– Пока достаточно, сделаем перерыв, – сказала она швее. – Можешь отдохнуть и выпить чаю. И передай, пожалуйста, Элси, что я прошу приготовить мне ванну.

Полин долго таила свои надежды в отношении Хью Уэстбрука. Знать Западного района ожидала, что она выберет себе в мужья кого-либо из своего класса: богатого и образованного. Однако Полин твердо решила выйти замуж за Хью. Она не упускала случая увидеться с ним, будь то ежегодная животноводческая выставка, сельские гулянья, праздники на фермах или скачки. Она всегда старалась встретиться с ним в своем собственном доме, когда Хью заходил к Фрэнку обсудить фермерские заботы. Ее страсть разгоралась с каждой новой встречей. Иногда они встречались случайно. Он вдруг появлялся верхом и, проезжая мимо, улыбался и махал рукой. Такие неожиданные встречи заставляли ее сердце биться чаще. А после ночью Полин не могла сомкнуть глаз, представляя себя его женой, в постели с ним…

Она не могла бы сказать точно, когда решила для себя, что выйдет за него замуж, но на протяжении почти трех лет она осторожно исподволь обольщала его и добилась интереса с его стороны, причем проделала все так искусно, что Хью был в полной уверенности, что ухаживать за ней начал он. Полин знала, как играет лунный свет в ее волосах, и в лунные ночи устраивала прогулки в саду. Ей было хорошо известно, как красиво она смотрится, когда стреляет из лука, и поэтому старалась, чтобы Хью не пропускал соревнований с ее участием. Узнав о том, что Хью обожает кекс с цукатами, орехами и пряностями, и карри из крутых яиц, Полин также пристрастилась к ним. А после того, как Хью сказал ей, что его любимый поэт Байрон, она не пожалела времени, чтобы познакомиться с его творчеством.

Наконец, Хью стал подумывать о женитьбе. Ему перевалило за тридцать, и он начал произносить: «Когда я женюсь» и «Когда у меня будут свои дети». Полин поняла, что час ее настал. Но другие женщины тоже проявляли интерес к Хью, и хотя она знала, что он к ней не равнодушен, но пока никакими обязательствами связывать себя с ней Хью не спешил. И тогда у Полин появилась тайна. Если бы ее поступок стал известен в местном обществе, все были бы шокированы. Она сама сделала предложение Хью – ни больше, ни меньше. Ее знакомые назвали бы такой шаг унизительным для дамы, роняющим ее достоинство и, по их мнению, ни один мужчина не заслуживал, чтобы ради него совершался такой «низкий» поступок. А Полин считала, что поступает практично.

Время шло, женщины то и дело приглашали Хью на чай, на прогулку верхом, и не оставляли его без внимания на вечеринках. Практические соображения руководили Полин, когда она пригласила Хью на пикник у реки, выбрав день, грозивший дождем. Верхом они вместе отправились к реке, расположились на берегу, и за кексом и карри вели разговор об овцах, колониальной политике, о Дарвине, ставшем повсеместно знаменитым, и о новом романе Жюля Верна. И тут, как по заказу Полин, тучи оправдали ее ожидания и пролились потоками дождя. Им с Хью пришлось искать укрытия под растущими неподалеку деревьями. Но они успели изрядно промокнуть, пока добежали туда, и, споткнувшись по пути, так хохотали, что ухватились друг за друга. Тогда Полин и сказала: «Знаешь, Хью, нам надо пожениться». Он ответил ей страстным поцелуем. И когда Полин после вспоминала этот поцелуй, ей казалось, что пылкостью он затмил блеск сверкавшей над ними молнии. Поцелуй был единственным, но его оказалось достаточно. Хью предложил: «Выходи за меня замуж». Полин оказалась победительницей.

После официальной помолвки Полин обнаружила, что добиться от Хью, чтобы он назвал день свадьбы – ничуть не легче, чем ловить ветер в поле. Ферма и ее нужды всегда стояли у него на первом месте. Зима для свадьбы не подходила, потому что в это время надо было подстригать шерсть на хвостах и задних ногах овец, которым вскоре предстояло ягниться, и требовалось обеспечить максимальную чистоту. Весна – время появления на свет ягнят и сезон стрижки. Летом у овец уничтожали паразитов и занимались их разведением, а осенью… Но Полин поторопилась заметить, что как раз осень на фермах самая спокойная пора, и они выбрали для свадьбы март – осенний месяц в Австралии.

Все шло по намеченному плану, но вдруг от властей колонии Южная Австралия пришло письмо на имя Хью, и в нем сообщалось о ребенке дальнего родственника, Аламе Уэстбруке. В радужных представлениях Полин об их совместном будущем внезапно обнаружился изъян. Они с Хью теперь не смогут в полной мере наслаждаться друг другом. Они лишатся свободы предаваться любви со всей страстью, без всяких ограничений и груза забот. Их супружеская жизнь будет отягощена бременем забот о ребенке – сыне другой женщины. Полин даже думать не хотелось, что Хью может вернуться с каким-нибудь полудиким буйным созданием.

