— Вот ещё.

— А всё-таки, — снова начала приставать я к нему после нескольких минут молчания. Мы вошли в лес, я перепрыгнула через кочку, а Гриша обернулся на меня через плечо, краем глаза оценив мой прыжок.

— Помолчала бы ты немного. Идти долго, и всю дорогу тебя слушать охоты мало.

— Как долго?

— Десять километров.

— Сколько? — вытаращила я глаза.

Он усмехнулся.

— Что, развернёмся и пойдём обратно?

— Нет, — тут же отказалась я.

Но хоть с погодой нам повезло, солнце светило, в лесу особой жары не чувствовалось, и если бы Гриша так целенаправленно не двигался вперёд, с упрямством броненосца, то можно было бы получить куда больше удовольствия от нашего путешествия. Но когда я думала о том, что нам предстоит преодолеть расстояние в десять километров, пешком, ощущала некоторую тоску.

— А дороги здесь нет? Может, нас кто-нибудь подвезёт?

— До шоссе семь километров, но мы пойдём стороной. Ни к чему нам светиться.

— Это конечно, — приуныла я.

Болото протянулось от домика километра на два. Мы шли, шли, под ногами чавкало, и я боялась, что будет ещё хуже, пейзаж стал куда менее позитивным, опять появились хилые кривоватые деревца, кочки, поросшие травой, над поверхностью грязной застоявшейся воды, и странные звуки, глухие и сосущие. Гриша говорил, что это болото их издаёт, и никаких диких животных поблизости нет, но мне всё равно было не по себе.

— Почему мы идём в эту сторону, Гриш? Машина же уехала в другую.

— Насть, прекрати задавать вопросы. Тебе скучно?

— Нет, я нервничаю, — призналась я. — А когда я нервничаю, я иногда… много говорю.

— Иногда? — Он посмотрел на меня, улыбнулся и вскинул одну бровь. А меня неожиданно кольнуло в самое сердце, как иголкой. Подумала о том, что совсем скоро буду дома, и немного успокоившись и освоившись, жизнь моя пойдёт по-прежнему, я всё забуду. И Гришу никогда не увижу, и, надеюсь, смогу смириться с муками совести.

— Руку давай.

Гришка спрыгнул с пригорка, устоял на ногах, и протянул мне руки. Я, не смотря на нашу с ним разницу в весе и комплекции, не смогла похвастать такой же проворностью, и шлёпнулась бы, если бы он вовремя меня не поддержал.

— Осторожно. Ногу не подвернула?

— Нет.

— Хорошо. Не тащить же тебя.

Я сурово поджала губы.

— Слушать ты меня не хочешь, тащить не хочешь… Как ты, наверное, обрадуешься, когда мы расстанемся.

— Наверное, — кивнул он и пошёл вперёд, не выпуская моей руки из своей ладони. Я от обиды с трудом проглотила вставший в горле ком.

— Гриша.

— Я, правда, обрадуюсь, — начал он в лёгком раздражении, — и прямо сейчас, если ты замолчишь, наконец.

Я голову понуро повесила, но постаралась идти с ним шаг в шаг, чтобы не отставать. То, что меня обижает его тон и лёгкое пренебрежение, было неправильно. Мне радоваться надлежало, что я добилась своего, и он ведёт меня домой. Ведь, если подумать, какая мне разница, что он обо мне думает и насколько сильно хочет избавиться от меня, получить деньги и уехать? Каждый из нас получил своё, и я, наверное, должна его ненавидеть за то, что в нём не достало благородства, чтобы просто помочь женщине, попавшей в беду. Он запросил кругленькую сумму денег и воспользовался ситуацией, а я отчего-то страдаю и чувствую себя преданной и обманутой. Но ведь не объяснять же этому Железному человеку, что я не привыкла… спать с малознакомыми мужчинами, и что секс для меня не пустой звук, это всегда сопутствующее звено отношений. Мне никогда не приходилось спать с кем-то по принуждению, и теперь я просто не знаю, как себя вести. И стыдно за себя, и на душе муторно, а ещё обидно из-за того, что от меня хотят поскорее избавиться, попользовавшись вволю.

Несколько раз мы отдыхали, конечно, по моей инициативе. Гришка даже не запыхался, но послушно присаживался рядом со мной, не разговаривал и таращился на небо. Я косилась на него и глотала злые слова. Вид у него был мечтательный, видно, раздумывал, на что денежки потратит. Я вздыхала в сторонку, срывала травинки и бросала их в сторону.

— Долго нам ещё идти?

— Где-то половину.

— Мы что, так и пойдём пешком до самого города? — съязвила я.

