– Сколько потерянного времени! – прошептала она, предлагая руку Эрменгарде, которую только что не без труда спустили с лошади ее служанки. Вдовствующая графиня де Шатовиллен, тоже устав часами сидеть в седле, совсем одеревенела, но не утратила бодрого настроения.

– Спорим, что я знаю, о чем вы думаете, милочка!

– Ну, скажите! – улыбнулась Катрин.

– Вы много дали бы, чтобы завтра утром вскочить на доброго коня и, бросив всех этих святош, галопом поскакать туда, где кто-то вас ждет.

Катрин не стала возражать.

– Ваша правда, Эрменгарда! Медлительность этого похода меня убивает. Подумайте только, мы находимся совсем рядом от Монсальви, и мне так просто было бы встретиться и поцеловать моего сына. Но ведь я отправилась в паломничество и не стану лукавить с Богом! Я должна выяснить, где мне искать Арно, я продолжу путь вместе с моими спутниками до конца. И потом, хорошо, когда нас много. Дорога опасная, бандитов всюду полно. Лучше затеряться в толпе, идти среди людей. С вашими служанками и воинами, хоть они и вооружены, нас будет всего семеро.

Постоялый двор Сент-Фуа принял графиню де Шатовиллен со всем уважением, которого заслуживал ее ранг. Впрочем, Эрменгарда умела заставить уважать себя. В заведении было много народа, но она достала все-таки целых две комнаты: одну для Катрин и себя, другую для своих камеристок и Жилетты де Вошель, которую она решительно взяла под свою опеку.

Путешественницы быстро и в молчании съели ужин. Все устали. Эрменгарда сразу же отправилась почивать, а Катрин, несмотря на усталость, долго еще простояла у окна, выходившего на маленькую площадь. У нее было тяжело на сердце, она чувствовала, что не заснет.

Усевшись на каменном подоконнике, Катрин наблюдала за происходящим во дворе. Бродячие комедианты и шуты расположились перед церковью. Они показывали свое искусство перед собравшимися крестьянами и паломниками, которые, за отсутствием места в приюте, спали прямо на паперти. Музыканты играли на виолах, лютнях, арфах и флейтах. Худощавый парень, одетый в зелено-желтый костюм, жонглировал зажженными факелами. На небольшой площадке танцевала босоногая, тоненькая девушка, одетая в ярко-красное трико. Пламя факелов, как в театре, оживляло персонажи изумительной сцены Страшного суда, вырезанной из камня по полю фронтона, раскрашенной и позолоченной, словно страница из Евангелия. Допущенные в рай вот-вот устремятся в небесные сады, а проклятые, гримасничая, под насмешки демонов корчились в адских муках.

Катрин наблюдала за происходящим, думая о своем. Завтра она пойдет отсюда по дороге, по которой ушел Арно, а вслед за ним и бедный Готье. Где-то они сейчас, какие звезды им светят? Что с ними случилось и найдет ли она их след? Невозможно было смириться, что Арно потерян для нее навсегда, но и мертвого Готье она тоже не могла представить.

Вдруг ход мысли Катрин прервался. В толпе, которая глазела на комедиантов, она рассмотрела Жербера Боа. Он подошел к танцовщице. Запыхавшись, девушка только что остановилась и протянула толпе свой тамбурин, когда клермонец как раз обратился к ней. Несмотря на расстояние, Катрин без труда поняла смысл их разговора. Сухая рука Жербера обвиняюще указывала то на яркое, покрытое мишурой и сильно открытое платье девушки, то на большое изображение Христа на фронтоне церкви.

Пуританское поведение Жербера, ясное дело, не пришлось по вкусу группе деревенских парней. Они не видели ничего плохого в том, что кто-то танцевал перед церковью, и двинулись на защиту танцовщицы. Один из них, здоровенный верзила-весельчак, фигура которого немного напомнила Катрин Готье, схватил Жербера за ворот плаща, а в это время трое других встали вокруг с угрожающим видом. Девушки резкими голосами принялись поносить его… Вот сейчас, через миг, Жерберу Боа будет совсем плохо.

Катрин не смогла потом объяснить, что именно заставило ее прийти на выручку Боа. Скорее всего она приняла во внимание тот простой факт, что без него она вряд ли дойдет до Галисии… Катрин бегом выскочила из комнаты, спустилась во двор, где люди Эрменгарды допивали свой последний глоток вина, перед тем как отойти ко сну, и обратилась к сержанту.

– Быстро! – приказала она. – Идите освободите нашего пастыря. Его в клочья разорвет толпа!..

