Питер, ссутулившись, подошел к двери кухни: рюкзак, повисший меж узких плеч, был почти с него размером. Он кивнул ей через стекло, и Дженни представила, каким он вырастет. Он пошел в нее, лишь отдельными чертами напоминая отца. И слава богу.


После школы Сара отвезла Чарли в город, чтобы купить ему новые кеды, а потом поехала домой. Старшие мальчики уже вернулись и набросились на холодильник и кладовку.

— Как дела? — спросила она, отправив Чарли наверх переодеваться.

Мэтт тащил в гостиную огромную миску с кукурузными хлопьями, а Джек наливал сок, держа под мышкой большой пакет чипсов.

— Все о’кей, — пробормотал Мэтт. — Когда мы вернулись, тут такое было. Дверь не заперта, никого нет. Мы думали, вас пришельцы похитили.

Сара включила чайник.

— Ваш папа где-то бродит.

Мэтью закатил глаза.

— И что это значит? — спросила Сара.

— В последнее время он в гадком настроении.

— Да, что с ним такое? — спросил Джек.

Сара на минутку задумалась. Она и сама не понимала.

— Не волнуйтесь, вы здесь ни при чем. Наверное, на работе проблемы, — беззаботно проговорила она, подумав, не стоит ли выйти на улицу и поискать Криса. Вдруг он захочет чаю. Может, это поднимет ему настроение. Посмотрев на чайник, она засомневалась, стоит ли идти и нарываться. Мэтью был прав: она не знала, в каком Крис настроении, и не вынесла бы очередных нападок. — Вы не поможете мне достать кое-что с чердака? Картины, они не тяжелые.

Мэтт кивнул.

— Конечно, только можно я сначала доем?

У него был спокойный веселый голос; похоже, он был рад помочь. Сара решила не трогать Криса и опустила в чашку один чайный пакетик.

— Что хотите на ужин?

В этот момент дверь черного хода распахнулась настежь, и вошел Крис. Саре показалось, будто она вызвала его, как злого духа. Он смерил Сару взглядом, будто хотел что-то сказать, но тут заметил сыновей. Застигнутый врасплох, он с огромным усилием выдавил:

— Пойду залью бензин.

Сара изобразила любезную улыбку.

— Прекрасно, не хочешь выпить чаю до отъезда? — Она подняла чашку, выговаривая слова самым сладким голосом.

Крис покачал головой и ушел. Когда за ним закрылась дверь, все дружно вздохнули с облегчением.


Дуясь в теплице, Крис надумал вернуться в дом и рассказать Саре о своих подозрениях. К сожалению, он не учел, что мальчики были дома, поэтому, когда застал их всех вместе на кухне, это выбило его из колеи. Ему нужно было время, чтобы подумать, обмозговать ситуацию.

Заправка «Бердеттс» находилась на Олд-Лондон-роуд. Не так далеко от дома, и, хотя «Бердеттс» не отличались высококлассным обслуживанием и у них не было яркой рекламы и работников, похожих на бывших заключенных или освобожденных на поруки, дешевый бензин — это все-таки дешевый бензин. Наполнив бак «Транзита» под завязку, одной частью мозга он внимательно следил за цифрами на насосе, в то время как другая мысленно набрасывалась на Сару в кухне.

В воображении он выкрикивал все то, что хотел сказать, словами загонял ее в угол и задавал очень сложные вопросы, сохраняя невозмутимость и наблюдая за ее реакцией, пока она не ответит на каждый вопрос до последнего. О да! Если бы детей не было дома, он бы вывел ее на чистую воду.

Насос щелкнул один раз, два, и бензин потек обратно в насадку. Лишь когда его кроссовок был полон бензина, он очнулся. Ругнувшись про себя, Крис отсоединил насос, вытерся бумажным полотенцем и пошел к кассе. Женщина за прилавком приветливо улыбнулась. Хотя он регулярно заправлялся на «Бердеттс», он никогда раньше не замечал, что она так рада его видеть.

— Третий насос, да?

Крис кивнул.

— Как поживаете? — промурлыкала она.

Он взглянул на нее:

— Простите?

Она смерила его взглядом и подмигнула:

— Знаете, вы в самом деле темная лошадка.

Крис покраснел и глянул через плечо: вдруг она приняла его за кого-то другого, или он вмешался в разговор, не предназначенный для его ушей? Но позади на бензоколонке никого не было. Женщина протянула ему чек на бензин.

— Значит, мы увидим вас сегодня в «Барашке»?

Крис недоумевал:

— Извините, не понимаю, о чем вы.

