— Было бы здорово, — обрадовалась я, сжимая пальцы, чтобы удержать его руку. — А ребята не обидятся? Наверное, нужно им сказать. Или всем вместе поехать. В Скрабл поиграть. Макс говорил, что любит Скрабл.

— Что? — Артём часто заморгал, словно не мог понять смысл моих слов. — Скрабл? С Максом?

— Или можно ещё загадки разгадывать. Я много их знаю.

— Какие ещё загадки?

Наконец, я могла поговорить с ним без постоянного вмешательства Вики.

— Ну, например, родители требовали от маленькой дочери, чтобы она не смела открывать дверь чердака, не то увидит то, что нельзя видеть. Но однажды, когда их не было дома, девочка все же открыла эту дверь. Как ты думаешь, что она увидела?

Я говорила сбивчиво и торопливо, боясь, что он передумает и вернется в клуб. Артём неуверенно пожал плечом.

— Наверное, лестницу и остальные комнаты дома, потому что сама сидела на чердаке.

— Ты знал!

— Нет.

— Никто её так быстро не отгадывает.

— Похоже, я нахожусь с той же стороны чердака, что и эта девочка.

— Тогда вот тебе другая: парень что-то сказал девушке, и она умерла.

Артём забрал руку из моей и сунул в карман джинсов.

— Сказал, что она уродина. Что он ей изменяет или что не даст денег.

— Сейчас ты совсем не с той стороны смотришь.

— А я больше не знаю слов, от которых женщина может умереть. Ты когда-нибудь умирала от чьих-то слов?

— Наверное нет.

— Действительно, — он снисходительно усмехнулся. — Раз ты пишешь такие сказки, то ничего подобного у тебя не было.

— Дело не в этом. Я пишу их, потому что хочу верить, что многими людьми движут хорошие и светлые чувства. Ведь окружающее складывается из наших мыслей.

С наигранным изумлением он вскинул одну бровь:

— Типа, если ты будешь думать о том, что ходишь по облакам и рассыпаешь вокруг себя лепестки роз, то перестанешь замечать дерьмо?

— Не перестану, конечно, я же не глупая.

— Насчет этого не переживай, — тон его стал ироничным. — Мозги женщинам не идут, они делают их жалкими подобиями мужчин.

— А мужчинам не идут украшения, — я просто не могла удержаться. — Они делают их женственными.

— Я похож на бабу?

— Ну, так… — улыбка вылезла сама собой, и он уставился с вызовом.

— Хочешь проверить?

Смутившись, я сделала шаг назад. Разговор явно зашел в тупик. И я запаниковала:

— На самом деле всё просто. Те парень с девушкой были акробатами, и он держал в зубах её трапецию, а когда сказал что-то, то выпустил. Девушка упала и разбилась.

Не успела я договорить, как из клуба выскочила Вика и, громко стуча каблуками, подбежала к нам:

— Чего так долго?

Артём обнял её за шею:

— Поедешь к Вите в игрушки играть?

— Издеваешься? — она недоверчиво посмотрела.

— Вот и я думаю, что издевается.

А потом он вызвал такси и отправил меня домой. Было ясно, что это полный крах, и больше они меня никуда не позовут.


Глава 8


Говорят, весна как-то особенно действует на людей. Что с увеличением светового дня у человека происходит сбой биологического ритма, приводя к мощному выбросу гормонов, резкому увеличению притока кислорода в кровь, перепадам давления и учащенному сердцебиению. Кровь как бы закипает в наших сосудах, и это способствует неуравновешенности психического состояния.

Тётя Катя приехала около трех часов дня, открыла дверь своими ключами, вошла и обнаружила меня, крепко спящую на неразобранной родительской кровати. Вместе с ней в дом ворвались чужие запахи, свежий воздух и жизненная энергия.

Она прошлась по квартире, раскрыла везде окна и поставила чайник. Затем, дождавшись, пока я, пребывая ещё в полусонном состоянии, не выползу из душа, позвала к себе на кухню.

— У тебя всё хорошо?

— Вполне.

— Как в школе?

— Нормально.

— Как оценки?

— Как обычно.

Из-за сквозняков было очень холодно.

— Маме показалось, что в последнее время ты сама не своя.

— Ей показалось.

— Температуры точно нет?

— Нет.

— Давай поговорим, — тётя Катя кивнула на табуретку по другую сторону стола. — Тебе тут очень грустно одной?

