— Никак. Все есть и нет ничего. Не складывается у меня с женщинами.

— Ну не расстраивайся, все у тебя будет хорошо. Ты еще молодой. Встретишь ту единственную…

— Уже встретил и потерял, еще раз встретил — и опять потерял… У меня никогда не было больше такой, как ты. Мы были созданы друг для друга…

— Не думаю. Теперь я точно знаю, для кого я была создана.

— Ты его так любишь?

— Очень.

— Больше, чем когда-то меня?

— Прости…

Макс еще что-то говорит, но она не слушает его, потому что видит из окна, как во двор въезжает машина. Сережа приехал! Она быстро заканчивает разговор и выбегает на залитый солнцем зеленый двор. Сладко пахнет черемухой. Сережа выходит из машины, достает пакет с продуктами и букет крупных ромашек. Он поправился, от былой худобы не осталось и следа, хотя и полным его не назовешь. Сначала она побаивалась, не подвела бы единственная его почка, и очень обрадовалась, узнав, что у них идентичная кровь — и группа, и резус, все одинаковое. Теперь она не боится. У них три почки на двоих. Не так уж мало.

Он улыбается, глядя на ее счастливое лицо. А она подбегает и прячет свой округлившийся живот в его объятиях. Его губы пахнут ромашками, а ладонь нежно прижимается к ее животу.

— Как вы?

— Прекрасно, — отвечает она. — Снова звонила мама и вздыхала, что рожать после сорока опасно.

— Испугала тебя?

— Нет. Я знаю, что, пока ты со мной, ничего плохого произойти не может. Дай сюда ромашки! — капризным голосом тянет она, видя, что он спрятал букет за спину, дразня. — Дай! Это же для меня!

Он отдает букет и нежно прижимает ее к себе:

— Конечно, для тебя. Здесь все — только для тебя…

«Извращенка»

Она всегда была серьезной. Наверное, слишком серьезной. И когда была маленькой, и став взрослой девушкой. В школе у нее было много дел: учеба, хор, общественная работа, драматический кружок, хореографический. Ей хотелось заниматься сразу всем. И почему-то казалось, что она много упустит, если не сделает сегодня же того-то и того-то. Поэтому у нее никогда не было свободного времени. Она никогда не секретничала с подругой, сплетни доходили до нее в последнюю очередь, даже влюбиться ей было некогда!

Все девочки рано или поздно вступают в пору, когда представление о мире переворачивается вверх тормашками, а старшеклассник из второго подъезда оказывается самым необыкновенным человеком на земле. Когда ночами не спится и непонятно почему хочется плакать. Когда окружающие перестают тебя понимать и только ты одна, как тебе кажется, близка к разгадке главного вопроса мироздания. Время, когда все влюблены, кто в учителя, кто в мальчика из старшего класса, кто в актера, — это время прошло для нее в том же деловом ритме. Она училась, играла в школьных спектаклях, была вожатой. И не замечала ни влюбленных взглядов соседа по парте, ни восхищения в глазах аплодирующих ее игре старшеклассников. Ей, конечно, передавали записки вроде «Наташа, я тебя л…», предлагали дружбу, но ее это мало интересовало. Встречаться с одноклассником? Умирать от любви к певцу? Она что, ненормальная? Нет уж, у нее есть дела поинтереснее! Любовь — это серьезное чувство и требует серьезного отношения. Вот закончит школу, институт, найдет работу, тогда — пожалуйста! А сейчас — не до этого.

В институте продолжалось то же самое. Она была старостой, танцевала в ансамбле народного танца, изучала польский язык. Еле выбирала время сходить в кино или в свой любимый театр. Жизнь бежала кувырком, припевая и пританцовывая, так что жаль было тратить ее на глупый флирт. И подруга у нее подобралась под стать — презирающая весь мужской пол и считающая окружающих парней просто сексуально озабоченными инфантильными переростками. Единственное, чего они заслуживают, так это презрительного снисхождения. Ксюша была бойкой, что на ум, что на язык, и Наташа потихоньку стала перенимать ее словечки и остроты. В результате потерявшие всякую надежду вздыхатели переключили свое внимание на менее требовательных девушек.

