— Знаю. Просто хотела, чтобы ты всегда помнила, что я здесь считаю минуты до твоего возвращения. Ха-ха-ха.

Я смеюсь.

— Серьезно, Эм. Спасибо. Они мне очень нравятся.

Пока я пытаюсь застегнуть часы на запястье, мы обе молчим.

— Не могу поверить, что ты пропустишь концерт Pearl Jam в Солджерфилде. Мы же больше года его ждали.

— Все нормально. Сходишь с Джастином. — Произношу его имя и чувствую некоторую печаль. Я нисколько не жалею, что мы тогда с Беннеттом изменили ее жизнь, но как же не хочется чувствовать ответственность за то, что мы еще и внесли изменения в чувства Джастина. Смотрю на нее и думаю, что же произойдет между ними этим летом, очень надеюсь, что Джастин даст ей шанс, как и обещал мне.

Она вздыхает.

— Джастин считает, что Эдди Веддер – посредственность. Вот так и сказал: «Посредственность». А этот человек – гений. — И тут Эмма включает магнитофон. — А вот и доказательство.

Она поворачивает ручку, и гитарные аккорды песни «Corduroy» заполняют машину. И, как всегда, мы начинаем подпевать. Громко. Фальшиво. Люди в проезжающих мимо машинах смотрят на нас и качают головами. Но вдруг я замолкаю. Эмма продолжает изображать игру на барабанах, отстукивая ритм на руле и подпевая, а я просто слушаю слова песни.

Все взаимосвязано…

Абсолютно ничего не меняется.

Разве что-то изменилось?

Он ворвался в наши жизни и снова исчез, и со стороны кажется, что даже следов не оставил, но я знаю, что они есть – внутри меня они повсюду. И, хотя так больно находиться в этом городе без него, даже если бы мне разрешили вернуть назад эти три месяца, я сделала бы тот же самый выбор – я бы снова хотела узнать Беннетта Купера. И мне совершенно не нравится слышать, как песня заканчивается словами «И скончаюсь одиноким, каким и начинал».

Эмма подъезжает к международному терминалу аэропорта, с визгом останавливает машину напротив входа к стойкам регистрации, переводит рычаг в положение «парковка» и поворачивается ко мне лицом.

— Шли открытки, дорогая.

Открытки…

— Обязательно. Обещаю. — И крепко ее обнимаю. — Хорошо тебе провести лето. Увидимся в августе.

Я ослабляю объятия, но ее руки по-прежнему крепко обнимают меня, а когда она пытается что-то сказать, слова застревают у нее в горле.

— Эм… — И снова крепко обнимаю ее. — Прекрати, а то я расплачусь.

Она отпускает меня и отодвигается.

— Ты права. Это радостный момент. Никаких слез. — Она принимается вытирать слезы и наконец целует меня в обе щеки.

— До августа, — произносит она.

— До августа. — Я еще раз обнимаю ее и быстро выскальзываю из машины, чтобы разразиться слезами. Забираю чемодан из багажника и иду к зданию аэропорта, останавливаюсь, поворачиваюсь и машу Эмме в последний раз.

После того, как сотрудница авиакомпании протягивает мне посадочный талон, я на негнущихся ногах подхожу и в стаю в очередь к зоне досмотра. Еще никогда не чувствовала себя такой одинокой, но и такой смелой тоже.

Делаю вид, что уже не в первый раз лечу на самолете. Люди двигаются быстро. И медленно. Я иду по проходу между сидений, сердце учащенно бьется, а когда вижу место номер 14А, оно просто готово выскочить из груди. В моей ручной клади полно журналов и книг о путешествиях, ну и, конечно, там лежат мои восемь кнопок, которые я не смогла оставить дома.

Я занимаю свое место, устраиваюсь, достаю сумку и вытаскиваю из нее маленькую стопку открыток. Большинство из них чистые, но одна подписана его рукой, а две – моей — свидетельство того, что мы значили что-то друг для друга. И мы не хотели, что бы все это заканчивалось.

Самолет выруливает на взлетную полосу, и вот мы уже в небе. И тут я почувствовала это. Ощущение, очень похожее, как при наших с Беннеттом путешествиях. В животе слегка закрутило. Потом появилась легкость. А еще я чувствую невероятный приток адреналина, когда думаю о том, что меня ждет, не могу сдержать улыбку. Устраиваю подушку между сидением и стеной самолета, собираю свои открытки и прислоняюсь лбом к иллюминатору. Наблюдаю, как Иллинойс внизу понемногу исчезает.

Глава 40

Ремень туго затянут на талии, в наушниках звучит музыка, подошвы моих кроссовок оставляют легкие следы на песке, я бегу. Оглядываюсь через плечо и вижу, как солнце быстро поднимается над горизонтом, продолжаю следить за тонкой линией, разделяющей бирюзовый залив от темно-оранжевого неба. До сих пор не могу поверить, что я здесь.

