– Кстати, друг мой, как вы узнали, что мы здесь?

– Вы обязаны нашим прибытием де Шатовиллен. Вы оставили, кажется, ее прямо среди гор, но в ее руках оказался оруженосец мессира Арно, которого она сумела очень подробно выспросить. Тут же она направилась в Анжу, попала к герцогине-королеве и рассказала ей всю историю. Именно госпожа Иоланда вместе со мною подготовила это плавание.

– Невероятно! – вскричала пораженная Катрин. – Эрменгарда, которая хотела отвезти меня связанной по рукам и ногам к своему герцогу?

– Может быть! Ведь она искренне считала, что для вас это было бы наилучшим решением проблем. Но с того момента, когда вы упрямо последовали за мессиром Арно… она отказалась от своих планов.

– Дорогая Эрменгарда! – вздохнула Катрин с нежностью. – Я стольким ей обязана.

Жак Кер пожал плечами:

– Видно, она вас хорошо знает! Если ваш супруг был бы узником в самом сердце Африки, вы бы нашли способ и туда за ним поехать. Только вот мне, – в заключение сказал он, – пришлось бы плыть дальше!..

* * *

В самый темный час ночи, тот, что предшествует рассвету, Готье умер.

Собравшись около него, Катрин, Арно, Абу-аль-Хайр, Жосс, Мари и Жак Кер ждали конца, бессильные помочь битве, страшной и последней, которую вел Готье за жизнь, покидавшую его. Наконец по телу Готье прошла последняя судорога, раздался вздох, походивший на хрип, и гигантское тело замерло. Наступила гнетущая тишина, которую более не нарушало тяжелое дыхание. Корабль мягко покачивался. Вдруг прошла большая волна, корабль жалобно заскрипел, на его жалобу ответил хриплый крик морских птиц.

Катрин поняла, что все кончилось. Сдерживая рыдания, она прикрыла веки своему другу, потом прижалась к Арно.

– Когда взойдет солнце, мы опустим его в море! – сказал Жак Кер. – Я прочту молитвы.

– Нет, – вмешался Абу-аль-Хайр. – Я обещал ему проследить за его похоронами. Не нужно молитв. Я тебе скажу, что нужно сделать.

– Тогда пойдемте со мной. Мы отдадим приказания.

Оба вышли. Арно взял ее за руку и увлек к кровати, где лежал Готье. Они встали на колени, чтобы помолиться от всего сердца, Жосс и Мари тихо подошли и тоже встали на колени возле них. Несмотря на горе, Катрин отметила, что у парижанина глаза полны слез, но его рука не оставляла руки маленькой Мари, которую он как бы взял под свою защиту. Она подумала, что, может быть, это было начало неожиданного счастья и что, встретившись в Гранаде, эти двое были на пути друг к другу.

Тремя часами позже перед всем экипажем «Магдалены», собравшимся на палубе, под звук бортового колокола, который, не останавливаясь, звонил по умершему, Арно де Монсальви по указаниям Абу-аль-Хайра произвел странную церемонию. Корабль медленно доплыл до входа в порт, таща за собою на прицепе лодку с парусом, в которую была наложена солома. На ней лежало тело нормандца, завернутое в холстину. На уровне сторожевой башни перед портом Монсальви прыгнул в лодку, поднял парус, который ветер быстро надул, потом, ухватившись за канат, которым лодка соединялась с кораблем, вернулся на «Магдалену». Оказавшись на борту, он перерезал канат. Люди на корабле видели, как лодка шла вперед, унося тело. Тогда Арно, взяв из рук Абу лук, положил на него стрелу с зажженным оперением, напряг мускулы… Стрела просвистела, упала в лодку, и солома сразу же загорелась. Вмиг маленький кораблик превратился в горящий факел. Тело исчезло за стеной огня, а ветер, разжигая костер, уносил его медленно в открытое море…

Арно выронил лук и посмотрел на Катрин, которая следила за этой странной церемонией. Она увидела, что слезы заблестели в глазах ее мужа.

– Так когда-то раньше уходили викинги в вечность. Последний викинг был похоронен так, как хотел…

На следующий день, на рассвете, парус «Магдалены» наполнился свежим ветром. Торжественно и величественно галера Жака Кера вышла из порта. Какое-то время Катрин, прижавшись к Арно, укрывшему ее плащом, смотрела на удалявшийся белый город в зеленом обрамлении садов. Она старалась рассмотреть в портовой сутолоке оранжевый тюрбан Абу-аль-Хайра.