— Бывает грустно, — не планируя задерживаться надолго, я присела на краешек. — Но это не страшно. Вы тоже одна живете, поэтому должны понимать, что быть одному и плохо, и хорошо одновременно.

— Понимаю. Но если вдруг что-то не то, если какие-то проблемы или просто тоскливо на душе, ты же можешь позвонить мне в любое время и поделиться.

— А вы звоните кому-нибудь, когда у вас тоскливо на душе?

— Ну… — тётя Катя задумалась. — Нет.

— Видите.

— Значит, всё-таки что-то такое есть? — она явно собиралась выпытать у меня всю правду, а я ещё не знала, готова ли к такому разговору.

— Ерунда. Обыкновенное обострение. Весна и подростковый возраст. И то, и другое быстро проходит.

Тётя Катя села рядом, убрала мне чёлку со лба и обняла за плечи.

— Ты права. Это проходит. Как и всё в жизни. Ничего не длится вечно. И какие бы ни были у тебя неприятности, они тоже пройдут. Рассосутся. Потом о них и не вспомнишь.

— А бывает так, что мечтаешь, чтобы что-то прошло, и в тоже время очень боишься, что это пройдет?

Тётя Катя насторожилась.

— Вита? Ты влюбилась?

— Возможно, — в горле встал ком. — Не знаю.

— Это же прекрасно! — воскликнула она. — Какое счастье влюбиться в шестнадцать лет. И ты ещё грустишь! Это самое прекрасное, что могло с тобой случиться.

— Раньше я тоже так думала. Мама говорит, что это такое чувство, будто летаешь, а я… Мне кажется, я тону. Всё погружаюсь и погружаюсь, аж уши закладывает. И такое давление изнутри, что от этой глубины можно взорваться. Ничего прекрасного в этом точно нет.

— Значит, молодой человек не отвечает тебе взаимностью?

— Это вообще другое! — я не должна была повышать голос, но так само получилось. — Это не про меня и не про взаимность. Это вообще не моя история. Но мне из-за неё очень плохо.

— То ли ты запуталась совсем, то ли я тебя не понимаю. Ты так сильно переживаешь чью-то чужую историю? И тонешь ты тоже не из-за себя?

— Из-за себя. Но это не тот случай, когда я могла бы на что-то рассчитывать. И говорить об этом больше не хочу.

— Как хочешь. Я не заставляю. Но по крайней мере выяснила, что не так, — тётя Катя встала, задумчиво отошла к плите и там, стоя ко мне спиной, замерла. — С моей стороны было бы глупо давать тебе какие-то советы, поскольку я и сама не сильно удачлива в этих вопросах. Однако чисто житейский совет дать могу — не сопротивляйся, а просто плыви по течению. Перестанешь барахтаться и тонуть не будешь. Я не знаю, как заставить полюбить того, кто тебя не любит, но если ты действительно любишь кого-то больше, чем ждешь для себя, то даже от мысли, что у него всё хорошо, может стать легче.


А в пять часов раздался звонок в дверь. Я посмотрела в глазок и с удивлением открыла.

Вика была ещё во вчерашнем, и от неё прилично пахло алкоголем.

— Привет! Проходить не буду, я на пять минут. Только домой иду, — с порога торопливо заговорила она. — Всю ночь Макса искали, нашли на мосту, приехали сюда и спать завалились. Ты знала, что у него бывают эти приступы?

Я кивнула.

— Как ты себя чувствуешь?

Вспоминать вчерашнее не хотелось.

— Лучше.

— Ничего, подрастешь, пройдет.

— Может, чаю? — крикнула тётя Катя с кухни.

— Ну нееет, — со смехом протянула Вика. — Меня ваши соседи на всю жизнь тортом накормили.

Чмокнула в щёку и, пообещав позвонить, убежала домой, а на следующий день так и не объявилась. И никто не объявился. Ни на следующий день, ни ещё через два дня.

Стало очевидно, что после обморока общаться со мной больше никто не хочет.


Утром, как только Тётя Катя уехала к себе в Питер, я достала большую коробку и запихнула в неё всё-всё дурацкое и глупое, слишком надолго задержавшееся в моих шкафах, на полках и в моей жизни. Набила до самых краев: журналами, куклами, заколками с бабочками, блестящими сумочками и фломастерами. Игрушками из Киндер сюрприза и своими плюшевыми друзьями.

Потом оделась и вынесла коробку на помойку за домом. Поставила возле железного зеленого контейнера и бегом вернулась обратно, чтобы не дай бог не оглянуться и не дать слабину.