— А мы не в город идём.

Я в растерянности моргнула.

— А куда?

— В одно место. Там переночуем, а завтра в город поедем.

— Но… почему?

Он смерил меня долгим взглядом.

— Так вечером банки не работают.

Я зло выдохнула, даже не нашлась, что ему сказать, рот открыла, а после отвернулась в негодовании. Гришка же привалился спиной к стволу дерева и хохотнул. А затем руку ко мне протянул и накрыл ладонью мою коленку, сжал, чего я уже не стерпела и по наглой руке его стукнула.

— Не трогай меня.

— Хватит уже злиться. У тебя даже щёки горят.

— Всё из-за тебя!

— Да я не сомневаюсь, — ухмыльнулся он. Руку с моего колена убрал не сразу, смотрел на свою ладонь, и вроде бы раздумывал о чём-то. Потом опомнился и поднялся на ноги, мне руку подал. — Пойдём. Пить хочешь?

Я головой покачала. А потом осторожно поинтересовалась:

— Гриша, а что они тебе сделают, если поймают?

— Ничего хорошего, — ответил он, правда, вполне равнодушно.

Из леса мы вышли только через два часа. К тому времени я, признаться, уже была уверена, что мы заблудились, а Гришка попросту стесняется мне в этом признаться. Я время от времени замечала, как он начинает оглядываться, но заставляла себя молчать и не задавать вопросы, которые его, без сомнения, только больше разозлят. Но потом лес кончился, и я вздохнула с облегчением, а про себя прикинула: это сколько же километров мы по лесу прошагали? Теперь была уверена, что сама бы никогда не выбралась к людям, заблудилась бы и сошла с ума от ужаса вблизи болота. А сейчас, стоя на опушке, и оглядывая открывшийся мне вид, я с огромным изумлением увидела вдалеке дорогу, и двигающийся по ней автомобиль. — С возвращением в цивилизацию, — без особого восторга проговорил Гриша и начал спускаться с пригорка. Обернулся на меня. — Ты идёшь?

Я, позабыв об усталости, кинулась его догонять. И зачастила:

— Гриша, а нам ещё далеко идти? А шоссе где? Ты говорил, что здесь шоссе… Надеюсь, душ там, куда мы идем, есть?

— Есть.

— Что?

— Душ есть, а теперь заткнись.

Хам и мерзавец.

Через час мы вошли в деревню. Всего пара десятков домов по обе стороны улочки, но я увидела людей, мальчик лет восьми проехал мимо нас на велосипеде, у палисадников, полных цветов, стояли автомобили, а на краю деревни даже продуктовый магазин обнаружился. Я вдохнула полной грудью, ощутив себя свободной. Почти свободной. Но в деревне мы не задержались, прошли по единственной, а оттого главной улице, и вскоре уже пересекали поле, поросшее лютиками, ромашками и клевером. Гриша снова держал меня за руку, словно боялся, что я бежать надумаю — к людям, на помощь звать начну, а я шла, щурилась от яркого солнца и улыбалась цветочкам и бабочкам.

— Настя.

Я посмотрела на него. Гриша странно щурился, глядя на меня с непонятным подозрением.

— Чему ты радуешься?

Я пожала плечами, удивленная его вопросом.

— Ничему. Просто… Красиво.

— Красиво?

Я начала злиться.

— Что ты хочешь от меня?

Он дёрнул меня за руку, весьма нелюбезно.

— Ничего. Шагай вперёд, хватит цветочками любоваться. За две недели не налюбовалась, что ли?

— Нет, — огрызнулась я. — Я за тобой наблюдала.

Гриша хмыкнул.

— Да? И что ты вынесла из своих наблюдений?

— То, что ты хам и мерзавец!

— Ценная информация.

Я руку свою решительно освободила, обогнала его и зашагала впереди.

— Жду не дождусь, когда избавлюсь от тебя, — заявила я через минуту, правда, не оглянулась на него. И услышала в ответ:

— Взаимно.

От злости я ускорила шаг, а потом взвизгнула, когда прямо у моего лица зажужжала пчела. Я руками замахала, отпрыгнула, а затем в гневе обернулась, услышав за спиной смех.

