Лидия Лукьяненко - Все для тебя

— Урок окончен. А ты пойдем со мной, поговорим. — И он тащит упирающегося Аистова в сторону душевой.

Наташа не знала, о чем они говорили, но после этого случая все стало еще хуже. Аистов начал открыто игнорировать ее. На уроках стоял гам. Никто ничего не учил. Все обсуждали новость. После такого унижения Сережа держался вызывающе. Наташе было до слез жаль его. Она хотела бы поговорить, поддержать его, но он не давал ей такой возможности. Залесская ходила, высокомерно поглядывая на него, но тоже страдала.

Под конец четверти Наташа так устала от всего этого, что потеряла всякую осторожность. На перемене она оставила Аистова в классе, попросив всех выйти, и попыталась его урезонить. Но ко всем ее увещеваниям он оставался глух.

— Как с тобой разговаривать, не знаю… — бессильно развела она руками.

— А не надо со мной разговаривать! — враждебно произнес он.

— Сережа…

— Кому Сережа, а кому — Сергей Валентинович… Вы вчера с Олегом после уроков в холле стояли… Ненавижу я вас и Олега вашего…

После уроков в пятницу, когда и состоялся этот разговор, она осталась в классе проверять тетради. За окном уже темнело, в школе стояла тишина. Она чувствовала себя усталой и подавленной.

Так ей и надо. Чего она хотела? Между учителем и учеником существует грань, которую нельзя переступать. Она нарушила это правило, и вот — результат. Дети часто влюбляются в своих учителей, это нормально, но учителя должны помнить, что ученики — дети. Она сама виновата, так нельзя было себя вести. Это ненормально, это — извращение. И она поплатилась за это.

Дверь приоткрылась, и вошел улыбающийся Олег.

— Привет, Наташа! Ты еще здесь! А я думал, давно ушла.

— Да куда мне идти? К хозяйке? У меня в комнате даже телевизора нет. По улице гулять холодно…

— Я рад, что ты не ушла. — Олег присел на стол и взял ее руки в свои. — Устала?

— Невероятно, — подтвердила она. — Тетрадей — куча. Дети как взбесились!

— Бедненькая, — сказал он и привлек к себе. Бережно поцеловал.

Все-таки он хороший. Приятно чувствовать заботу, укрыться в объятиях больших сильных рук от житейских сложностей, учительских условностей и детской непримиримости.

Во время поцелуя ей послышался легкий шорох двери, но она не обратила на это внимания. Они молча стояли, обнявшись. В его объятиях было уютно и спокойно. Почему она не может полюбить этого хорошего, честного парня, а питается какими-то детскими иллюзиями, осложняя себе жизнь?

Олег крепче прижал ее к себе. Она уткнулась головой ему в плечо.

В этот момент дверь с треском распахнулась и на пороге возникла величественная фигура завуча. Несколько мгновений она изучала обстановку, меряя горящим взглядом обнявшихся, и глаза ее, казалось, сейчас лопнут от возмущения.

— Что здесь происходит? — взревела она во всю мощь своих могучих легких.

Наташа застыла от ужаса. Она попыталась освободиться от объятий Олега, но тот не отпускал ее, с независимым видом глядя на возмущенную Елену Степановну. Та покраснела как рак и бросила:

— Наталья Сергеевна, пройдемте со мной!

В пустом коридоре Наташа, проходя, увидела Аистова. Лицо его было бледным, глаза неестественно горели, рот искажен кривой мстительной ухмылкой.

То, что ждало ее в кабинете директора, не могло присниться Наташе даже в самом кошмарном сне. Завуч и директор наперебой осыпали ее оскорблениями и угрозами, а она, словно лишившись дара речи от страха, не могла вымолвить ни слова.

— Вы что за публичный дом устроили в школе?!

— Где вы находитесь?!

— Да на вашего ученика смотреть было страшно, когда он сюда прибежал!

