закрывал от нее почти весь вид.

– Не оборачивайтесь! – приказал он твердо. – Вам нужно идти своей дорогой, вперед… Никогда не оборачивайтесь! Помните, что я вам сказал: перед Богом и перед людьми вы жена Арно де Монсальви! Забудьте обо всем прочем!

Опять она послушалась, посмотрела поверх красного стрельчатого свода на великолепный вид плато, но за плечом Готье она все-таки углядела черную фигуру монаха, стоявшего на том же месте, где она его оставила, запрятав руки в длинные рукава. Он смотрел ей вслед… И Катрин чувствовала, что этот образ поселился в ее сердце, в ее мозгу, как терний, о который она постоянно будет царапаться.

Она долго ехала молча, машинально следуя за Жоссом, ничего не видя, не замечая вокруг. После тяжелого подъема необъятная панорама равнин и холмов предстала перед их глазами. Кое-где виднелись жалкие деревушки, иногда показывался силуэт романского стиля церквушки или надменные стены монастыря, а то и тщедушный замок выставлял свою башню на скале, словно цапля, стоящая в задумчивости на одной ноге… Но Катрин ничего этого не видела. Перед ней стоял угрожающий силуэт одноглазого монаха. У ног Пресвятой Девы в Пюи она молила Бога вернуть ей супруга… И Бог вот так сыграл на ее сердце, на ее любви? Разве Бог может быть до такой степени жестоким, поставив на ее дороге того, кого она считала мертвым?

Где теперь ее долг? Готье говорил, что нужно продолжать путь, обязательно, во что бы то ни стало, не оглядываясь назад… Но Готье не знал Бога. А кто мог знать, чего требовал Бог от нее, Катрин?

Образ Фра Иньясио и образ Гарена теперь соединялись воедино в ее мозгу. Все, что ее память сохранила от ее первого мужа, закрутилось вокруг суровой фигуры монаха. Гарен в вечер их свадьбы, Гарен с искаженным ненавистью лицом в башне Малэна, Гарен в тюрьме с колодками на ногах, со своим пустым глазом.

Несмотря на палящее солнце, Катрин казалось, что она чувствует на плечах подвальную сырость камеры, а ноздрями – запах плесени и гнили. Она видела, да, она видела Гарена в момент, когда он поворачивал к ней свое лицо с раной, когда она вошла в тюрьму. И вдруг она вздрогнула.

– Бог мой! – прошептала она. – Как я раньше об этом не подумала?..

Она остановила лошадь, посмотрела на одного, потом на другого спутника, которые тоже остановились. И вдруг самым неожиданным образом рассмеялась. Она рассмеялась светлым, радостным смехом… смехом избавления. Господи, как же это было забавно!.. Как же она могла быть такой глупой, чтобы не заметить этого немедленно, а не мучить себя так ужасно. Она смеялась, смеялась до того, что ей перехватило дыхание…

– Но… она же сходит с ума! – с беспокойством сказал Жосс.

– Может быть, это от солнца! – серьезно предположил Готье.

Но когда они захотели спустить ее с лошади и отвести в тень, Катрин прекратила смеяться так же внезапно, как и начала.

– Я вспомнила, Готье! У Фра Иньясио повязка была надета на правый глаз!.. А мой скончавшийся супруг, казначей Бургундии, потерял в битве при Никополисе левый глаз! Я свободна, ты слышишь, свободна и могу потребовать у мавританки своего мужа.

– Вы не хотите немного отдохнуть? – настаивал Жосс, который ничего не понял.

Она встретила его слова новым взрывом смеха.

– Отдохнуть? Совсем наоборот! В Гранаду, и как можно быстрее!

Через две недели трое нищих в пыльных лохмотьях входили под арку Баб-эль-Адрара, Ворот Горы, вместе с толпой, направлявшейся на рынок. Никто не обращал на них внимания, так как нищих в Гранаде было полно. Самый высокий из троих, настоящий гигант, шел впереди, за ними следовала женщина, грязная, в изношенных туфлях без задников, покрытая куском черной ткани, из-под которой блестели темные глаза. Третий из них, видимо, слепец, если верить его нетвердой походке и манере цепляться за руки других, был чернявый человечек, который на ходу пытался разбудить милосердие у прохожих, жалостливым голосом бубня несколько строк из Корана. Никто, во всяком случае, не узнал бы в этих жалких людях трех удалых всадников, выехавших две недели тому назад из Коки… но Жосс настоял, чтобы они выглядели именно так.

– Если только поймут, что мы христиане, мы погибли! – сказал он своим спутникам. – Нашими головами украсят стены Гранады, Красного города, а тела наши пойдут на корм собакам – их бросят в ров. Единственный способ пройти незамеченными – прикинуться нищими.