А еще очень хочется, чтобы он тоже был здесь. Смена обстановки помогла, но я все еще сильно скучаю по нему – выискиваю его лицо среди незнакомцев на улице, думаю о нем каждый раз, как прохожу мимо прилавка с открытками, которые в этом туристическом городке встречаются повсюду. И хотя я безумно скучаю по Беннетту, но, стыдно признаться, еще мне очень не хватает того кручения в животе, пусть меня от него слегка подташнивало, но я чувствовала себя при этом невероятно живой.

Впереди я вижу высокие скалы и зазубренные утесы, там пляж заканчивается, чувствую, что руки начинают работать энергичнее, я бегу к ним. Фиксирую взгляд на ближайшей к воде скале и бегу, что есть мочи, до тех пор, пока не касаюсь ее пальцами.

Встряхиваю руки и ноги, расхаживаю по пляжу, остываю. Дыхание восстановилось, и я нахожу сухой клочок песка, ложусь, опираясь на локти, рассматриваю открывающийся вид. А потом и вовсе ложусь. Закрываю глаза, и долгое время ни о чем не думаю – наслаждаюсь лучами солнца на лице, слушаю плеск воды, набегающей на берег.

Голова моя лениво склонилась на бок, вздыхаю и открываю глаза, но вместо скал на краю пляжа вижу открытку с видом небоскреба Сан-Франциско. Сердце у меня в груди начинает усиленно биться, может даже быстрее, чем во время бега. Поворачиваюсь на бок и тянусь к открытке, поднимаю ее с песка и внимательно разглядываю.

Переворачиваю.

Ты не получила свою открытку.

Очень хочется оглянуться. Чувствую, что он здесь, но лишь закрываю крепче глаза – не думаю, что вынесу, если сейчас обернусь, а пляж окажется пустым. Приходится напомнить себе, что открытка-то настоящая, и я держу ее в руках, так что заставляю себя сесть и посмотреть через плечо.

Беннетт Купер сидит на песке в паре футов от меня, мой взгляд скользит по нему – начиная со спутанных волос, ниже по футболке с какого-то концерта, по джинсам и заканчивая сланцами. Смотрю на него во все глаза, мои губы плотно сжаты, медленно мотаю головой. Этого просто не может быть!

— Привет!

Чувствую, как слезы бегут по щекам, наверное, тоже нужно сказать ему «Привет!», но разве это так важно? Не прошло и секунды, как он оказывается рядом со мной, чувствую его пальцы у себя на шее. Он покрывает меня поцелуями, целует мокрые от слез щеки, лоб, веки, шею и, наконец, губы, мы прижимаемся друг к другу так близко, что между нами практически не остается расстояния.

— Я так скучал по тебе, — шепчет он, зарываясь лицом в мои волосы. Хочу ответить ему, но не в силах вымолвить и слова.

Беннетт проводит большим пальцем по моему лицу, вытирает слезы, и тут я, наконец, произношу:

— Ты и вправду здесь. — Он кивает и снова целует меня.

— Да, — отвечает он, — я и вправду здесь.

Смотрю на него и не могу сдержать улыбки.

— Я уже и не думала, что когда-нибудь снова тебя увижу… — Слова застревают у меня в горле, но заканчивать предложение и не нужно. Он здесь, и все те чувства, которые я испытывала, когда думала, увижу ли его когда-нибудь, теперь просто воспоминания. Зарываюсь лицом в его шею – теплую от солнца и соленую из-за жары, и на какое-то время застываю так, без движения, просто вдыхаю его запах.

— Я скучала по тебе, — громко произношу я. Мои руки тянутся к его волосам, зарываются в них, потом я отстраняюсь, чтобы заглянуть в его лицо. Он выглядит великолепно, такой загорелый, и он…здесь.

Он ложится рядом со мной, мы лежим друг напротив друга, опираясь на локоть одной руки, на какой-то момент у меня возникает ощущение, что мы снова вернулись на Ко Тао, лежим на пляже, как тогда, а я мечтаю о том, чтобы мы поцеловались и совершенно не знаю, куда девать руки. Но на этот раз мы оба точно знаем, что нам с ними делать, Беннетт снова целует меня, моя рука ложится на полоску его кожи между футболкой и джинсами, я обнимаю его за талию и чувствую изгиб его бедра у себя под рукой. Когда он сжимает меня в своих объятьях, я испытываю невероятное облегчение – сама я до последнего не решалась подвинуться к нему ближе, чтобы удостовериться, что мне не померещилось. Наконец, мы с невероятным трудом размыкаем наши объятья, мои пальцы теребят его темные спутанные волосы, я разглядываю его лицо, которое светится, и не только из-за освещавшего его утреннего солнца, свечение приходит откуда-то изнутри.