— Как вы можете называть себя учительницей? Вы! Посмевшая заниматься развратом в присутствии учеников!

— Вы — позор школы!

— Мы уволим вас за аморальное поведение! Вас не возьмут даже в тюрьму!

— Из комсомола вылетите!

— Вот какая ты тихоня!

— Развратная девчонка!

— Извращенка!

Они словно соревновались, кто больше скажет ей гадостей. Огромный бюст Елены Степановны трепетал, с чахоточного лица Тамары Михайловны не сходило брезгливое выражение, словно она смотрела не на испуганную молодую учительницу, а на пьяную вокзальную проститутку.

Наташа молчала, еле сдерживая слезы. Она и не пыталась оправдываться: сама во всем виновата. Действительно извращенка, да еще какая! Они даже не знают, какая она извращенка! Это не пустые угрозы. Они действительно могут сделать с ней все что угодно: из комсомола исключить, уволить с такой формулировкой, что ей никогда не найти уже хорошей работы.

«Сережа, Сережа! За что ты так со мной? Я так тебя люблю! Что значат поцелуи Олега по сравнению с моей любовью к тебе! Как ты мог? Ты ведь уничтожил меня! Уничтожил все, что было между нами, все, что могло быть…»

Случившееся казалось дурным сном. Позже Наташа с трудом могла вспомнить, что она отвечала, что говорили ей директор с завучем. Она что-то лепетала, извинялась, возражала. Потом прибежал Олег. Стал ругаться с ними, но только подлил масла в огонь. Угрозы стали масштабнее: обещание завтра же созвать внеочередной педсовет с повесткой дня «Недостойный моральный облик учительницы Терентьевой Н. С.». Ей припомнили все: неправильную подачу материала на уроках литературы, фамильярничание с учениками, откровенный наряд на бале-маскараде, наглый флирт с молодыми учителями-мужчинами. Олег доказывал им, что учитель имеет право на личную жизнь.

— Но не в стенах школы, — оборвала его директор, — не на глазах у детей. Аистов был в потрясении! Возможно, он считал вас идеалом! Гением чистой красоты! Сколько учеников влюбляется в своих учителей! И это можно и нужно использовать во благо, а не во вред. Вы нанесли непоправимую душевную травму мальчику. Подвели всех нас. Что, если он расскажет об этом дома? Какое мнение будет о нравственности учителей нашей школы! Вы сами хоть понимаете глубину той пропасти, на дне которой очутились? И куда вы толкаете школу?

Наташа покорно кивала. Долго сдерживаемые слезы градом полились из глаз, она шла, увлекаемая Олегом, не видя перед собой дороги. Выходя из школы, они снова встретили Аистова, стоящего у забора. Она увидела, как сжались кулаки Олега, и испугалась, что он может ударить его.

— Не надо! Не трогай его, — взмолилась она.

— Ну и сволочь же ты! — только и сказал Олег, проходя мимо.

В своей комнатке Наташа бросилась на постель и проплакала до вечера. Хозяйка звала ее ужинать, она отказалась.

В выходные она не выходила из дома, постоянно думая об одном и том же, как заезженную пластинку прокручивая в мыслях все ту же ситуацию. Что она могла сделать, чтобы избежать этого? Где они все взялись на ее голову? Этот Аистов, Юра, Олег… Зачем они ей?

К вечеру воскресенья у нее поднялась температура. В понедельник она вызвала врача на дом и позвонила Викторовне сообщить, что заболела.

Та после уроков забежала к ней.

— Как в школе? — спросила Наташа, ожидая худшего.

— Ничего, — неопределенно ответила подруга. — Директор с завучем все совещаются. Может, какая проверка будет. Олега сегодня вызывали. Лариса говорит, кричали на него, а он на них. И тебя вроде как поминали. Что-то случилось?

— Завуч застала нас с Олегом, когда мы обнимались…

— И все? Только-то? А я-то думала!