Бывший бродяга оказался настоящим художником, когда принялся за дело. Двор Чудес, который долгое время он украшал собой, был в этом смысле лучшей школой. Он умел так закатывать глаза, что его легко принимали за слепого.

Что касается Катрин, она, переступив границы королевства Гранады, смотрела во все глаза, так было все интересно и необычно. Она даже забыла все тяготы и испытания, выпавшие на их долю.

Последняя часть пути была изнурительной, но Катрин перенесла ее с большим мужеством. Незнакомое небо, гораздо более яркое, чем все, что она до сих пор видела, говорило ей, что она приближалась наконец к тому странному, пленительному и опасному месту, которое зовется Гранадой, где живет Арно.

Дорога, по которой они шли, еще носила следы войны, страданий, смерти. Но, когда с высокой площадки Катрин увидела в солнечном свете наступавшего дня великолепную Гранаду, лежавшую в обрамлении гор, словно в огромной раковине, молодая женщина замерла в восторге. Ее внимание привлек сказочной красоты дворец. Высокая цепь крепостных стен, над которыми высились его башни, нежно обнимала целый мир из цветов, деревьев и беседок. Там и сям поблескивали ажурные струи фонтанов.

Катрин присела на камень у самого края площадки. Она не могла оторвать глаз от сказочного пейзажа, раскинувшегося у ее ног. Вот она, далекая цель ее безумного путешествия! Она была взволнована до слез, оказавшись перед такой красотой. Разве это не страна снов и любви! И разве можно здесь жить иначе, чем в радости и счастье?

Наконец-то бесконечные дороги пройдены, позади ночи сомнений, когда она спрашивала себя, доберется ли когда-нибудь до этого места. Иногда, в минуту отчаяния, она ловила себя на том, что Гранада – это вымысел и плод воображения! Теперь Гранада была перед ней, лежала у ее ног, и радость ее была так велика при виде этого города, что на время она забыла об опасностях, которые могли ее здесь ожидать. Теперь Арно был всего в нескольких шагах от нее, может быть, в том самом сказочном дворце.

Но такой дворец должен усиленно охраняться. Мысль, едва возникнув, сразу охладила ее радость. Эти прекрасные сады росли в крепости. И там же обитала женщина, которую Катрин ненавидела уже заранее! Как пробраться во дворец, как найти Арно в этих анфиладах комнат и запутанных коридорах?

Надо было побороть отчаяние, которое пришло так скоро за радостью победы. Катрин опустилась на колени в пыль, сложила руки и закрыла глаза. В течение долгих минут так же пылко, как и у стен странного городка Пюи, она молилась, умоляя небо сжалиться наконец над ней и возвратить любимого человека, который вместе с ее ребенком составлял единственное ее богатство на земле.

Чья-то рука мягко дотронулась до ее плеча, и это заставило Катрин открыть глаза. Она увидела Жосса, наклонившегося над ней.

– Как можно молиться на самом видном месте, госпожа Катрин! Разве вы забыли, что мы здесь в стране неверных? Быстро вставайте! Если кто-нибудь вас заметит…

Он помог ей подняться, и она улыбнулась ему из-под черного покрывала:

– Простите, я обо всем забыла при виде этой красоты. Когда живешь среди такого великолепия, все забывается. Видно, и дышать-то потом будет трудно вдалеке от этих гор, прохладных вод, здешних садов. А мой супруг, перед тем как уехать из наших мест, видел только мерзость лепрозория! Как же мне упрекать его, если он откажется возвращаться на родину?

– Мессир Арно вовсе не любит сладкую жизнь и цветущие сады, – прервал ее Готье. – Мне что-то с трудом представляется, как это он играет на лютне или нюхает розы, одетый в шелка и атлас. Шпага, кольчуга – вот что он предпочитает носить, а еще суровая походная жизнь по душе ему. Что же касается этого так называемого рая…

– Забавный рай! – прервал его насмешливо Жосс.

– Этот дворец, скорее город-дворец, который называется Аль Хамра… «красный», походит на розу. Под ее благоухающими лепестками скрыты колючие шипы. Смотрите сами.

Худая рука парижанина сначала показала на горные хребты, усеянные фортами, оборонительными сооружениями, укрепленные стены, сквозь зубцы которых виднелись зловещие отблески стали, сияющие мавританские шлемы с белыми тюрбанами. Потом рука Жосса спустилась к двойной стене города и ткнула в отрезок парапета между двумя амбразурами, над которыми высились странные шары.

– Срубленные головы! – только и сказал он. – Как это гостеприимно!