Илья Баксаляр - Всадники апокалипсиса Сальвадора Дали

Дали не заметил, как прошел день. Он ничего сегодня не ел. Раньше его Гала принесла бы еду в мастерскую, он не отрывался от работы, она кормила его с ложечки, осторожно вытирая усы и испачканное лицо. Дали помнил, как он сердился, ругался, но она, не обращая внимания, кормила его, заботясь о здоровье великого художника. Сейчас некому было думать о старом человеке, кроме обслуги, но кто он был для них. Художник устал, он отправился в склеп, чтобы побеседовать со своей Галой. Дали молча стоял у могилы жены, моля ее о прощении.

Утром Сальвадор встал рано и поспешил к своей картине. «Моя Гала, я должен принести тебе свой последний подарок». Рука уверенно держала кисть, и вот появились очертания лица любимой женщины. Оно было почти мраморным и холодным, художник придал ему нежно-голубой оттенок – символ величия и монументальности, это была маска смерти. Дали горестно посмотрел на картину. Холодная мраморная маска, а ведь раньше это было яркое, живое лицо удивительного человека. Время было позднее, целый день художник не ел, но он не думал о себе. Все мысли были только о Гале. Ночью Дали снился добрый сон: он с женой в Америке, в Лос-Анджелесе, они гуляют по набережной, любуясь красивым золотым закатом. Легкие розоватые облачка светятся над головой Галы. Теплый морской бриз развевает волосы – кажется, вся жизнь еще впереди.

Утром Дали отправился в мастерскую, он не думал ни о чем, его главной задачей была трансформация маски смерти в живое лицо дорогой ему женщины. Теперь оно приобрело более теплый цвет, цвет жизни, когда они трудились, вместе создавая незабываемые произведения, покорившие весь мир. Гала ушла в прошлое, растворившись в облаках памяти.

Несколько дней художник творил живую маску Галы, но картина не была закончена. Дали сидел напротив холста, наполненного новым содержанием его главной модели и смыслом большинства картин, в которых хорошо проявлялась его собственная жизнь. В этой картине он прощался с Галой уже навсегда.

Он смотрел на маску жены, и вновь память уносила его в те времена, когда ему было двадцать пять лет. Первая встреча с Галой. Дали понравилась эта женщина, он не мог тогда оторвать от нее взгляда. И в то же время ему было страшно рядом с ней. Она была такая свободная, раскованная, а он, очень стеснительный, с кучей комплексов, боялся ее. Дали вспомнил как, чтобы скрыть свою скованность, он стал хамить Гале. Она посмотрела на него своими удивительными глазами, в которых он утонул в море ее тепла и мягкости. Дали упал в эту бездну, понимая, что более комфортного места он уже не найдет. В этих глазах он увидел себя не дерзким мальчиком, а серьезным художником. И чем больше Дали погружался в них, тем больше видел собственное величие. В них он сумел оторваться от грешной земли и взлететь выше неба, покоряя своим величием весь мир. Дали разрыдался, понимая, что больше ему уже не летать. Без этих глаз не будет неба, простора, не будет больше крыльев за спиной.

На картине высоко в облаках появилось лицо Галы, оно уносилось в далекую высь, в те лучшие времена его юности, которая исчезает вместе с ее обликом. Дали вспомнил себя. Какое было замечательное время. Вот он сидит на песке и делает наброски Галы, которая сияет в лучах теплого каталонского солнца. И опять все возвращается в настоящее – монах в белом одеянии читает молитву у изголовья смерти, прося у Бога принять Галу в свои широкие объятия, простив ей все прегрешения. Рука опять затряслась, и кисть выпала из рук художника. Он пытался еще добавить какие-то штрихи, но болезнь обострилась. Свой последний подарок Дали повесил в комнате Галы. Что означает эта картина? Наверное, никто не сможет понять этого. Боль утраты, благодарность Гале за поддержку, которую она оказывала Дали на жизненном пути, и самое важное – это восхищение любимой женщиной, которое он пронес через всю жизнь с тех первых минут, как увидел ее, и до последнего вздоха. Она жила в его душе, в его воспоминаниях, его сердце, картинах и в этом замке, где каждая деталь говорила только о Гале.

В голове Дали вдруг потемнело, и он упал без сознания. Прислуга нашла его в комнате час спустя. Он сильно ударился головой, в ушах звенело, он ничего не видел вокруг. Приехали врачи. Они долго колдовали над ним, пытаясь вернуть к жизни. Дали смотрел на всех пустым взглядом, не понимая, где он и что с ним. Врачи прописали лекарства, назначили процедуры.

