Татьяна Веденская - Все дело в платье

– Я хочу тебя, – прошептала Маша, когда их автомобиль проезжал по тоннелю под Ленинградским шоссе. Николай не ожидал этого, он вдавил педаль газа в пол, и машина прыгнула вперед так, что чуть не влетела в ползущую перед ней «Шкоду». Николай тут же справился с собой, ударил по тормозам, выровнял траекторию движения и повернулся к Маше, сдвинув брови.

– Смерти моей хочешь?

– Я сказала, чего хочу, – выдохнула она.

– Сейчас я остановлю машину и возьму тебя прямо тут. И пусть весь мир подождет! – пригрозил Николай.

– Не думай, что я остановлю тебя, – улыбнулась Маша. Николай сжал руль в руках и простонал.

– Ты, Машенька, заставила меня жить без тебя, и у меня руки чешутся наподдать тебе. Зли меня, зли. Ты правда хочешь этого?

– Я только этого и хочу.

– И моя квартира не вызовет у тебя той паники? В прошлый раз тебе там совсем не понравилось, – Гончаров крутился по мелким улочкам московского центра с поспешностью, веселившей Машу.

– Твоя квартира производит удручающее впечатление. Тут, в машине, я еще могу чувствовать себя человеком, а там я определенно понимаю, что ты – инопланетянин, прилетел с другой планеты прямо со своим контуром выживания.

– Ты только даешь мне новые аргументы, почему я должен не выпускать тебя из этого автомобиля.

– Маньяк.

– Ты даже не представляешь, насколько ты хороша! Буквально сводишь с ума, – и Николай рассмеялся легко и счастливо. От этой улыбки Маша загоралась спичкой. Поцеловать бы его… прямо в эту чудесную улыбку. Маша даже не заметила, как они добрались до дома, вызывавшего столько противоречивых воспоминаний.

– Значит, Гусеница… То есть Ольга Дмитриевна – она твоя сестра? А она не придет? Что ты о нас говорил? Что она сказала?

– Ну вот, я так и знал, – нахмурился Гончаров. – Стоит нам заехать на парковку, как ты снова задаешь вопросы, которые лишены какого-либо смысла. Оля не зайдет ко мне. Она живет вообще в другом крыле.

– Это радует.

– Вот мама…

– Что? – вытаращилась Маша, окончательно перепугавшись. Николай рассмеялся.

– Мама сейчас в Испании. Она ненавидит осень, улетает еще до того, как начинаются дожди. Знаешь, как перелетные птицы. Она улетает на юг, но возвращается на Новый год, на мой день рождения.

– Твой день рождения?

– Ты же понимаешь, что я был рожден в определенный день, как и все остальные смертные, верно? Эта версия с инопланетянами, она ведь не главная? – улыбнулся Николай, и Маше тут же стало стыдно за то, как мало она, на самом деле, знает про человека, из-за которого ею было пролито столько слез.

– А я вот родилась летом, и мой день рождения уже тю-тю, – она развела руками, стараясь подавить дрожь в коленях. Николай остановился на полупустой парковке, вышел из машины, обошел ее, чуть прихрамывая – Маше нравилась даже эта деталь, это несовершенство в мужчине, которого она находила таким совершенным, и открыл перед девушкой дверь.

– Прошу вас, мисс! – он протянул Маше руку. Всю дорогу они не прикасались друг к другу, оттягивая этот момент, боясь, что снова что-то может пойти не так. Маша вложила руку в большущую теплую ладонь Николая. – Добро пожаловать в пещеру Циклопа.

– Скорее, в покои крестного отца! – заметила Маша, подходя к лифту.

– Неужели этот образ никогда не исчезнет? Ведь я рассказал тебе, как раздробил себе пятку? Что еще может сделать мужчина, чтобы его перестали считать гангстером?

– Мужчина может многое, но если женщине нравится считать его гангстером, этого он изменить не сможет.

– Думаешь, я опасен?

– Уверена в этом, – кивнула она задорно, как вдруг Николай развернул Машу к себе, крепко схватил ее за талию и поднял вверх так, что ноги оторвались от пола. Не успела она и пикнуть, как он шагнул вперед, швырнул Машу внутрь раскрытого лифта, прижал ее к зеркальной стене.

– Тише, тише, девочка моя, теперь я тебя не выпущу. Ты права, я опасен, – он шептал, как безумный, просовывая руки прямо Маше под водолазку. – Рыжая, бесстыжая. – Поцелуй был сильным, не допускающим сопротивления, но Маша и не собиралась его оказывать. Николай раздвинул ей ноги коленом, прижал ее ногой еще плотнее к стене.