Тихо, как на поминках, посидела на кухне, постояла перед зеркалом, в котором молчаливым укором отражались пустые полки стеллажа, полежала на диване, сверля взглядом потолок и прислушиваясь к себе. Ничего не произошло. Никаких внутренних перемен я не почувствовала.

Выглянула из окна своей комнаты. Коробка по-прежнему была там: брошенная, одинокая и никому ненужная. Паскаль наверняка успел замерзнуть и ужасно боялся, он впервые покинул свой дом и понятия не имел, чем провинился. Да и остальные тоже.

Вскоре возле контейнеров появился дворник-азиат в оранжевом жилете и высоких сапогах по колено, он с подозрением ходил кругами возле коробки, но заглянуть не решался. Поднял с земли палку, ткнул пару раз, потом пнул ногой. Огляделся по сторонам. Осторожно приподнял крышку, с опаской заглянул и принялся шуровать внутри.

Тогда я не выдержала. Бросилась во двор, а когда добежала, коробки уже не было. Я даже в контейнер заглянула, обошла вокруг, но она исчезла. Дворник же переместился под окна дома и скреб кривыми граблями освободившуюся от снежного плена тёмную, пропитанную влагой землю.

Я спросила насчет коробки, но он лишь испуганно покачал головой, повторяя «я не брать, я не брать».

И тут мне показалось, что на балконе второго этажа за стеклом стоит Артём. Я помахала, но он не ответил. Однако он мог видеть, кто забрал коробку или даже сам взять её.


Макс был одет и собирался уходить. Вместо привычного спортивного балахона на нем была темно-зеленая вельветовая куртка. В ней, с аккуратно зачесанными на бок волосами, с длинной сумкой для ноута, он производил впечатление скромного домашнего мальчика.

— Тёма спит.

— Но я его видела в окне.

— Тебе показалось.

— Вы решили больше со мной не дружить?

Макс растерялся, и его светлое, открытое лицо омрачилось.

— С чего ты взяла?

— Вы теперь никуда меня не зовете.

— Вит, — он участливо положил руку мне на плечо. — Мы никуда не ходили. Вика не звонила. Я учился, а Тёма на два дня уезжал к Костровым. Загород. Утром вернулся и спит.

— Но я же видела его! На балконе. Мне очень нужно у него кое-что спросить.

Широким движением Макс пригласил войти.

— Иди, проверь.

Я приоткрыла дверь в спальню. Артём крепко спал в обнимку с подушкой. В комнате стоял приятный лавандовый запах из шкафа. Голубые шторы слегка колыхались, а на балконе в такт им покачивалась чёрная толстовка.

— Странно, — сказала я, закрывая дверь. — Очень странно. Он точно не притворяется?

Макс убедительно покачал головой.

— У тебя всё хорошо?

— Нормально, — ответила я, чувствуя, что готова расплакаться.

Очень глупо и опрометчиво получилось с коробкой. Паскаля было жалко до невозможности.

— Почему ты не в школе? — подозрительно спросил он.

— Потому что не хочу.

— Какие-то неприятности?

Макс был такой, что ему очень хотелось довериться. Казалось, стоит рассказать, и все проблемы исчезнут. Я знала, что ему нравится Вика, но всё равно взяла за руку:

— Мои неприятности — это я сама.

— Нужна будет помощь — обращайся, — без тени пафоса сказал он и ободряюще сжал мои пальцы.

— Эй! Куда собрались? — громкий оклик заставил нас обоих вздрогнуть.

От неожиданности я поспешно убрала руку за спину.

Артём выскочил в коридор, прыгая на одной ноге и натягивая на ходу штаны.

— Так! Никому не расходиться. Сейчас позавтракаем и что-нибудь придумаем.

— Вообще-то уже обедать пора, — сказал Макс. — Я на пары опаздываю.

— А как же Скрабл? — крикнул Артём, но дверь за Максом уже захлопнулась.

— Что? Испортил тебе всё? — сказал шутливо, растирая больное плечо. — Ты к нему неправильно подкатываешь. Мой совет — надень юбку и маску.

— Какую ещё маску?

— Сделай мне кофе и тосты с джемом, — запросто распорядился он, исчезая в комнате. — Сейчас приду и популярно всё объясню.


Тосты я немного передержала, джем плохо намазывался, а зёрна в кофемашине закончились, и где их взять,

я не знала, но пока возилась, поняла, что в очередной раз сглупила, надумав себе то, чего не было. Никто не собирался от меня избавляться и Паскаля стало вдвойне жалко.