— У нас для тебя всего два правила, Настенька, — заявил он. — Ты ведёшь себя тихо и не задаёшь вопросов. Если всё сделаешь, как надо, скоро вернёшься к своему благоверному. И что особо примечательно, вернёшься целой и невредимой.

— Целой ли? — ухмыльнулся мой похититель, а мужчина рядом с ним сунул ему кулак под нос и посоветовал:

— Пашка, заглохни.

Я постаралась перевести дыхание. Взгляд мой метался по комнате, ни на чём не задерживаясь, потом я руки судорожно сцепила.

— Когда? — поинтересовалась я, и, кажется, тем, что осмелилась проявить интерес, мужчин удивила. На меня уставились.

— Что?

— Когда вернусь… то есть, вы меня вернёте домой?

— А это зависит от того, как сильно тебя муж любит. Он тебя любит?

Я уверенно кивнула.

— Да.

— Сильно?

Я облизала губы.

— Да.

— Тогда о чём тебе переживать?

Странный вопрос. Переживала я не о степени любви ко мне мужа, а вот об этих четверых неандертальцах.

Ненадолго обо мне забыли. Мужчины выпивали, о чём-то негромко переговаривались, я от волнения даже прислушаться толком не могла, в висках, казалось, барабанная дробь. Осторожно сдвинулась к стене, ноги под себя поджала, сжалась в комок и так замерла, время от времени сглатывая комок в горле. Нервы были на пределе, и я очень боялась, что сорвусь и начну рыдать. Страшно было безумно, кажется, мне никогда в жизни так страшно не было. Что-то липкое и противное шевелилось внутри, меня то и дело передёргивало от отвращения к этим типам, я отворачивалась, сжимала кулаки и глотала слёзы. А ещё мысленно умоляла Серёжку: «Найди меня, найди. Прямо сейчас. Иначе я не выдержу и умру от ужаса. Или они меня убьют, когда им надоест слушать мой визг».

Но время шло, хоть и медленно, но двигалось, я неотрывно смотрела на циферблат старенького, громко тикающего будильника, следила за минутной стрелкой, прошло сорок минут, а ничего не происходило. За стенами домика по-прежнему тишина, только ветер свищет, как-то подозрительно шумно, его даже из-за мужских суровых голосов слышно. Я долго прислушивалась, прежде чем поняла, что мне напоминает шум ветра: вокруг лес. И скорее всего, именно сосновый, о котором я мечтала несколько часов назад, разговаривая с Ольгой. Сбылась мечта, как говорится.

— Ладно, посидели и будет. — Зверский тип, которого, как я выяснила, звали Гришей, из-за стола поднялся и ногой оттащил свой стул в сторону. Тот ножкой зацепился за выступающий край половой доски и с грохотом повалился на пол, но на это никто внимания не обратил. Остальные тоже начали из-за стола подниматься, я вжалась в стену, не зная, чего ожидать, но на меня даже никто не взглянул.

— Чтоб тебя завтра утром не то что в городе, в области не было, — приказным голосом, но вроде бы нехотя, проговорил Смурной, обращаясь к Пашке.

Тот в ответ хохотнул и развел руками.

— Да как скажете, попрощаюсь с вами и даже скучать не буду, только… — Он выразительно взглянул на остальных, вскинул брови, затем сделал незамысловатый жест, потерев пальцы друг о дружку. И вот тогда Григорий обо мне вспомнил, подошёл, бесцеремонно схватил меня за волосы, заставляя наклонить голову. Я едва сдержалась, чтобы не заорать. А он схватился за моё колье, расстегнул подозрительно ловко, ни на мгновение не помешкав с замком, а я покачнулась, когда он меня отпустил, едва не повалилась на диван, как неваляшка. Моё бриллиантовое колье, подарок мужа на годовщину свадьбы, перекочевало в карман бесшабашного Пашки.

— Надо объяснять, что из города оно должно уехать вместе с тобой?

— Да понял, не дурак. — Широко улыбнулся. — Дурак бы не понял.

Они все вышли из комнаты, дверь плотно прикрылась, а я наконец смогла закрыть лицо руками и позволить себе тихонечко повыть. Даже головой потрясла, будто надеялась очнуться от кошмарного сна. Но это, конечно же, не помогло. Мужские голоса слышались на улице, а минут через десять заработал двигатель машины, и на минуту всё стихло. Стало очень тихо. Я отсчитывала секунды, одну за другой, но кроме шума ветра, который бесновался в высоких кронах сосен, ничего не слышала. На какое-то мгновение в душе шевельнулась надежда, ослепительная вспышка озарила и погасла, после чего стало ещё страшнее. Неужели они оставили меня здесь одну, в лесу? Я рискнула встать с дивана, только успела приподняться, как дверь комнаты рывком открылась, и вошёл, нагнувшись, чтобы не удариться о притолоку, Гриша. Я шлёпнулась на диван и снова поспешила сдвинуться к стене. Стало понятно, что всё куда хуже, чем я ожидала: мы остались вдвоём. Меня оставили один на один с этим психом. Я до сих пор чувствовала его прикосновение к своей шее: грубое и бесцеремонное.