Она захихикала:

— Если нет, очень жаль, но я же не знала, что вы свободны. Никогда бы не догадалась, честно говоря. Вы не похожи на одного из таких парней.

Крис нервно вытащил чековую книжку и бумажник. Наверное, она наркотиков наглоталась.

— Я не свободен, — медленно проговорил он, чтобы она смогла прочитать по губам.

— Ну да, я знаю, не сейчас, но кто знает? Не волнуйтесь, марка у меня есть.

Крис улыбнулся, но на всякий случай сохранил нейтральное выражение лица, чтобы ее не спровоцировать. Интересно, кому пришло в голову поручить бог знает сколько тысяч литров воспламеняемой жидкости какой-то ненормальной?

Женщина взяла его кредитку, улыбнувшись, как свихнувшаяся пиранья. Он хотел было бросить карточку и убежать, пока еще можно, но, похоже, она еще не закончила.

— Честно говоря, вы меня удивляете.

Застигнутый врасплох, как кролик перед фарами приближающегося автомобиля, Крис замер на месте. Ему очень хотелось узнать, что за чушь она порет, поэтому он не удержался и спросил:

— Чем же я вас удивляю?

— Ну, я бы никогда не подумала, что вы можете запасть на Дженни Бек. Нет, правда, она очень милая и все такое…

Крис не дослушал ее до конца. Он почувствовал, как бледнеет, и на него снизошло озарение — так внезапно, словно его ударили в солнечное сплетение. Дженни Бек. Так вот в чем дело. Проклятье. Пот катился с него градом, стоило только представить возможные последствия.

Он ни на минуту не сомневался, что Дженни никому не рассказывала о том, что произошло. Как будто все, что они делали, существовало внутри пузыря, закрытого пространства, которое никак не соприкасалось с жизнью Криса или Дженни. Их жизнями. Проклятье. Черт, черт, черт. Почти не дыша, он выхватил из ее рук чек и кредитку. Что, если кто-то еще узнает, что, если Сара узнает?

— Но чего в жизни не бывает, — философски добавила она.

— Вы не должны об этом знать, — вяло промямлил Крис. Он не смог придумать ничего поумнее, да и какая теперь разница.

Женщина просияла.

— Знаете, я всегда считала вас джентльменом. Умеющим хранить тайны, предусмотрительным. Мне такие мужчины очень нравятся.

Крис смерил ее взглядом. Она накачалась чем-то и повредилась умом, злобно подумал он. Ему срочно нужно поговорить с Дженни. Может, заехать к ней по дороге домой? Но, повернув к машине, Крис понял, что если мальчики дома, то сын Дженни, Питер, скорее всего, тоже. Может, позвонить? Мобильник висел у него на поясе, но до отъезда он уже раз десять звонил из теплицы, и без толку. Наконец он повернулся к своей инквизиторше.

— Что вы там говорили насчет «Барашка»?

Она встрепенулась.

— Сегодня турнир по дартс и домино. Я думала, Дженни вам говорила. Там всегда весело, хотя, если честно, мне больше нравится караоке. — Она набрала в легкие побольше воздуха, и, прежде чем Крис успел возразить или убежать, она подняла руки на уровень плеч, щелкнула пальцами и затянула припев «Я буду жить», от которого у него расплавились мозги. Очень медленно, чтобы не испугать ее, Крис попятился к проходу между полками и витринами.

Заметив его смущение, женщина замолкла и сказала:

— Это моя любимая песня. Обычно мы с Дженни поем вдвоем, или эту или что-нибудь из Селин Дион. Так, значит, вы придете сегодня в «Барашек»?

Крис натянул нейтральную улыбку, надеясь, что она не прочитает его мысли. Он попробует снова позвонить Дженни. Проедет мимо ее дома — вдруг случайно увидит ее в саду. Но как бы то ни было, Крис твердо решил, что отныне и навсегда будет заливать дешевый бензин в другом месте.


Лео Бэннинг уже давно ждал звонка от епископа. Его удивило, что его святейшество не звонит так долго, особенно после той статьи в газетах. Повестка в форме приглашения под предлогом обсуждения мелких административным проблем, которыми, вообще-то, должны заниматься другие люди, пришла почти сразу после разговора с Сарой Коулбрук.