Так мало времени прошло со смерти Готье, а ей уже приходилось с тяжестью на сердце прощаться еще с одним старым другом, которому она была обязана вновь обретенным счастьем. Врач сказал на прощание:

– Разлука существует только для тех, кто не умеет любить. Это дурной сон, от которого быстро просыпаются. В один прекрасный день, может быть, я приду и постучу в вашу дверь. У меня еще осталось много неизученного в вашей удивительной стране!

Когда уже ничего не стало видно и город превратился в смутное белое пятно, где блестели позолоченные крыши мечетей, Катрин пошла на нос корабля. Тяжелый форштевень резал бездонную голубизну воды, которая на горизонте соединялась с небесной лазурью. Там, вдали, были Франция, смех Мишеля, доброе лицо Сары… Катрин подняла голову и увидела, что Арно смотрит на горизонт.

– Мы возвращаемся, – прошептала она. – Как ты думаешь, на этот раз это уже навсегда?

Он улыбнулся ей нежной и одновременно насмешливой улыбкой.

– Думаю, моя милая, что с большими дорогами для мадам де Монсальви покончено! Хорошенько запомни эту, она – последняя…

Время любить

С самого рассвета два брата-мирянина, сменяя друг друга, звонили в большой колокол аббатства Монсальви. Этот праздничный звон разносился по всей округе.

Вот уже три дня, как к воротам большого нового дворца, белые башни которого высились над глубокой долиной, прибывали носилки и рыцари, повозки и всадники в полном вооружении, пажи и служанки. Говорили, что госпожа Сара, которая управляла в замке служанками, камеристками и поварами, несмотря на свой большой опыт, растерялась. Ведь нужно было расселить и накормить весь этот народ. Но теперь все было в порядке, и над блестящим шествием, что выходило из церкви и подходило к замку, витали радость и веселье.

Короче говоря, для Монсальви впервые за последние десятилетия это был самый большой праздник. Праздновали открытие нового замка, где поселялись господа, мессир Арно и мадам Катрин, крестины маленькой Изабеллы, которая появилась на свет у четы Монсальви.

Вся знать за двадцать лье по округе прибыла к ним. Но самым огромным восхищением пользовались крестные отец и мать… Они шли во главе шествия, прямо за малышкой, которую госпожа Сара, одетая в пурпурный бархат и брюссельские кружева, гордо несла на руках. При их приближении добрые люди Монсальви вставали на одно колено, безмерно гордые от той чести, которая была оказана их маленькому городку. Ведь не каждый день выпадает честь в самом сердце Оверни приветствовать королеву и коннетабля Франции! Ибо крестной матерью была королева Иоланда Анжуйская, внушительная и красивая в своей сиявшей короне. Она шла, придерживая свои черные одежды, расшитые золотом; крестным же отцом был Ришмон, одетый в золото и голубой бархат, шляпа была украшена огромными жемчужинами. Он вел королеву за руку по ковру, который расстелили прямо по утрамбованной земле. Их осыпал дождь из лепестков роз и листьев. Оба улыбкой отвечали на приветствия и крики толпы, пребывавшей в восторге. Они были счастливы присутствовать на этом сельском празднике, которому их приезд придал размах королевского празднества.

Затем шли дамы, окружая госпожу де Ришмон, которая, как казалось, вела вместе с собою хрупкий и сиявший лес разноцветных высоких женских головных уборов. За ними шли благородные господа с суровыми лицами, среди которых выделялся знаменитый и грозный Ла Ир, который делал все возможное, чтобы казаться любезным. Рядом с ним шел торжественный Сентрайль, великолепный в своем зеленом бархате, подбитом золотом. Но самой прекрасной – каждый в Монсальви с горделивой уверенностью оставался в этом убеждении – была мадам Катрин…

Прошли многие месяцы после их возвращения в край отцов мессира Арно. Ее красота еще больше расцвела и достигла такого совершенства и изысканности, что каждый ее жест был поэмой, каждая улыбка – колдовством. Ах! Счастье так ей шло! В лазури и золоте ее туалета, под огромным облаком муслина, ниспадавшим с ее высокого головного убора, она походила на фею… Она, конечно, была самой прекрасной, и мессир Арно, который вел ее за руку с гордостью, казалось, сам глубоко был в этом уверен. Он был одет в строгий костюм из черного бархата, украшенный тяжелой цепью из рубинов, как если бы он хотел простотой своей одежды еще больше подчеркнуть блеск своей жены.

По правде говоря, Катрин никогда еще не была так счастлива. Этот октябрьский день 1435 года был, безусловно, самым прекрасным в ее жизни, потому что привел к ней тех, кого она любила. Спускаясь по украшенной улице Монсальви рука об руку с Арно, она думала, что в замке ее ожидала мать, которую она вновь нашла после стольких лет, а также ее дядя Матье, очень постаревший, но все еще бодрый. Только ее сестра Луаза не приехала, но монахиня-затворница ведь более не принадлежит миру, а Луаза вот уже год – новая настоятельница бенедиктинского аббатства в Тарте.

– О чем ты думаешь? – спросил вдруг Арно.

– Обо всем этом… О нас! Разве ты когда-нибудь думал, что можно быть такими счастливыми? У нас есть все: счастье, красивые дети, превосходные друзья, семья, почести и даже богатство…

Этим они были обязаны Жаку Керу. Деньги за знаменитый черный бриллиант стали теперь сказочным богатством, и, строя свое будущее, стараясь осуществить грандиозный план восстановления страны, скорняк из Буржа на пути к должности казначея Франции отдавал своим друзьям те богатства, которые от них получил в трудные времена.

– Но разве мы не заслужили этого? Мы столько выстрадали, а в особенности ты…

– Я об этом даже не думаю. Моя единственная печаль – это отсутствие мадам Изабеллы, твоей матери…

– Я уверен, что она нас видит, слышит нас из того таинственного места, где, видно, встретилась с Готье… Да потом, разве мы ее не вернули?

Это была сущая правда. Маленькая Изабелла ни в чем не походила на свою мать. К голубым глазам ее бабушки прибавился властный профиль Монсальви, черные волосы ее отца. По словам Сары, она даже характером была в него – необузданного и вспыльчивого.

В этот момент маленькая Изабелла спала глубоким сном на руках добрейшей женщины, среди шелков и кружев.

Как только процессия появилась во дворе замка, малышкой завладела полная дама в пышном наряде – почетная крестная мать девочки – мадам де Шатовиллен.

Эрменгарда устремилась со своим трофеем в большой белый зал, сплошь затянутый коврами, где подавалось праздничное угощение. За нею вступил кортеж.

Пока под руководством Жосса, интенданта замка, и его жены Мари вся деревня рассаживалась за длинные столы, поставленные в большом дворе рядом с огромными кострами, на которых зажаривались целиком бараны и множество птицы, пока менестрели начинали свои первые песни, пока виночерпии открывали бочки с вином и бочонки с сидром, в большом зале начался самый пышный и роскошный праздник, какой когда-либо видел на своем веку овернец.

После бесчисленных блюд, кулебяк, мяса крупной дичи, рыбы, павлинов, поданных со всем оперением, кабанов, положенных на ложа из картофеля и фисташек и нафаршированных тонкими пряностями, слуги принесли торты, варенья, нугу, кремы и прочие десертные кушанья, испанские вина и мальвазии. Сентрайль встал и потребовал тишины. Подняв полный бокал, он приветствовал королеву и коннетабля Франции, а потом повернулся к хозяевам дома.

– Друзья мои, – сказал он сильным голосом, – с позволения госпожи королевы и монсеньора коннетабля я хочу сказать вам о той радости, которая переполняет нас сегодня. Мы присутствуем вместе с вами на воскрешении Монсальви, а впрочем, одновременно и при обновлении всей нашей страны. Повсюду во Франции война отступает. Договор, который наш король только что подписал с герцогом Бургундским в Аррасе, завершает безжалостную войну между людьми одной страны.

Сентрайль остановился, чтобы перевести дух. Его карие глаза остановились на Арно и Катрин, которые смотрели на него, улыбаясь и держась за руки.

– Арно, брат мой, – продолжил Сентрайль, – мы думали, что ты потерян, ты же вернулся к нам, и это очень хорошо! Катрин, вы пренебрегли огромной опасностью и пошли за вашим супругом, преодолели столько трудностей… Мало есть мужчин, которые были бы способны на ваше мужество, но также и мало есть людей, которые носят вот так же в сердце своем преданную любовь, которая столько лет наполняет ваше сердце!

Злые дни, которые вам пришлось познать, их было слишком много, теперь закончились. Перед вами – долгая счастливая жизнь, полная любви… Господа и вы, прекрасные дамы, я прошу вас теперь встать и выпить вместе со мной за счастье Катрин и Арно де Монсальви. Долгой жизни, господа, и великих свершений самому мужественному из рыцарей и самой прекрасной даме Запада!

Оглушительные овации, покрывшие последние слова Сентрайля, прогремели до самых сводов нового большого замка и соединились с криками деревенских жителей. Катрин, побледнев от возбуждения, пожелала встать, чтобы ответить на эти приветствия, но это уже было свыше ее сил. Она вынуждена была опереться на плечо супруга, чтобы не упасть.