Гриша потаращился на меня с полминуты, после чего вышел, а вернулся со стопкой одежды. Кинул её на диван.

— Переоденься. Твоё платье с цветом обивки не гармонирует.

Одежду я сгребла одной рукой и прижала к себе, а сама не спускала с мужчины настороженного взгляда. Он даже попытки не сделал отвернуться и выходить, по всей видимости, не собирался. В его глазах даже искорка интереса проявилась. И поторопил меня:

— Ну.

Я подышала носом.

— Отвернитесь.

Он насмешливо вздёрнул бровь.

— А кто сказал, что ты можешь голос подавать?

Я комкала в руке джинсовую ткань, отвернулась и молчала, давая понять, что ничего делать не буду в его присутствии. Он ждал пару минут, после чего фыркнул и из комнаты вышел. Дверь снова плотно закрылась, а ещё я услышала звук, напоминающий опускающийся засов. Значит, запирают. Переоделась я за минуту, сама себя этим поразила. Стянула с себя мятое, испачкавшееся платье, кинула его на пол, и торопливо влезла в дешёвенькие джинсы и футболку. Ещё мой сторожевой пёс «подарил» мне теплую кофту на молнии и шерстяные носки. Всё моего размера, меня здесь явно ждали. Пока я была в комнате одна, метнулась к окну, отдёрнула тряпку, что служила здесь занавеской, и выглянула наружу. Абсолютно зряшное занятие, тьма за окном — хоть глаз выколи. Только шум ветра слышен явственнее. Он казался тревожным и будил в моей душе не слишком приятные предчувствия.

Дверь снова открылась неожиданно, я испуганно обернулась, не успев отскочить от окна, отступила на шаг и упёрлась в стену. Приходится признать, что не смотря на свою комплекцию, передвигается мой стражник совершенно бесшумно. И теперь смотрит на меня без всякого выражения, но в голосе, который вновь стал скрипучим, проскользнуло явное недовольство моим поведением.

— Тебе же сказано было: не шали. — Он ткнул пальцем в диван. — Сядь и сиди.

Я шмыгнула на указанное место. Гриша же шагнул к столу, обозрел грязные тарелки и пустые бутылки, головой качнул, потом быстренько все тарелки собрал в стопку и из комнаты унёс. Я наблюдала за ним, он делал всё молча и на меня внимания не обращал. Только потом ногой поддел моё платье и откинул его к противоположной стене. Вот тут я почувствовала неожиданную злость. Дикарь. Он понятия не имеет, сколько это платье стоит.

— Вы будете просить у Серёжи денег? — этот вопрос вырвался у меня неожиданно. Я честно собиралась молчать, как мне и приказали, но тишина и невысказанные страхи действовали на нервы.

Гриша швырнул на мой диван подушку и одеяло.

— Ложись спать.

— Но…

— Закрой рот и ложись спать.

Я вздохнула. Приткнула подушку к стене, вцепилась в её угол.

— Мне нужно в туалет.

Он остановился, стоя ко мне спиной, упёр руки в бока, а вздохнул поистине страдальчески.

— Пошли.

С дивана я поднялась, в некоторой растерянности посмотрела на свои ноги в шерстяных носках.

— Вы… не дали мне обувь.

— Серьёзно? А куда ты собралась ходить?

Туалет оказался в доме. Мы вышли через сени во двор, я крутила головой, оглядываясь, за стеной комнаты, в которой меня держали, заметила маленькую кухоньку, но и в ней мебели был минимум: стол, старая закопчённая плита, да деревянная лавка в углу, на которой стояла кастрюля и ведро с водой. Проходя через сени, я кинула взгляд в окно. Оно выходило на другую сторону, и я надеялась увидеть огни, понять, что рядом люди, но не повезло, всё та же темнота. Кругом лес, теперь я была в этом уверена. Возвращаясь из туалета, я всего на секунду оказалась у распахнутой на улицу двери и почувствовала запах дождя. К страху и растерянности от случившегося со мной, прибавилась тоска. Такое чувство, что я неожиданно оказалась оторванной от реального мира, где-то на краю бездны, и здесь только ветер и дождь, а ещё страшный человек за моей спиной, которому убить меня ничего не стоит. Возьмёт и прихлопнет, как муху. Ему даже особо стараться не придётся, силы-то немеренно.

— Всё? Попила, в туалет сходила, вопросы позадавала? — не любезно поинтересовался он. — Ложись спать. И чтоб я тебя не слышал.

Спорить я не стала, легла и натянула на себя колючее одеяло. Подумала и укрылась с головой. Слёзы тут же полились, я тихонько всхлипнула, но тут же зажала себе рот рукой. Через несколько минут осторожно выглянула, и поняла, что в комнате темно. Одеяло с лица я убрала, потому что было неприятно дышать, от одеяла несло сыростью, запах был откровенно неприятным. Глаза, уже привыкшие к темноте, разглядели на полу тень, и я, поразмышляв, решила, что мой надсмотрщик устроился на полу, скорее всего, на спальном мешке. Голову с подушки приподняла, оглядываясь, и вздрогнула от резкого и угрожающего окрика:

— Я сказал: спать. Или хочешь, чтобы я тебя успокоил?