Люди схватили оружие и побежали на помощь. Она следовала за ними, хотя солдаты вовсе в ней не нуждались. Ей было интересно узнать, чем все это кончится и как поведет себя Жербер. А закончилось все моментально. Толпа расступилась перед вооруженными солдатами, как море перед форштевнем корабля, и Катрин оказалась рядом с Жербером под портиком аббатства. Толпа все еще ворчала, но отступила, как злобная собака, которой угрожал кнут.

– Вот вы и свободны, мессир, – сказал сержант Беро Жерберу. – Идите же спать и оставьте в покое этих людей, пусть веселятся, ведь они плохого не делают, – и, повернувшись к Катрин, сказал: – Мадам, проводить вас на постоялый двор?

– Возвращайтесь без меня! – ответила Катрин. – Мне не спится.

– Если я хорошо понял, именно вам я обязан этим вмешательством? – сухо спросил Боа. – Я что, просил вас об этом?

– Для этого у вас слишком много гордыни! Думаю, напротив, вы бы с радостью дали себя разорвать на куски. Но я увидела, что вы попали в трудное положение, и подумала…

– Господи, женщина начинает еще и думать! – вздохнул Боа с таким презрением, что Катрин опять охватила ярость.

– Мессир, прошу вас принять мои извинения. Лучше бы мне спокойно сидеть у окна и смотреть, как вас будут вешать прямо на воротах аббатства. После чего, уверившись, что вы умерли во имя религии, я пошла бы спать спокойно и на сон грядущий произнесла бы несколько молитв за упокой вашей великой души!

Она уже повернулась на каблуках, но он ее задержал. Его задел этот саркастический выпад, и когда Катрин обернулась к нему, то выражение лица было скорей озадаченным, чем гневным.

– Будьте любезны, простите меня, Катрин! – сказал он глухим голосом. – Без вашего вмешательства эти несчастные лишили бы меня жизни. И я обязан за это вас поблагодарить. Но, – прибавил он с гневной силой, которая потихоньку, мало-помалу нарастала в нем опять, – мне тяжело благодарить женщину, да и к тому же жизнь для меня – это непереносимая тяжесть! Если бы я не боялся Бога, давным-давно я бы уже с ней покончил.

– Ну, конечно, пусть другие берут грех на душу и убивают вас, избавляя от опостылевшей жизни. Нет, и на такое Бог не попадается. А что до вашей благодарности, не думайте, что я ждала ее. То же самое я сделала бы для кого угодно!

Жербер не ответил. Катрин пошла к двери, а он побрел рядом, ссутулившись. Вдруг Катрин показалось, что ему не хочется с ней расставаться. Так как он молчал, она спросила:

– Вы ненавидите женщин, так ведь?

– Изо всех сил, всей душой… Это вечная ловушка, в которую попадает мужчина.

– Откуда такая ненависть? Что же они вам сделали? Разве у вас не было матери?

– Это единственная чистая женщина, которую я знал.

– Вы всегда их так ненавидели? – продолжала она. – Или же…

Он не дал ей докончить:

– Или же ненавижу из-за того, что слишком любил? Думаю, по правде говоря, так оно и было. Именно так: всегда я носил в душе проклятие к женщине, потому что женщина – мой вечный враг! Я ее ненавижу!

Свеча, горевшая на конторке у торговца образами – у него в этот поздний час еще была открыта лавка, – на миг осветила лицо паломника и его руки, придерживающие черный плащ. Черты этого лица отражали огонь темных страстей, а руки дрожали. Тогда Катрин остановилась с желанием бросить ему вызов.

– Смотрите на меня! – приказала она. – И скажите, на самом ли деле вы думаете, что я – только грязь, разврат и фальшь?

Она встала под свет свечи, давая возможность этому человеку разглядеть ее чистое лицо, которое осветилось темным золотом ее волос, по которому пробегали отсветы огня. С легкой улыбкой она смотрела на побледневшего собеседника.

– Ну же, мессир Жербер, ответьте мне!

Тогда он сделал жест рукой, словно хотел прогнать от себя какое-то дьявольское наваждение, и отступил в тень.

– Вы слишком красивы, чтобы не быть демоном, пришедшим искушать меня! Но вы не овладеете мной, слышите? Вам меня не одолеть!

Катрин поняла, что перед ней больной человек. Улыбка сошла с ее лица.

– Я вовсе не демон! – устало произнесла она. – Вы ищете мир для своей души, а я ищу совсем другого… Но не в вашей власти мне дать это другое, да, впрочем, и ни в чьей власти… за исключением одного-единственного человека на свете.

– Кто этот человек? – осмелился спросить Жербер Боа.