В публичных выступлениях епископ Восточной Англии говорил о христианском смирении и о роли епископа в качестве слуги общества. С кафедры проповедника и первых страниц газет, которые соглашались публиковать его слова, епископ Фулбрайт высказывался в защиту традиционных семейных ценностей, пусть в наши дни это и противоречивое заявление. Пусть будет так, он выдержит нападки и будет стоять на своем до тех пор, пока все не вернется на круги своя. Эти слова всегда вызывали вежливый смешок и иногда аплодисменты. Нет, уверял он журналистов, Фулбрайт не одобряет дебаты и готов высказать свое мнение в прессе по любому вопросу.

С тех пор, как Лео стал викарием Бартона, он читал все его высказывания, а если что и пропустил, его друзья охотно высылали ему вырезки: Фулбрайт о единой Европе, Фулбрайт о юных принцах, Фулбрайт об ирландских мирных переговорах.

На минуту Лео прикрыл глаза и потер кончик носа: разыгралась головная боль, он чувствовал себя усталым и одиноким.

Епископ Аугустус Фулбрайт был высоким, крепким человечком с водянисто-голубыми глазами и каймой седых волос вокруг большой выпуклой лысины. Он был воплощением образцового пожилого священника. На Рождество Фулбрайт разослал своим прихожанам и жителям других провинций персональные карточки со своим изображением. На снимке он был рядом с женой, которая смиренно потупила взгляд в присутствии столь великого человека. Лео представил себе этот снимок так ясно, будто он стоял у него перед глазами: толпа внуков-ангелочков собралась вокруг елки у ног епископа, глядя на него с благоговением и обожанием. Отвратное зрелище.

Но Лео было не обмануть: взгляд Фулбрайта был жестким, как стеклянные шарики, и, несмотря на тщетную попытку искренне улыбнуться, у него был тонкий, почти безгубый рот, напоминающий шнурок. Каждое его движение, каждое слово, даже раздвоенный язык напоминали Лео рептилию. Фулбрайт часто начинал свою речь словами: «Я говорю и переживаю от лица молчаливого большинства…» Недостаточно молчаливого, по мнению Лео.

На столе лежала недавняя статья Фулбрайта о современной семейной жизни: он планировал очистить свою епархию от скверны. Статья была написана в довольно осторожных для Фулбрайта выражениях: раньше он называл вещи своими именами. Но, видимо, кто-то подсказал ему, что стоит быть немного более политкорректным, поэтому ему пришлось завуалировать свою гомофобию, расизм и женоненавистничество тонкими, но прозрачными намеками.

Сначала Лео думал, что Фулбрайт поддержал его переселение в Бартон из благотворительных побуждений. Он балансировал на краю бездны, епископ протянул ему руку помощи, проявив христианскую доброту, и Лео был готов принять помощь. Но теперь ему казалось, что Фулбрайт поступил так скорее из преднамеренной злобы. Неужели он поручил ему приход, лишь для того, чтобы потом изгнать его? И стоит ли ему затаиться и ждать удара в спину? Возможно, Фулбрайт заставит его сложить сан, и остается лишь молиться, чтобы его милосердие оказалось сильнее ненависти к гомосексуалистам.

Его мысли прервал раздавшийся неподалеку шум. Лео вздрогнул и поднял голову. В дверях кабинета стояла миссис Вайн.

— Чай? — любезно предложила она.

Он улыбнулся.

— Чудесная мысль.

Приговоренному к смерти давали сытный завтрак, с горечью подумал Лео и вздохнул, пытаясь разогнать напряжение в плечах. Приглашение во дворец не явилось для него неожиданностью. Он просмотрел бумаги на столе. Среди других заметок о делах прихода были адрес и телефон Моники Карлайл, записанные напротив имени Сары Коулбрук.

— Миссис Вайн, вам что-нибудь известно о Монике Карлайл? Она живет в поместье «Фруктовый сад». — Его домохозяйка была кладезем информации: немного упорства, и она готова была, на радость ему, поделиться любыми тайнами.

Женщина воздела глаза к небу, будто ожидая озарения.

— Имя мне ни о чем не говорит. Но я знаю, где это поместье. Вы говорите, Карлайл?

— Да. Мне позвонила Сара Коулбрук и сказала, что Моника Карлайл хочет стать акционером художественного центра. Это прекрасные новости.

Миссис Вайн заметно оживилась.

— Вы сказали Сара Коулбрук?

Лео кивнул.

— Вы наверняка знаете Сару, она работает в школе «Уайтфрайарз», занимается художественным оформлением. Я очень надеюсь, что она станет работать с нами в центре святого Варфоломея, когда закончится ремонт.

— О, — воскликнула миссис Вайн, переставляя чашки с подноса на стол, — как удобно.

Лео пришел в недоумение: