Камилла очень расстроилась, когда обнаружила, что Волчонок не пошёл с ней, бросив в тот самый момент, когда его поддержка была ей так необходима. Удивительно, насколько сильно она привязалась к этому зверю.

Однако Волк знал, что обязательно наверстает упущенное и догонит её, но сейчас ему было некогда. Он мчался в туда, где творила своё волшебство знаменитая Лесная Колдунья и не сомневался, что ему удастся убедить её, что Камилла должна снова встретить Каро, такого, который не только позволит любить себя, но и сможет ответить тем же. Она заслужила это. И ей совсем не обязательно знать, кем он был прежде.


За всё то время пока я читала, Артём ни разу не перебил. Просто смотрел в черноту окна и слушал. А когда закончила, не оборачиваясь, неожиданно зло спросил:

— Ну и в чем здесь, по-твоему, смысл? В том, что парень готов даже дубом стать, лишь бы эта подруга от него отстала?

— Ясенем, — я немного растерялась от его слов. — Смысл в том, что когда по-настоящему любишь, можно сделать невозможное.

— Именно. В том, чего не бывает в жизни, — нет никакого смысла.

Он сгреб все отложенные фигурки и высыпал обратно в вазочку.

— Ты не веришь в любовь? — осторожно спросила я.

— Я верю только в продолжение рода, взаимовыгоду и удовольствие. А любовь — это вечное стремление человека доказать самому себе, что это он её достоин. Жажда обладания и самоутверждения.

Тон был холодный и резкий.

— Иди-ка ты, Витя, поспи, — достав телефон, он дал понять, что разговор окончен. — Соберемся уходить, я тебя разбужу.

— Почему ты разозлился?

— Голова разболелась.

Это было очень странно, неожиданно и обидно. Ни с того ни с сего. На ровном месте.


Спать я не собиралась, но всё равно ушла в родительскую комнату и завалилась на кровать в кромешной темноте.

С улицы между неплотно задвинутых штор шел слабый, едва уловимый свет уличных фонарей. Под окнами время от времени проезжали машины, лучи от фар то и дело пробегали по потолку.

В головную боль верилось слабо, и я мучительно пыталась отыскать причины его раздражения. Однако вскоре дверь в комнату отворилась:

— Не обижайся. Сказка хорошая, а вот я не очень.

Я не нашлась, что ответить, и он ушел.

Никогда мне никто не нравился настолько, чтобы принять это за любовь. Нет, конечно, сначала я любила Дина Винчестера, потом Дилана О’Брайена, а затем Тайлера Джозефа. Но подобная выдуманная любовь ещё больше побуждает желать реальную, настоящую, человеческую. Из плоти и крови.

Мама считала, что только ограниченные и недалёкие женщины озабочены вопросами любви и отношений. Потому что из-за этого они перестают быть самодостаточными, полноценными личностями. Но что я могла поделать, если оно само думалось?

Артём вел себя так, словно прекрасно понимает, какое впечатление производит на людей. Знает, что нравится и позволяет собой любоваться.

Увлечься таким человеком — хуже некуда, а как избежать этого — не понятно. Ведь до тех пор, пока он не разозлился на сказку, мне показалось, будто между нами возникло особое взаимопонимание, которое и словами-то не объяснить, просто чувствуешь и всё.

Постепенно свет фар начал блёкнуть, тени на стенах растворились, и я провалилась в сон.

А когда проснулась, часы на телефоне показывали одиннадцать.

Немедленно вскочив, я побежала в свою комнату, но там никого не оказалось. На кухне тоже. Кровать аккуратно застелена, а поднос с чашками и пустым лотком из-под мороженого стоял возле раковины.

Они ушли, не разбудив меня, и это было обидно.

Я приняла душ, съела бутерброд и, не зная, куда себя деть, бесцельно побродила по квартире.

Мне определенно стоило больше общаться с людьми. Не обязательно с одноклассниками, с другими, нормальными. Теми, кто нравится. Тогда, возможно, я смогла бы разобраться, почему я чудная, и почему обычная сказка способна испортить приятный разговор.

— Вика, привет! Это Вита. Помнишь меня?

— Привет, — охотно откликнулась она. — Конечно. Синеглазая девочка с кожей, как зефир и голубем в рюкзаке.

— Я подумала, может, мы могли бы как-нибудь погулять вместе?

— Легко. Хочешь сегодня? В четыре нормально?

— Да, конечно, — спешно согласилась я, заметив возле стены в складках клетчатого пледа маленькую чёрную флэшку. — Встретимся у того магазина за углом.