– Вас это не касается! – отрезала Катрин. – Доброй ночи, мессир Жербер!

* * *

Следующий день показался Катрин бесконечным. Она присутствовала на службе, но слова молитвы произносила машинально. Она любовалась сияющим в дымах ладана фантастическим видением, по-варварски роскошным, пышной золотой статуей Сент-Фуа. Плащ этого изваяния был покрыт драгоценными камнями, и их было больше, чем цветов на весеннем лугу.

Из-за долгого стояния на коленях ноги у нее затекли, и это напомнило ей бесконечные молитвы, которые когда-то она воздавала, стоя рядом со своей сестрой Луизой в дижонском соборе Нотр-Дам. Она встала, подняла голову и встретила взгляд Жербера Боа. Он сразу отвел глаза, но она опять успела заметить то странное их выражение, одновременно жесткое и боязливое, которое она уже замечала. Катрин вздохнула.

– Не стоит на него сердиться, – прошептал рядом с ней нежный голос Жилетты. – Жербер – несчастный человек.

– Откуда же вы это знаете?

– Я не знаю, я чувствую… Он жестоко страдает: именно из-за этого он так жесток и груб.

После богослужения статую Сент-Фуа должны были вынести за город в поля, на которые давно уже не падало ни капля дождя. Катрин не хотелось принимать участие в этом шествии, и она вернулась на постоялый двор, присоединилась к Эрменгарде, которая, не следуя никакому регламенту, не вставала с кровати. Вдовствующая графиня встретила ее возвращение с улыбкой.

– Так что, Катрин, вы вдоволь намолились? Когда же наконец вы перестанете упрямиться и согласитесь отправиться дальше верхом? Разве сами-то вы так уж хотите тянуть лямку вместе с этим стадом, когда мы могли бы ехать гораздо быстрее?

Катрин сжала губы и, снимая плащ, косо взглянула на подругу.

– Не возвращайтесь к этому вопросу, Эрменгарда. Я же вам уже объяснила причины. Дорога опасная, нужно идти со всеми вместе, чтобы не угодить в руки к бандитам.

Пожилая дама потянулась, громко зевнула и со вздохом сказала:

– А я продолжаю считать, что двигаться на быстрых лошадях лучше, чем на стертых ногах.

В глубине души Катрин вполне соглашалась с доводами Эрменгарды, но не хотела уступать. Она была убеждена, что, если она до конца не продолжит путь вместе с паломниками, к которым ей выпало прибиться, Бог накажет ее и не позволит воссоединиться с Арно. Но мадам де Шатовиллен с давних пор умела читать на красивом лице своей молодой подруги. Она прошептала:

– Ну, будет, Катрин, воздайте же и Богу справедливость, согласитесь наконец, что и у него душа возвышенная, перестаньте же принимать его за гнусного и мелочного типа, который только и знает, что торгуется с вами. Где же, по-вашему, его милосердие?

– Я Его чту превыше всего, Эрменгарда, но мы все-таки пойдем вместе с паломниками…

Она проговорила это тоном, не допускающим возражений. И Эрменгарда смирилась. Разочарованный вздох явился единственным ее ответом.

Шествие, видимо, подействовало, так как дождь полил как из ведра. Случилось это на следующий день на рассвете, когда паломники пустились в путь, распевая религиозные гимны. Дорога шла в гору и вилась по склону долины Ло. Дождь серой пеленой заволок пейзаж, погасил нежно-розовые тона вереска, который уже зацветал, заливал глаза и намочил грубую одежду паломников. Окрестности приняли неясные очертания, мир стал грустным, и у Катрин создалось впечатление, что эта грусть давила ей на сердце. Во главе их толпы шагал Жербер, согнув спину, втянув голову в плечи, не оборачиваясь.

Когда они дошли до вершины склона, в хвосте колонны раздались крики:

– Остановитесь!.. Ради Бога, остановитесь!

На сей раз Жербер обернулся и все остальные тоже. Путаясь в рясах, задыхаясь, размахивая руками и крича, догоняли колонну монахи.

– Что такое? – прошептал Колен с недовольным видом. – Забыли мы что-нибудь или эти монахи хотят присоединиться к нам?

– Ну, это вряд ли, – ответил Жосс Роллар. Он смотрел на приближающихся монахов, нахмурив брови. – У них с собой ничего нет, даже посохов.

Монахи догнали паломников и завопили так, что им вторило эхо в горах.

– Нас обокрали! Из плаща Сент-Фуа украли пять больших рубинов!..

Ропот негодования встретил эту новость, но Жербер сразу же занял позицию нападающего:

– Надеюсь, вы не предполагаете, что кто-нибудь из нас – вор?