– Ты не обязан заботиться о нем, – сказала она и сразу же пожалела о своих словах: глаза Хью вспыхнули гневом.

Полин поспешила уверить его, что будет рада мальчику, а сама ужасалась при мысли о грядущей встрече с ним. Она знала, что не готова к материнству. Ей вначале хотелось освоиться в роли жены. Она хорошо понимала, что приходилось идти на определенные жертвы, и новый образ жизни потребует отодвинуть свои потребности на второй план. Полин не представляла, что значит быть матерью. Ее мать давно умерла во время эпидемии гриппа, прокатившейся по колонии Виктория. Две сестры Полин и младший брат также стали жертвами этой болезни. Полин и Фрэнка, оставшегося в живых брата, воспитывал отец и вереница гувернанток. Она понятия не имела, какими могут быть отношения между матерью и детьми, и в особенности, как они складываются у матери с дочерьми. Ей хотелось, чтобы у нее родилась дочь. Часто она представляла, как учила бы ее ездить верхом, охотиться и быть «особенной». Полин часто думала, что учить дочь и растить ее по избранному образцу, должно быть, очень благодарное занятие. Но за пределами ее понимания оставались чувства, связывающие мать и дочь: любовь, преданность, долг.

– Ваша ванна готова, – прервала череду ее мыслей горничная.

День утомил, но прошел в приятных занятиях. Она рассматривала выкройки, выбирала ткани, терпеливо стояла смирно, пока две ее портнихи работали с булавками и ножницами. И после всех этих хлопот Полин решила побаловать себя и подольше понежиться в ванне. Она была женщиной чувственной и получала наслаждение от ласки жемчужного ожерелья, нежного прикосновения к обнаженным плечам горжетки из перьев, роскоши атласных простыней и мягкости кружев ночных рубашек. Ей доставляли удовольствие ткани, даже драгоценные камни в золотых и серебряных оправах своей твердостью приносили ощущение радости ее пальцам. Она мало в чем себе отказывала, и оставались считанные ощущения, еще ею не испытанные. Состояние Фрэнка позволяло ему снабжать сестру шампанским из Франции и признавать только изысканные кушанья. Полин могла часами сидеть за роялем, услаждая себя музыкой Шопена и Моцарта. Охотясь верхом с собаками, она нарочно выбирала путь через самые рискованные препятствия: изгороди и канавы. Ей доставляло наслаждение чувствовать, как послушна лошадь ее воле. Она упивалась ощущением полета и дерзостью, с какой презирала опасность. В свои двадцать четыре года Полин Даунз успела испытать немало острых ощущений, лишь одно главнейшее удовольствие оставалось пока ей неведомо: она еще не знала близости с мужчиной.

Полин блаженствовала в горячей воде, медленно гладя себя губкой. Она бросала взгляд в запотевшее зеркало, где отражалась раскладывавшая чистое белье горничная Элси. Эта хорошенькая молодая англичанка встречалась, как было известно Полин, с одним из конюхов, из конюшен в Лизморе. Элси закончила свое дело и вышла. Провожая ее глазами, Полин попыталась представить, чем занимались Элси со своим молодым человеком, когда они оставались одни. Внезапно она почувствовала зависть. Она смотрела в зеркало на свое, несомненно, красивое лицо в обрамлении белокурых локонов и думала: «Полин Даунз, чей род один из самых богатых в колонии Виктория, завидует собственной горничной!» И тем не менее это была чистая правда. Она гадала, близка ли Элси с ее кавалером? Встречаясь, они, вероятно, бросались друг другу в объятия, а затем спешили уединиться в каком-нибудь укромном уголке и там вволю обнимались и целовались, чувствуя жар, твердость и мягкость тел друг друга.

Полин закрыла глаза и поглубже окунулась в горячую воду. Она провела руками по бедрам, и желание отозвалось в теле томящей, почти физической болью. Ей нестерпимо хотелось предаться любви с Хью Уэстбруком. Воображение рисовало ей брачную ночь. Снова и снова она переживала их единственный поцелуй у реки в тот памятный дождливый полдень. Ей вспоминалось ощущение от близости его тела, и она предвкушала их будущие любовные утехи. Ждать уже оставалось недолго, говорила она себе. Пройдет всего лишь полгода, и она будет в постели с Хью и, наконец, познает тот восторг, который так давно представлялся ей в мечтаниях.