Сначала я хотела занести флэшку, когда соберусь уходить на встречу с Викой, но вскоре стало ясно, что так долго ждать не смогу.

Дверь открыл Макс. Он был в белой футболке, синих спортивных шортах, босиком, растрепанный и раскрасневшийся. И я ещё рта не успела открыть, как он выдал:

— Привет! Тёмы нет.

— Я не к нему. Вот, флэшку нашла.

— О! Это моя, — он обрадованно сунул её в карман. — Спасибо.

— Пожалуйста, — спрятала руки за спину, чувствуя нарастающую неловкость.

Он тоже замялся.

— Высох? — я кивнула на пол.

— Ковер в гостиной сырой.

— Понятно, — больше ничего на ум не приходило. — Артёму привет.

— Слушай, — вдруг обрадованно спохватился он. — У меня для тебя кое-что есть. Идем!

Мы прошли в маленькую, расположенную над моей, комнату.

Мебели в ней почти не было, лишь стол и кровать, но повсюду, даже на кровати валялись какие-то железяки, проводочки, тетрадки и книжки. На приставленном к изголовью стуле висела одежда. Стол был завален мониторами и ноутами.

Только в самом центре на тёмно-синем ковре образовался небольшой островок, где словно выставочный экспонат лежали две чёрные гантели.

Макс подошел к балкону и открыл дверь. Там, на широкой табуретке, возвышалась пирамида из коробок с тортами.

— Выбирай. Этот придурок назаказывал столько, что нам месяц ими питаться. А я сладкое терпеть не могу.

— Зачем же так много?

Макс осуждающе покачал головой:

— У нас всё так. Ты вон туда глянь, — он указал пальцем вглубь балкона, где деревянные полки стеллажа были до отказа забиты пачками кофе, чая, соусами, бутылками с водой, пивом и прочей едой.

— Вроде не в голодные годы живем, — засмеялась я.

— Дело не в этом. Просто человек такой. Совершенно не умеет себя ни в чем ограничивать.

— Откуда же у вас столько денег?

— Не у нас, а у него. Я тут вообще на птичьих правах.

Мигом вспомнилась история про детский дом.

— Вы давно дружите?

Он прошелся пятерней по растрепавшейся чёлке. Запястья у него были широкие, а вся рука покрыта золотистыми волосками.

— Тёма дружит со мной с восьми примерно. Значит, лет одиннадцать-двенадцать. С небольшим перерывом.

— Ты не считаешь его своим другом? — удивилась я.

Макс улыбнулся, ожидая этого вопроса.

— Считаю, конечно, просто это он со мной дружит. Я его воображаемый друг.

— Как это? — в шутку потрогала его пальцем. — Ты же реальный.

— Для тебя. Но для него — нет. Он меня придумал, чтобы было с кем играть и устраивать акции протеста.

— Ты говоришь загадками.

— Я знаю, — улыбка стала шире. — Ну, что будешь брать торты?

— Нет. Мне не нужно столько сладкого и мучного.

— Надумаешь, заходи.

Мы вернулись в комнату, я снова окинула взглядом завалы и уже в коридоре предложила:

— А хочешь, помогу убраться?

— Он придет после восьми.

— В смысле?

— Брось. Я же не тупой и не слепой. У нас такое постоянно. Когда на съемной квартире жили — соседка за солью вечно ходила. Мы даже в кафе поесть не можем, чтобы какая-то официантка вместе со счетом не принесла свой номер.

— Нет, ну что ты? Я — нет… Я просто. Я же флэшку нашла.

От своего глупого лепетания самой стало стыдно, опустила глаза, пробежалась взглядом по его таким же золотистым ногам и, заметив на левой лодыжке небольшое, но красиво вытатуированное слово «Беги», уперлась в него.

— Хорошо, — сказал Макс. — Потому что тебе уж точно не стоит с ним связываться. Ты совсем маленькая, а он ушлый говнюк.

Он произнес это так, будто мы уже говорили на эту тему, и я внезапно сообразила, что они обсуждали это между собой.

— С чего это я маленькая? Вы всего-то на три-четыре года старше.

— Взрослым человек становится не от возраста, а от этого, — он провел ребром ладони по горлу. — Чем больше у тебя дерьма в жизни, тем быстрее взрослеешь. Вот и всё. Взрослость — это постоянная готовность к геморроям и подставам. Не хотел тебя обидеть. Просто предупредил по-человечески.

— Спасибо. Очень любезно с твоей стороны.