Больше всего Сальвадор не хотел лежать в кровати. В детстве он ненавидел тихий час, когда его заставляли спать днем. Это было подавлением его личности, он бунтовал, умолял и опять бунтовал, но мать была непоколебима и стояла на своем. Сейчас все повторялось, как в детстве.

– Нет, я не буду лежать! – кричал Дали.

– Но доктор прописал Вам постельный режим! – уговаривала его сиделка.

– Нет, я здоров, и мне нужно писать картины, без этого мне не жить – он несколько раз вскакивал и пытался отправиться в свою мастерскую, но медсестра вновь укладывала его в кровать. – Эх, придется подчиниться…

Ночью он тихо поднялся с кровати и на цыпочках тихо покинул спальню. Художник спустился в мастерскую. По привычке достал мольберт, чистый холст и начал писать. В голове было много идей, он хотел все их изобразить на картине, наносил мазки. Утром его застали за работой.

– Дон Дали, почему Вы не в кровати? – сердито буркнула сиделка.

Старик посмотрел на женщину в белом халате.

– Хорошо, я иду!

Он лег в кровать, ему принесли кашу, руки тряслись, и он не мог ее есть. Сиделка стала кормить с ложки. Ночью Дали опять спустился в мастерскую и продолжил писать картину. Рука еще удерживала кисть, он пытался передать свои мысли, но болезнь тормозила мышление. Тонкие линии передавали что-то очень глубокое и очень личное. Эти линии перекрещивались, создавая некое подобие хвоста, вверху сквозь белое полотно еле заметно проявлялся чей-то непонятный образ, и лишь усы указывали на то, что это портрет самого Дали. В левой стороне картины художник писал виолончель. Уставшее сознание Дали переносило всю его боль на холст. Эта боль шла откуда-то из глубины, где не было Галы. Художник посмотрел на белый холст, на котором были изображены помятый лист и несколько линий. Рука еще пыталась писать, но из глубины подсознания раздался монотонный голос: «Все, мой друг, прощайся с живописью». Дали старался отогнать страшные мысли: «Нет, я не могу жить без Галы, хотя это очень трудно, мне не надо славы, денег, ничего не надо, даже свободы! Но не лишай меня живописи! Это единственное, что у меня осталось». Но тайный внутренний голос повторял: «Это твое последнее произведение». – «Нет, я буду писать! Я буду!» И тут Дали опять упал со стула, потеряв сознание. Раздался грохот, и наступила тишина. Последняя картина, как страшный крик души, обращалась ко всем: «Я могу! Я хочу жить! Не лишайте меня последней радости в жизни! Не лишайте меня возможности писать…»

Дали очнулся несколько часов спустя. Он лежал на кровати, рядом на металлической стойке висела бутыль с какой-то жидкостью, от которой к руке тянулась прозрачная трубка. Сальвадор спал под капельницей, с помощью которой врачи пытались продлить его жизнь. Дали осмотрелся.

– Что это такое?

– Дон Дали, приезжали врачи, Вам поставили капельницу, – объяснила сиделка.

Он в бешенстве схватил трубки и со всей силы швырнул их на пол. Бутыль упала и разбилась вдребезги. Сиделка подскочила к художнику:

– Дон Дали, успокойтесь, успокойтесь!

– Уходите прочь из моего дома! Каминада! – он истошно звал своего дворецкого. – Каминада! Выгони всех вон из моего дома!

На шум прибежал его старый слуга:

– Успокойтесь! Успокойтесь!

Но Дали орал во всю мощь:

– Все вон из моего дома! Вон!

Сзади подошла медицинская сестра, она быстро сделала Дали укол. Он еще пытался кричать: «Вон из моего дома!», но силы покидали его, вскоре старик обмяк, успокоился, голова медленно опустилась на грудь и веки закрылись, художник впал в сонное состояние.

Утром Дали уже ничего не помнил. Первым его желанием было встать и пойти в свою мастерскую, но ноги его не слушались.

– Что со мной? – прошептал Дали. Рядом посапывала сиделка. – Почему я не могу ходить?

Его голос был слабым. На столике стоял стакан с водой, старик схватил стакан и с силой бросил его на пол. Женщина подскочила.

– Что, что случилось?!

Дали опять начал кричать:

– Почему я не могу ходить? Что Вы сделали со мной?

На шум прибежал дворецкий:

– Дон Дали, все нормально! Просто Вам надо отдохнуть!

– Надоело мне лежать! Я что, больной! Или Вы хотите меня убить?

– Успокойтесь, дон Дали! Все нормально!