– Ты сломаешь лифт! – пискнула Маша, но в ответ услышала только смех. Жадные, бесцеремонные руки ощупывали ее тело, прикасались к бедрам, сжимали груди. – Тут висит видеокамера? Коля?

– Коля? – рассмеялся он. – Интересно, куда делся Дон Корлеоне? – Лифт остановился, и двери раскрылись, но Николай продолжал удерживать Машу, глядя победно на ее смятение. Тогда Маша вдохнула поглубже и тоже решилась – просунула руки ему под рубашку. От восторга у Маши перехватило дыхание, она почувствовала под ладонями сильное, упругое спортивное тело, почувствовала биение сердца.

– Мария Андреевна! – воскликнул Николай, изумленно глядя на Машу. – Что вы себе позволяете! Как вам не стыдно?

– Я же теперь рыжая, вы сами сказали, – пожала плечами Маша.

Гончаров помедлил, но все же отпустил Машу на волю, совсем чуть-чуть, недалеко. Он перехватил ее ладонь, запустил свои пальцы между ее и крепко сжал.

– Идем, – шепнул он, потянув девушку за собой. Через секунду они оказались в его квартире, и мягкий полумрак просторного холла был как сигнал к действию. Двери закрылись за ними с тихим щелчком, и они остались наедине. Шутки были отброшены вместе с Машиной ветровкой в горошек. Николай спешил, словно всерьез боялся, что все снова оборвется, что он опять останется в одиночестве размышлять о том, что же пошло не так. Но все, что испугало Машу в прошлый раз, теперь ничего не значило, а после всего, что она пережила, перечувствовала за последние недели, она боялась того же самого, что и Гончаров. Маша подняла руки вверх, позволив Николаю стянуть водолазку. После этого она осталась почти без всего, и Николай замер, желая наглядеться на нежную полуобнаженную девушку с перепуганными глазами на пол-лица.

– Ты восхитительно хороша!

– Кто бы мог подумать, что на тебя произведет такое впечатление рыжий цвет, – прошептала Маша неуверенно. Николай завел руки за ее спину и расстегнул бюстгальтер. Тонкие бретельки покорно слетели с Машиных плеч, Николай взял ее за запястья и поднял их, прижал Машины руки к стене, не желая дать ей даже шанс прикрыться от него. Он наклонился, провел губами по ее шее, по плечам, поднялся и поцеловал ее в губы.

– Это не имеет никакого отношения к твоим волосам, – прошептал он. – Просто я люблю тебя.

Сердце хочет того, чего хочет сердце. Логика и разум замолкают, когда говорит тело. В двадцать три этот голос громче летнего грома, мощнее, чем взрыв, ярче, чем световое лазерное шоу. Волю тела не переменить, не обмануть, не заглушить вином. Нет ничего прекраснее ночи с любимым, нет ничего страшнее безответной любви. После всех этих недель, проведенных в выжигающей пустыне одиночества, Машино тело никак не могло насытиться – не верило в то, что источник не собирается никуда исчезать.

Николай подхватил Машу и на руках отнес в спальню, где царил полнейший кавардак. Постель не была заправлена, повсюду валялись бумаги, распечатанные и расчерканные размашистыми неразборчивыми каракулями, вышедшими из-под руки Николая. На прикроватном столике стояли пустые чашки, на полу лежали раскрытыми несколько книг. На ковре у кровати валялись рубашки и, о боже, носки!

– Никогда не думала, что ты тоже можешь разбрасывать носки! Ты что, не пускал сюда уборщицу? – рассмеялась Маша. – Охраняешь тут какую-нибудь страшную коммерческую тайну.

– Конечно! И сейчас я тебя трахну прямо на этой тайне, – пригрозил Николай, сбрасывая бумаги на пол вместе с одеялом. – Если ты, конечно, не возражаешь.

– А если я возражаю? – поинтересовалась Маша с улыбкой, позволяя уложить себя на кровать. Была какая-то первобытная стихия в том, насколько полно контролировал все Гончаров. Он не давал Маше ничего решать. Даже ходить – нет, ты не будешь, моя девочка, потому что сегодня я буду носить тебя на руках. Туда, куда захочу.

– Тебе удобно? – поинтересовался Николай заботливо, присаживаясь на край кровати. – Не холодно? Я могу прибавить отопление, потому что я не планирую давать тебе прикрываться одеялом. Я хочу смотреть на тебя, а иначе я могу усомниться в том, что ты действительно здесь. Признаться, я в последнее время проводил тут, дома, не так много времени. После того, что произошло… Я плохо спал по ночам.