В спальне прозвонили часы, возвращая Полин из мира грез к реальности. Замечтавшись, она не заметила, что засиделась в ванне. Полин решила для себя, что ее свадьба должна быть такой, какой в Западной районе еще не видывали. А потому она попросила Фрэнка, чтобы он, используя свое влияние, как владелец «Мельбурн таймс», постарался убедить оперную знаменитость с мировым именем петь на ее свадьбе. Исполнитель из Австралии ее не устраивал. Если бы даже местная знаменитость обладала чарующим голосом, Полин отказалась бы ее пригласить. А все потому, что колониальный талант свел бы свадьбу до уровня местного события. Но в феврале в Мельбурне предстояли выступления труппы солистов Королевской оперы, и с ними должна была приехать Лидия Мичем. Чистота голоса и мастерство исполнения этой певицы-англичанки были известны от «Ковент-Гардена» до Петербурга. Полин сообщила Фрэнку, что спит и видит, как госпожа Лидия поет на ее свадьбе.

Фрэнк идею не приветствовал и в первую очередь потому, что его отношение к составу Королевской оперы было далеко от восторженного.

– Они смотрят на нас, как на лишнего пасынка или падчерицу, – сетовал он всякий раз, когда театральная труппа после долгого путешествия из Англии прибывала в австралийские колонии. – Они привозят сюда свое высокомерие вместе с жеманством и держатся так, будто делают нам большое одолжение.

– Но как же может быть иначе, ведь колонии находятся так далеко, – не соглашалась Полин.

Она вспомнила, что ей пришлось пережить в Англии, куда она приезжала для своего первого «выезда в свет» много лет назад. Это был почти провал! Она чувствовала себя безнадежно старомодной, когда разодетые по последней моде девицы в Лондонской академии музыки и театрального искусства дивились, что она появилась в обществе в платье, вышедшим из моды. Но, заметив ее недоумение, смешанное с ужасом, они постарались ее утешить и убедить, что расстраиваться не стоит, и ее наряд не так уж и плох, если учесть, из какой дали она приехала. Держали они себя с ней покровительственно. Такое же отношение в Англии Полин встречала всегда, когда становилось известно, откуда она родом. Ее с братом называли «жителями колоний» и, по всей вероятности, не воспринимали серьезно ни их самих, ни края, где они жили. Девушки на балу совсем не стремились ее обидеть. В их поведении отразилось общее отношение к человеку, прибывшему из отдаленных мест, из какой-то колонии, о которых англичане думали крайне мало, а если и удостаивали вниманием, то считали отсталой глушью.

Девушек из богатых колониальных семейств всегда отправляли для обучения «домой», имея в виду Англию. В свое время путешествие в Британию совершила даже мать Полин, выросшая на ферме в Новом Южном Уэльсе. Полин намеревалась и своих будущих дочерей, как полагалось, послать в Англию, когда им придет пора «выезжать в свет».

Элси подала ей полотенце и, закутываясь в него, Полин подумала, что совсем скоро должен прийти Фрэнк. Ей не терпелось услышать новости. Удалось ли ему договориться о выступлении на свадьбе госпожи Лидии? Потому что идеально должно быть все: свадебная церемония, прием после нее, медовый месяц. И вся ее жизнь. На лице Полин заиграла улыбка, когда она вернулась мыслями к предстоящей брачной ночи с Хью, приятных неожиданностях для себя и для него, которыми она надеялась ее наполнить.


– Фрэнк! – окликнул друга Джон Рид, присоединяясь к нему у стойки в пабе Финнегана. – Когда ты вернулся?

Фрэнк поднял голову, чтобы встретиться взглядом с другом. Рид, как и многие, превосходил его по росту.

– Привет, Джон. Я приехал сегодня. Но решил по пути домой сначала зайти сюда, – ответил Фрэнк и мысленно продолжил: «И прежде чем появиться перед Полин с неприятными новостями». – Как дела на «Гленхоуп»?

– Лучше не бывает. В этом году настриг будет хорошим, я надеюсь. Есть вести об экспедиции в глубь материка?

Приобретая захиревшую газету «Таймс», Фрэнк рассчитывал таким образом отвлечься, получить занятие для души. Но вскоре новое дело из забавы переросло в нечто более серьезное. Некоторые из его друзей считали, что увлечение уже граничит с одержимостью, поскольку Фрэнк горел желанием и был полон решимости добиться того, чтобы его издание могло составить достойную конкуренцию любой газете, издававшейся в колониях. Пока «Таймс» была еще далековата от этого, но влияние газеты росло главным образом благодаря фантазии и энергии ее тридцатичетырехлетнего владельца. Фрэнк постоянно искал способы увеличить тираж газеты. Когда ему стало известно, что некто Стенли по заданию «Нью-Йорк геральд» отправился в Африку на поиски затерявшегося там доктора Ливингстоуна, Фрэнк выдвинул идею снарядить экспедицию во внутреннюю часть Австралии, чтобы узнать, что скрывает великое сердце материка, носившее название Никогда-Никогда.