Наташу это не огорчало, ей и без того было интересно. Нет, она не была мужененавистницей. Кое-какой любовный опыт у нее имелся, но это и был чистый опыт. Они обсуждали с Ксюшей очередную проказу с новым поклонником и проводили своеобразный эксперимент. Если у одной из них появлялся вздыхатель и он почему-то казался им привлекательным, они приступали к действию. Разыгрывался самый настоящий любовный роман. Сценарий тщательно продумывался, одна была режиссером, другая — актрисой. Роман каждый раз был новым — то страстным, то романтичным, то со слезами и клятвами, то с томной грустью. Его следовало довести до кульминации и завершить неожиданным пируэтом. Кульминацией считалось предложение руки и сердца, на худой конец — объяснение в любви. Для завершения годилась любая ссора — на почве ревности, из-за якобы вернувшегося возлюбленного, да мало ли отчего еще. Это как в литературе: завязка, развитие действия, кульминация, развязка. У кого получалось лучше, тот и был удостоен высочайшей похвалы режиссера. А второй актер… был отставлен за ненадобностью.

Так они забавлялись. Наташе и в голову не приходило, что она делает людям больно. Подумаешь! Ну, целовалась она с Вадиком, так что же, замуж теперь за него выходить? Кстати, и целоваться с ним было противно, просто нужно же было довести дело до кульминации, а то вялый партнер какой-то попался.

Вон Ванечка только за право взять ее за руку мог что угодно сделать. Правда, и проколы случались: Денис, тот что с третьего курса, чуть было не изнасиловал Ксюшу, так распалился. Зато кульминация какая получилась — высший накал страстей! Ксюша на подоконнике, окно пятого этажа распахнуто: «Как ты мог, ты меня не уважаешь, я не хочу жить!» Слезы и сопли! Он на коленях: «Прости! Люблю! Женюсь!» — «Нет! Теперь между нами ничего не может быть! Ты все испортил».

Ксюша потом две недели рисовала себе синяки под глазами якобы от бессонных ночей. В спектакль были втянуты все окружающие — одногруппники и даже преподаватели. «Что с Ксенией?» — «У нее роман с Сидоренко»…

Все сочувствовали и хотели помочь бедной влюбленной девушке, а они с Наташкой у себя в комнате смеялись до одурения. Несчастный Сидоренко пришел с обручальными кольцами. Наташка впихнула Ксюшу в шкаф, где та, согнувшись в три погибели, два часа слушала душевные излияния пьяного возлюбленного. После его ухода они, как всегда, поиронизировали насчет мужской доверчивости, хотя Наташе стало жалко Сидоренко, и она впервые заметила подруге, что их эксперименты не так уж безобидны.

А Денис страдал по-настоящему, даже запил с тоски. Его исключили из института, и дальнейшая судьба парня была им неизвестна. Вскоре после этого они прекратили свои жестокие опыты. Наташа по-прежнему жила насыщенной общественной жизнью, а Ксюша попалась в собственную же ловушку. Отлились кошке мышкины слезы. Вспомнился ей бедный Сидоренко.

Ксюша влюбилась. Да так, как ни в одном сценарии не придумаешь. Синяки рисовать не пришлось. Похудела, стала как тень, а избранник ее даже не замечал. Никакие уловки не помогали. Их ценный опыт, стоивший стольких горьких слез отправленным в отставку поклонникам, самой Ксюше не пригодился. Их курс как раз отправили на сельскохозяйственные работы в колхоз, и Ксюша решилась на все. Но и это не привело к желанному результату — пару ночей любви ни к чему не обязывали парня. Вернувшись осенью в институт, он прекратил всякие отношения с Ксюшей и за глаза посмеивался над ее любовью. Ее же переживаний никто не воспринял всерьез, кроме Наташи. Ну, умирала она год назад по Сидоренко, решили окружающие, а через месяц ходила веселая, как ни в чем не бывало. И эта любовь пройдет. В общем, Ксюша оказалась в шкуре того лживого пастушка, который кричал: «Волки, волки!» Но это и к лучшему — жалости к себе она бы не вынесла.

Эта несчастная любовь была для Ксюши потрясением, в течение многих месяцев она не выходила из депрессии. Наташа жалела подругу и хотела поддержать, даже попыталась подтрунивать над ее переживаниями, как раньше делала сама Ксюша. Но та в ответ так глянула на нее, что шутливые слова замерли у Наташи на устах.

— Знаешь, Наташка, — сказала Ксюша, глядя перед собой в пространство, — какие же мы с тобой дуры! Дуры и гадины! Разве можно было так!

— Ну что ты? Мы ведь не со зла. Мы просто играли. Ты сама говорила: любовь — это игра, флирт — это развлечение.

— Может быть, так иногда и было. Но вспомни Сидоренко. Где он сейчас?

— Не знаю. Может, в армию забрали…

— Если бы не я, он бы сейчас вместе с нами институт заканчивал, а так пошлют в Афган и убьют там. И его смерть останется на моей совести.