Я рухнула на подушку и затаила дыхание. А про себя повторила: «Серёжка, найди меня. Я его боюсь».

Утро началось с того, что я неловко перевернулась на спину и стукнулась затылком о жёсткий подлокотник дивана. Глаза распахнула, увидела дощатый потолок над головой, секунду соображала, где я, воспоминания навалились на меня, ужаснув нереальностью происходящего, я поторопилась принять сидячее положение и огляделась. Гриши в комнате не было. Дверь была закрыта, но не успела я вздохнуть с облегчением, как он возник на пороге и уставился на меня с неприятным прищуром. Я поняла, что настроение у него ещё хуже, чем вчера. От похмелья страдает? Или это черта характера — вечное недовольство?

То, что я проснулась и теперь взираю на него с беспокойством, он проигнорировал, прошел к столу и поставил на неё железную миску и чашку с чем-то дымящимся.

— Садись, ешь, — бросил он мне.

Поспорить я не решилась, хотя, предпочтительнее было бы посетить для начала туалет и умыться. Но я встала с дивана и прошла к столу. В миске была заваренная лапша быстрого приготовления, а в чашке кофе. Что-то мне подсказывало, что тоже из пакетика.

— Хлеба дать?

Я потаращилась в тарелку с лапшой, понимая, что не смогу это есть, и кивнула. Григорий презрительно фыркнул, удалился из комнаты, а через минуту вернулся с ломтём белой булки, на котором лежал кусок сыра. Пока я пила кофе и жевала хлеб, он сидел в кресле и таращился на меня. Если честно, я едва терпела, у меня кусок в горло не шёл под его взглядом.

— Здесь есть погреб, — уведомил он меня минут через пять. Я подавилась и кашлянула.

— Что?

— Погреб есть. Неглубокий, но тёмный и сырой. Если ты будешь доставлять мне неприятности, или задавать дурацкие вопросы, я тебя туда посажу. И тогда орать и плакать будет бесполезно. Всё понятно?

Я торопливо кивнула и поджала ноги под стул.

— Я не буду.

— Вот и хорошо.

— Можно мне умыться?

— Можно. И даже посуду за собой помыть можно.

А что? Хоть бы и чашку в холодной воде сполоснуть — всё дело. Я под конвоем прошла на маленькую кухню, вымыла чашку и поставила её на стол, заметила грязную тарелку на столе, и её вымыла. После этого меня отвели в туалет и позволили умыться у умывальника. Такой, как помню, у бабушки в огороде висел. Надо было снизу поднять металлический стержень, и из образовавшегося отверстия лилась вода. Лилась она в пластмассовый таз, а на табуретке рядом лежало мыло и зубная паста.

— Теперь в комнату, — скомандовал Григорий, когда я утёрлась полотенцем, слава богу, чистым.

Я вернулась на свой диван, прислонилась к стене и стала смотреть в окно, тряпица на котором была отдёрнута. День солнечный, ничто не напоминало о вчерашнем сильном ветре и ночном дожде. В груди сразу заныло, душа рвалась на волю, ввысь, на свободу. Я поморгала, стараясь избавиться от слёз, посмотрела на Григория, который сидел за столом и ел лапшу, что я пробовать не стала, пустым взглядом таращился на стену напротив, но скучающим не выглядел. Господи, сколько я здесь пробуду? Это мучение какое-то.

Больше всего я страдала от неизвестности. Если честно, предполагала, что всё разрешится в первый же день. Похитители попросят у Серёжки выкуп, тот, конечно же, согласится на все условия, быстро найдёт деньги, передаст их, и к вечеру, ну в крайнем случае, к следующему полудню, я уже буду дома, приходить в себя и зализывать раны, рассказывая мужу о пережитых мучениях и стрессе. Я ждала, ждала… Каждую минуту ожидала телефонного звонка или что кто-нибудь приедет с новостями, но ничего не происходило. Мой стражник оказался человеком неразговорчивым, а я и вовсе назвала бы его нелюдимым, и за весь день обратился ко мне лишь с пятком вопросов, которые и на вопросы-то похожи не были, скорее уж приказы. Ешь, пей, иди, садись, молчи… Заняться было абсолютно нечем. Я сидела на диване, привалившись спиной к шершавой стене, и изводила себя страшными мыслями и предположениями, каждое из которых было страшнее другого. Встречаться взглядом с Григорием опасалась, неизменно отворачивалась, как только он входил в комнату. Он же в отличие от меня, тут же впивался глазами в моё лицо, словно пытался прочесть замыслы побега. А их не было. Просто потому, что от волнения я не могла придумать ничего толкового. Мысли в голове путались, скакали, меня каждую минуту накрывало волной надежды, а через мгновение мороз шёл по коже от страха, что ничего не сбудется. Я думала о муже, о доме, о том, как счастлива с Сережкой, и ругала себя за то, что в недостаточной степени ценила наше счастье. Вот и накликала беду.