Больше я с Гришкой не разговаривала, даже не просила его остановиться и передохнуть. Ноги гудели от усталости, голова болела, и хотелось пить, но я упрямилась и не произнесла ни слова. Но от Гришки поотстала на несколько шагов, и теперь разглядывала его спину, широкие плечи и мощную шею. Сверлила взглядом непробиваемый затылок и мечтала о том, с каким удовольствием я взгляну на него в последний раз, после чего повернусь и уйду. И случится это совсем скоро. В последний час нашего путешествия я его попросту ненавидела. Настолько увлеклась, что про усталость забыла. И поэтому когда мы вошли в довольно крупное село, я шла по дороге, печатая шаг, без всякого интереса поглядывая по сторонам, а думать могла только о своей ненависти. Я её лелеяла, я хотела ненавидеть этого человека ещё сильнее, и с усердием взращивала в себе это чувство. А потом Гриша вдруг свернул к воротам одного из домов и без всяких сомнений толкнул калитку. Обернулся на меня.

— Входи.

Я остановилась, взглянула с подозрением.

— Чей это дом?

— А тебе это надо знать? Входи, говорю.

Я сомневалась, и буквально заставила себя войти во двор. Калитку Гриша за мной закрыл и сразу замер, а я тут же раскаялась в своей доверчивости, уверенная, что попала в очередную ловушку. Но окинув взглядом двор, немного успокоилась, увидев детские качели и велосипед, прислоненный к стене дома. Да и сам дом выглядел неплохо: не шикарный, но добротный, двухэтажный, слева от крыльца большая клумба с цветущими пионами. А на заборе палисадника висел ковёр, видимо, для просушки. Пока я оглядывалась, на крыльце появился ребёнок, девочка лет восьми, посмотрела на нас с особым интересом, руку в бок упёрла и закричала в открытую дверь:

— Папа, дядя Гриша вернулся!

Я на Гришку обернулась, увидела широкую улыбку на его лице, и неожиданно смутилась, поспешила отступить за его спину.

— Ты чего так кричишь, Алис?

— Так он не слышит, он в подвале.

— Тогда чего орать? — Гриша по ступенькам крыльца поднялся, подхватил девочку подмышки и приподнял её. Она ногами в воздухе затрясла и потребовала:

— Дядя Гриша, отпусти! Я уже не маленькая!

— Куда деваться, — подивился он. Дошёл до входной двери, ребёнка поставил на ноги, и на меня оглянулся. — Насть, входи.

Девочка с любопытством на меня посмотрела. Потом нырнула в дом вперёд меня и снова закричала:

— Папа!

— Алис, мать где? — по-свойски поинтересовался Гриша, сворачивая на кухню. Я прошла за ним, наблюдая за тем, как он без всякого сомнения полез в холодильник.

— В магазин пошла.

— О, какие люди.

Голос за моей спиной показался мне недовольным, я с опаской обернулась и увидела мужчину среднего роста, лет сорока, и мрачен он был так же, как и его голос. Одет был в пыльный рабочий комбинезон, он ещё руки об него вытер, а смотрел только на Гришу, меня будто и не замечая, и руку ему протянул.

— Ты где пропадал?

Гриша дверцу холодильника захлопнул, достав тарелку с колбасной нарезкой, на рукопожатие ответил, а мне указал на стул за кухонным столом. Я послушно присела.

— Да, дела были, — туманно отозвался он. Указал на меня. — Это Настя.

Мужчина на меня посмотрел, вначале без всякого интереса, словно ему было не привыкать знакомиться с Гришкиными пассиями, потом неожиданно заинтересовался. Его густые брови пришли в движение, оживив его мрачную физиономию, и он даже выдал что-то вроде глумливого смешка. Подумал и проговорил:

— Приятно.

Я заставила себя вежливо улыбнуться. А Гриша тем временем оповестил хозяина дома:

— Гош, мы у вас переночуем.

Девочка, которая всё это время сидела на подоконнике, живо поинтересовалась:

— Дядя Гриша, ты женишься?

Тот удивлённо глянул на ребёнка.

— С чего это ты взяла?

— Мама говорит, что тебе пора.

— Да? А больше твоя мама ничего не говорит?

— Она много чего говорит, — признался ребёнок. — И про тебя тоже. А ещё про папу.

— Хватит ябедничать, — прикрикнул на неё отец. — Иди на улицу, нечего рядом с взрослыми уши греть.

Девочка глянула на меня, выглядела обиженной, но с подоконника слезла и прошмыгнула к двери. Было заметно, что отца она ослушаться не смеет. Я ей ободряюще улыбнулась, и лицо девочки просветлело. По ступенькам крыльца она уже спускалась вприпрыжку и крикнула со двора:

— Папа, я маму встречать поеду!

Гоша прошёл к окну и выглянул, понаблюдал за тем, как дочка садится на велосипед и выезжает за ворота. Потом обернулся к нам.

— Переночуешь, говоришь? А завтра? — спросил он Гришу.