— Кажется, ты была удивлена, увидев меня? — произносит он.

Тихонько смеюсь.

— Как ты здесь оказался?

— Я же говорил тебе, что буду возвращаться до тех пор, пока тебе не надоем. — И уголки его губ изгибаются в улыбке.

— А что? — спрашивает он. — Ты мне не поверила?

— Нет, — качаю я головой. — Я не была уверена, что в это можно верить.

Я все еще не была в этом уверена. И прямо сейчас хотела знать, не исчезнет ли он в следующую же секунду. Прислоняюсь к его лбу своим.

— Ты вернулся навсегда?

— Да, — отвечает он, и его глаза буквально светятся. — Я вернулся.

— Откуда ты знаешь, что не…

Беннетт смотрит на меня, и его взгляд становится серьезным.

— Я был здесь вчера. — Он смотрит на лес за моей спиной, чуть повыше пляжа, я следую за направлением его глаз. — Хотел убедиться, что могу все контролировать, прежде чем… — Его голос сбивается, и он вздыхает.

— Это все, что я мог сделать, чтобы держаться от тебя подальше, но…я смотрел на тебя, и в какой-то момент подумал, что может будет лучше, если я…ну, не знаю…Просто ты выглядела такой счастливой.

— Так и было. Но сейчас я в сто раз счастливее.

Он улыбается.

— Ты уверена?

— Определенно.

— Ла-Пас, да?

— Ну, а где еще? — И я вспоминаю круговые маршруты наших планов путешествий, которые пересекались только в одном единственном месте. Я вновь кладу ладонь на его талию и начинаю рисовать на голой коже маленькие круги.

— Расскажи мне все, — прошу я. — Где ты был? Что я пропустила?

Он наклоняется и целует меня в кончик носа.

— А ты немногое пропустила. Последние полтора месяца я провел, наблюдая за тобой.

— Наблюдая за мной? — Я отклоняюсь назад, чтобы заглянуть в его лицо.

— Ты была права. Тем утром на стадионе Северо-Западного…там был я. Просто, когда ты спрашивала, я еще этого не делал. — Он тянется к моему плечу, захватывает прядь моих волос и начинает накручивать их на палец. — С той самой ночи, как тебя выбросило назад, я застрял в Сан-Франциско. Я пытался путешествовать, но какую бы дату или время я не выбирал, всегда оказывался в одном и том же месте и в одно и то же время – в понедельник, 6 марта 1995 года, 6:44 утра. На этом чертовом стадионе. Господи, это был какой-то «день сурка». Я мог оставаться только на минуту или чуть больше, а потом меня снова выбрасывало назад, но это было единственное место, куда я мог попасть, потому снова и снова туда возвращался.

— Я так и знала, что это был ты! — Я знала, что не сошла с ума.

Он дарит мне легкую улыбку и продолжает свой рассказ.

— По какой-то причине в начале этого месяца все изменилось. И вместо того, чтобы оказаться на стадионе 6 марта, я переместился в один из солнечных дней мая, и ты узнала меня. С тех самых пор все стало постепенно приходить в норму. С каждым днем у меня получалось путешествовать все дальше и оставаться все дольше, но вернуться к тебе, в Эванстон или сюда, у меня никак не получалось…до вчерашнего дня.

— А что же изменилось?

— Я не знаю, — отвечает он, — но уверен, ты знаешь. Ты что-то сделала по-другому.

Я начинаю вспоминать, что же такое произошло в начале месяца, и тут меня осеняет. «Вы помните, какое сегодня число, сеньорита Грин?». «Первое июня, сеньор». В тот день я приняла решение не оставаться в Эванстоне, ожидая Беннетта и предаваясь унынию. В тот день я послушалась совета Анны, и приняла другое решение, другой путь – тот, где мне и хотелось быть. Именно в тот день я сделала возвращение Беннетта возможным.

— Я решила поехать сюда, — произношу я. — Ты все не возвращался. И когда сеньор Арготта напомнил мне об этой поездке, я поняла, что мне нужно поехать сюда.

— Без меня. — Он смотрит на меня с печальной улыбкой, я киваю в ответ, и мы какое-то время молчим.

— Я должен был рассказать тебе о письме.

— Да. Должен был. — Я провожу пальцем по его щеке, и когда его глаза находят мои, я улыбаюсь ему, так же, как в тот день, когда сказала, что прощаю его. Он улыбается в ответ, и мне становится любопытно, о чем он думает. В какой-то момент я даже решила, что он опять хочет что-то изменить, но в то же время понимаю, все его правила теперь встали на свои места, и ничего менять в нашей истории в ближайшее время он не будет.