— Перестань, Ксюша. Он тоже хорош! Что бы он сделал, не влезь ты на подоконник? Забыла?

— А ты помнишь, что было в нашем сценарии? «Дорогой, любимый, единственный» со слезами на глазах! Довели парня. Правильно бы сделал. Так мне и надо. Господи! Бедный Денис! Нашла бы его, в ноги бы кинулась, чтобы простил. — И Ксюша захлебнулась рыданиями.

Время примирило ее с жизнью, но подруги запомнили навсегда, что нельзя смеяться над любовью. Наташа иногда со страхом думала, что Ксюша расплатилась за свои грехи. Неужели и ее ждет наказание?


После института она получила распределение не в родной город, а в столицу, что считалось большой удачей. Город разрастался, захватывал пригород, учителей в школах не хватало, и стали брать иногородних. Более того, ей, как молодому специалисту, посчастливилось почти сразу стать на учет на получение жилья. А пока она снимала комнату у пожилой одинокой женщины, опрятной и спокойной. Плата была умеренная для неплохой в те годы зарплаты учителя, так что и одеться, и на нехитрые развлечения Наташе хватало.

Работа ей нравилась. Сразу же ей поручили руководство седьмым классом. Не такие уж маленькие детки, если тебе только-только стукнуло двадцать. Тогда еще учились десять лет, и семиклассникам было по тринадцать, а то и по четырнадцать лет! Некоторые мальчишки были уже выше ее. Говорят, что это трудный возраст. Но Наташа легко находила с ними общий язык. Даже самые отпетые хулиганы относились к ней с симпатией. Она умела быть строгой, но тактичной, не подавляла своим авторитетом и не пугала плохими оценками. Можно сказать, что в то время она со всей страстностью отдалась профессии. В ее жизни не было ничего, кроме школы. Старые друзья разлетелись, новые еще не успели появиться. Родители были далеко, а мужчины… мужчины по-прежнему не занимали в ее жизни никакого места. Она понимала, что сейчас, возможно, самое время позаботиться о будущей семейной жизни, но ей почему-то не хотелось даже думать об этом.

Общаться с девочками ей было труднее, чем с мальчишками. Девочки не воспринимали ее как педагога, но с неизменным интересом обсуждали ее манеру одеваться, прическу и поведение. Надо сказать, что и у нее большинство акселераток семиклассниц не вызывали симпатии, разве что некоторые — спокойные и послушные. Но вращаться в этой бурлящей школьной среде, с ее проблемами, вечерами, экскурсиями, ей было безумно интересно.

Из всех мальчишек своего класса Наташа в первый же день выделила двоих — Диму Стеблова и Сережу Аистова. Дима был высокий худой круглолицый и смешливый паренек. Острый на язык, сообразительный, но, как все слишком живые дети, учившийся средне и без особого старания. Он охотно помогал Наташе. Страшный лентяй, Дима мог вымыть полы в классе, если оказывалось, что дежурные забыли это сделать. Мог и приструнить одноклассников, когда видел, что кто-то слишком донимает Наташу. Она знала, что за глаза все ученики называют ее просто Наташей, но не обижалась. Слава богу, что прозвище не придумали, а то осталась бы на всю жизнь какой-нибудь Жабой или еще кем похуже. Все знали, что Стеблов — ее рыцарь, и он гордо нес это звание, совершенно не стесняясь. Это была та симпатия ученика к учителю, которая никому не мешает, а только вызывает улыбку и легкую зависть у коллег.

С Сережей у нее сложились иные отношения. Он как раз не демонстрировал своей симпатии, а, наоборот, старался ее всячески скрывать. Выглядел он совсем не так, как переросток Стеблов, которому можно было дать и шестнадцать лет. Аистов был невысоким, чуть ниже Наташи, но крепким и пропорционально сложенным мальчиком. Несмотря на свой юный возраст, он вел себя как мужчина. Это она поняла сразу. Пожалуй, он и был уже мужчиной — маленьким тринадцатилетним мужчиной.

И относился к ней не как к Прекрасной Даме — далекой и неприступной, а как к тайно обожаемой женщине, связь с которой должна остаться незамеченной.

Впервые это случилось, когда она в конце сентября повела класс на экскурсию. Они отправились в знаменитый городской парк и в краеведческий музей. Надо было пройти несколько перекрестков с оживленным движением, и она попросила ребят разбиться на пары или хотя бы на тройки, но идти всем вместе, не растягиваться. Поскольку сопровождала ребят она одна, то в конце колонны поставила Диму.