Но старик был непреклонен, он хватал все, что было под рукой, и швырял в бедную женщину, обзывая ее последними словами. Она заплакала, закрыла руками лицо и выбежала из комнаты.

– Дон Дали, все нормально, здесь больше никого нет. Только я, Ваш старый слуга.

– Чтобы этой дуры больше не было здесь!

– Не волнуйтесь, ее не будет больше здесь, – успокаивал хозяина Каминада.

Болезнь Паркинсона прогрессировала, руки тряслись все сильнее и сильнее. Микроинсульт оказал негативное воздействие на подвижность ног. Дали оказался прикован к постели. Часто разум покидал его, и он становился похожим на ребенка. Ему было трудно угодить, он капризничал, стали проявляться признаки провалов в памяти. Медсестры и сиделки не соглашались находиться с ним в одной комнате. Женщинам предлагались большие деньги, но после нескольких дней дежурства они наотрез отказывались ухаживать за Дали. Чтобы как-то решить вопрос, был установлен электрический звонок, с помощью которого больной вызывал сиделку. Но и в этом Дали проявил талант неугомонного провокатора. Художник просыпался ночью с мыслью: «А где моя сиделка? Она, наверное, спряталась за шкафом и хочет убить меня». Он вглядывался в темноту, любая тень пугала его, и вдруг истошно начинал кричать: «Помогите! Убивают!» и изо всех сил нажимать на кнопку звонка. Через несколько секунд в комнату вбегала сиделка. Увидев ее, Дали еще сильнее кричал: «Помогите! Убивают!» На шум прибегал дворецкий, интересовался, что так напугало старика.

– Она хотела убить меня, – жаловался художник, – я видел у нее в руках нож! – и продолжал кричать: – Помогите! Убивают!

Приходилось приглашать дежурную медсестру, делать успокоительный укол и ждать очередной выходки художника. Так продолжалось каждую ночь. Дворецкий умолял женщин подежурить рядом с Дали:

– Он старый человек, да, он стал невыносимым, но не бросать же старика одного. Пожалуйста, не бросайте его. У него умерла жена, он очень сильно ее любил, и на этой почве у него возник невроз.

Только проникнувшись сочувствием к старику и силе его любви, женщины оставались в доме.

Теперь Дали выбрал другую тактику. Он просыпался ночью и начинал нажимать на кнопку звонка. Тут же прибегала сиделка.

– Что случилось, дон Дали? Вам что-то нужно?

– Да, милочка, но я забыл, что мне было нужно… Это… Э… Идите, отдыхайте, если что, я позову.

Через пятнадцать минут он повторял свой трюк. И так он мог изматывать женщин по десять-пятнадцать раз за ночь. Днем художник спал крепким сном, готовясь к новым ночным вылазкам. Наступала ночь, дом затихал, и только Дали готовился устроить прекрасную жизнь своим сиделкам. Он опять нажимал на кнопку. Вбегала сиделка.

– Дон Дали, что-нибудь случилось?

– Да, я хочу воды!

Через минуту женщина приносила стакан чистой воды. Дали подносил стакан к губам.

– Ой, она слишком холодная!

Сиделка приносила теплую воду. Дали пробовал ее:

– Вы что, разве можно пить такой кипяток?

Женщина много раз приносила ему попить, а он пробовал и пробовал, и его все время не устраивала температура. Когда сиделка выходила из себя, он спокойно говорил:

– А знаешь, милочка, я передумал пить. Я хочу в туалет.

Женщина клала под него утку, Дали начинал тужиться, потом с серьезным видом заявлял:

– Ой, я забыл открыть краник. Ты не поможешь мне?

Сиделка краснела и с шумом выбегала из комнаты, а Дали опять начинал давить на кнопку. В конце концов сиделки и дежурные медсестры перестали реагировать на звонки. И все попытки Дали поиздеваться над дежурными были обречены на провал.

Однажды ночью он опять проснулся. Было темно. Дали было страшно, за окном выл ветер, тени от деревьев бегали по всей комнате. Он нажал на кнопку звонка, никакой реакции не последовало, нажал во второй раз. «Ах, они не хотят меня слушать! – старик нажимал и нажимал на кнопку, от злости он стал бить тощим кулаком по кнопке. – Где же Вы? За что я Вам деньги плачу?» Он изо всех сил дернул звонок и оторвал его от кровати, со злости стал рвать провода. Вдруг что-то заискрилось, провода накалились докрасна, загорелись простынь и одеяло. Дали закричал: «Помогите! Горю!», но его голос был слабым, да и выходки его всем уже надоели.