— Ты всё ещё готова помочь с уборкой? Стараться можно не сильно, потому что в понедельник придет работница и переделает всё по-своему.


На нашу встречу Вика опоздала минут на двадцать, так что я уже собиралась уйти. Но она прибежала, обняла и расцеловала, а затем потащила на другую сторону шоссе, где тянулся длинный ряд больших и маленьких магазинов со всякой всячиной: от лака для ногтей, заколок, телефонных аксессуаров до шуб и роскошных ювелирных салонов.

С Викой было легко и весело. Она держалась так, словно все окружающие покинули свои дома только для того, чтобы полюбоваться ею: эффектно встряхивала распущенными волосами, театрально распахивала глаза, беззаботно смеялась и держала прекрасную осанку, отчего её округлая, обтянутая белой эластичной футболкой грудь под расстегнутой зеленой паркой было первое, на чем останавливался взгляд.

Удивительным образом Вика искусно балансировала между вульгарностью и детским эпатажем. Мужчины к ней так и липли. Пока дошли до торгового центра, с нами пытались познакомиться трое парней и один возрастной мужик. Остальные просто глазели со стороны.

Я рассказала ей о потопе, и она тут же заинтересовалась:

— И что эти ребята? Понравились тебе? Я хочу знать подробности. Чего стесняешься? — громко рассмеявшись, ткнула пальцем мне под рёбра. — Я люблю обсуждать парней даже больше, чем шмотки.

— В двух словах не объяснишь. Они интересные. Совсем не похожи ни на кого из моих знакомых.

— Симпатичные?

— Один симпатичный и скромный, а второй по-настоящему красивый — как в кино.

— С красивыми не связывайся, — Вика небрежно махнула рукой. — Они либо тупые, либо оборзевшие, либо подлые. Этакая ловушка природы. Типа мухоморов. Яркие, но отравленные. Выбирай первого. Как его зовут?

— Максим. Он в детском доме был, а потом сбежал.

— Ой, нет, — Вика поморщилась. — С парнями из детского дома дела лучше не иметь. Мало того, что они бедные, необразованные, без связей, так ещё и совершенно неприспособленные к этой жизни. Ничего не знают, не умеют и считают, что им все должны.

Мне стало обидно за Макса.

— У него мама умерла, когда ему пятнадцать было. Ты только представь: живешь, живешь нормальной жизнью, а потом вдруг — детдом. Равнодушие и жестокость. Это ужасно. Тебя любили, заботились и тут в один день пустота и холод. Как такое пережить?

— Подумаешь, — насмешливо фыркнула Вика. — Не несчастнее других. Я, может, тоже из детского дома. Что в этом особенного?

Я удивленно остановилась:

— Ты сирота?

Вика замялась.

— Мать в тюрьме отсидела десять лет, а как освободилась, нашла себе какого-то священника и с ним теперь живет. Я её и не помню даже. А у отца пожизненное за ограбление и захват заложников, — бросила на меня осторожный взгляд и рассмеялась. — Что ты так смотришь, будто я сама криминальный элемент?

— Совсем нет. Просто очень удивительно. Поразительное совпадение. Никогда не встречала никого, кто бы жил в детском доме, а тут сразу двоих.

— Нормальное жизненное совпадение, — Вика снова взяла меня под руку. — Так всегда бывает, не замечала? Какие-то вещи вдруг одновременно начинают происходить. Это значит, что жизнь тебе этим хочет что-то сказать. Мы с тобой не случайно познакомились и нужны друг другу.

— Думаешь?

— Несомненно, — она ласково прильнула к моему плечу и тут же игриво вскинулась. — Рассказывай дальше. То, что они красивые и бедные я поняла, а вот чего в них особенного пока не уловила.

— Они не бедные. Артём, кажется, богатый. У него есть машина, завал продуктов на балконе и уборщица.

— Да? Ну тогда тебе подходят.

— Шутишь? Это я им не подхожу. Это как думать, подходит ли мне Леонардо Ди Каприо. Приятно, но нереально.

Вика отмахнулась.

— Глупости. Всё дело в самооценке. Если я захочу, то и Лео будет бегать за мной, как миленький, — она посмотрела мне на ноги. — Вот чего ты такие страшные джинсы носишь?

— Не знаю. Обычные.

— А давай тебе что-нибудь прикольное купим? — мы остановились напротив торгового центра, вывеска которого пестрела модными брендами. — Что-нибудь такое, чтобы самой нравилось. Мне вчера немного денег привалило, потом как-нибудь отдашь.