Николай говорил тихим, даже обыденным тоном, а у Маши от его слов появился ком в горле, она сглотнула слезы. С ней творилось то же самое, ей даже пришлось просить у матери какую-нибудь таблетку, чтобы уснуть, после чего мама принялась бить тревогу и читать лекции. Под мерный шум маминых претензий Маша начала засыпать снова. Николай потянулся к молнии на ее джинсах, медленно потянул ее вниз, глядя при этом прямо Маше в глаза, и ее тело немедленно отозвалось, она неосознанно сжала бедра, невольно защищаясь от того, что последует потом. Николай нахмурился и замер.

– Боишься? – спросил он, убирая руки. – Боишься меня? Почему?

– Не боюсь, – покачала головой Маша. – Это просто так, ерунда.

– Скажи мне! – потребовал он, продолжая сидеть неподвижно.

– Я не знаю, как сказать.

– Скажи, как есть. У тебя что-то произошло? Ты… у тебя кто-то есть?

– Что? – ахнула Маша и тут же села на постели, изумленно глядя на Николая. – Как ты мог такое подумать? У меня никого нет, никогда не было – кроме тебя. Ты же знаешь.

– Я не знаю, что я знаю. – Гончаров, расстроенный чем-то, покачал головой и посмотрел в окно, на тихий и пустой город. Ночи превращали Москву в город-призрак, и в маленьких переулках в это время почти не было людей и машин.

– Я так скучала, я была так несчастна. И сейчас я боюсь, но не тебя, а того, что со мной будет.

– Не понимаю, – повернулся к ней Николай. – Что с тобой будет?

– Я не хочу проходить через все это снова, – прошептала Маша. – То, что будет после того, как ты снова посадишь меня в такси. Сидеть и думать, почему так, и что пошло не так, и в чем моя вина, что сделала не так. Откуда эта ледяная стена молчания. – Николай раскрыл рот, но Маша сделала выразительный жест рукой, как бы приказывая ему замолчать. – Но это неважно. Все, что будет потом, неважно. Я не хочу тратить время на то, чтобы говорить о том, что было раньше и что будет потом. Я хочу тебя! – и Маша дрожащими от волнения руками стянула джинсы и отшвырнула их на пол. Движения были неловкими, неумелыми, и теперь, сидя на огромной кровати в одних трусах, Маша чувствовала себя птенцом, выпавшим из родного гнезда. Огромный холодный мир, большой, широкоплечий мужчина с красивыми темными глазами испепеляет ее жадным взглядом.

И вот его мнимое спокойствие разламывается напополам, и он облизывает пересохшие губы, подносит руку к Машиному плечу, сжимает его и надавливает так, что Маша вынуждена откинуться назад. Она падает назад, на постель, и замирает в ожидании продолжения. Маше больше не холодно, напротив, ей жарко и тяжело дышать. Николай осторожно стягивает трусики вниз и отбрасывает их к джинсам. Теперь преимущество на его стороне, он остается одетым, а Маша совершенно обнажена, но преимущество это мнимое. Николай дышит глубоко, вдыхая рвано, неравномерно, в то время как его рука совершает путешествие от Машиных плеч вниз, к ее груди, к окрепшим темным соскам и дальше вниз по горячей бархатной коже. Его терпения хватает буквально на полминуты, после чего он со всей поспешностью стаскивает рубашку, бросает на пол скомканные брюки. Маша смеется.

– А я думала, ты будешь дразниться до утра, Дон Корлеоне!

– Увидишь, глупая, что я сделаю с тобой до утра, – пригрозил Николай, и Маша вздрогнула от скрытой угрозы в его словах. Такой многообещающей угрозы. Маша продолжала улыбаться, глядя на то, как Николай сбрасывает с себя последние детали одежды, но улыбка перешла в изумление, когда Маша увидела стоящий, как кол, член, напряженный и полностью готовый к атаке. Николай с наслаждением смотрел, как меняется выражение Машиного лица. Затем, не говоря ни слова, он склонился к ней и сильными, не допускающими возражений движениями рук раздвинул ее ноги в стороны. Маша вскрикнула, но Николай не обратил внимания на ее слабый протест. Его лицо потемнело, взгляд стал тяжелым и острым, опасным, как оголенный провод. Николай прижал Машу своим телом к кровати, чуть оставив места, приподнявшись на локтях.

– Ты тяжелый, – прошептала Маша, извиваясь и пытаясь выбраться из-под мужского тела.

– Наивная, ты думаешь, я тебя выпущу – теперь? – улыбнулся он и склонился к Машиному лицу, целуя ее сначала в губы, а затем проведя языком по ее нижней губе, по подбородку, по шейке. Одновременно Маша почувствовала, как твердый, почти каменный член упирается ей между ног, ища заветный вход. – Расслабься, девочка.

– Будет больно? – спросила Маша, невольно пугаясь того, что сейчас будет. Он слишком большой, как он поместится – там? Она помнила, что как-то это получалось, но теперь ей казалось, что это просто невозможно.