— Ты не представляешь, что они мне говорили, как орали.

— Дуры старые! Делать им нечего, — презрительно скривила губы Викторовна. — Зависть их берет. Одна — высохшая старая дева, синий чулок, другая — туша мяса, которая никогда никому не нравилась — как только она умудрилась замуж выйти!

— Они сказали, что уволят меня за аморалку…

— Ничего они не уволят! Им такое пятно на школу совсем даже ни к чему. Если бы они на меня с Юркой так, я бы им все их школьные шашни за последние пять лет припомнила. И как военрук с их наушницей Ниной в подсобке уединялись, и как сама Елена на сабантуе к трудовику пьяная липла.

— Завуч — пьяная? — удивилась Наташа.

— А ты думала? Святая простота! Да тут такие дела творились, что ваш с Олегом роман — просто детские игры в песочнице! А ты что, поэтому сегодня в школу не пошла?

— Нет, у меня правда температура. Но даже если бы ее не было, я бы не пошла. Я никогда больше туда не пойду…

— Ну вот, что еще за слезы? Прекрати немедленно. Было бы из-за чего расстраиваться. Олег тоже хорош! Втравил тебя в историю. Я ведь вижу, он тебе не очень нравится, просто на безрыбье и рак — рыба. Так?

Наташа кивнула, вытирая слезы.

— А при чем тут Аистов? Олег что-то сказал, но я не поняла…

— Он Елене на нас настучал…

— Вот гад… А с виду такой симпатичный мальчишка! Ну, это он из ревности. Детская ревность — чувство опасное, говорила тебе Анатольевна, с такими — всегда проблемы…

— Как она?

— Злорадствует. Не может простить тебе Олега. А после того как я стала с Юркой встречаться, и со мной сквозь зубы разговаривает.

— Вы ведь дружили.

— Дружили… Знаешь, я поняла, что настоящий друг не тот, кто в беде тебя пожалеет, а тот, кто может простить тебе твою радость.

— А как у вас с Юрой?

— Хорошо. С твоей легкой руки. Он уже живет у меня. Летом поженимся.

— Да ну! Ой, как я рада! Хоть одна хорошая новость!

— Так что ты все свои мысли о бегстве забудь. Мы вас берем в свидетели. Юрка хочет свадьбу на природе организовать. Все — в палатках, свадебный стол — под открытым небом, танцы — до утра. Поняла? — Наташа чмокнула ее и убежала, радостно напевая.

Больничный ей дали на неделю, но прийти в школу все же пришлось. До конца четверти оставалось несколько дней.

— Не бойся ничего, — шепнул ей на первой перемене Олег. — Они не посмеют тебя тронуть. У моего отца большие связи…

Наташа чувствовала себя повзрослевшей и постаревшей за эту неделю. Она похудела и перестала краситься, щеки ввалились, глаза горели сухим нервным блеском, и, когда она впервые переступила порог своего класса, ученики встретили ее непривычным молчанием.

— Здравствуйте. Садитесь, — ровно произнесла она. — Кто дежурный?

— Я, — поднялся Аистов.

— Вытри доску, — так же ровно продолжала она, не глядя на него. — У нас конец четверти. Очень мало отметок у… — Она опустила глаза в журнал. — У Митина, Щербаковой и Аистова. Названные ученики, возьмите двойной листочек и напишите тему самостоятельной работы. — Она продиктовала тему. — С остальными займемся повторением пройденного материала.

На следующей перемене в классе произошла драка.

— Скотина ты, Аистов! — орал Димка, вытирая разбитый нос. — Грязный доносчик! Олег об тебя просто не хочет руки марать! Что тебе Наташа сделала?

— Ты еще хочешь? — рвался к нему взбешенный Аистов.

— Не трогай его, Димка! — защищала Аистова Залесская. — Наташа сама виновата. Строила глазки всем сразу! Стерва!

— Да ты помешалась на своем Аистове, ревнивая дура! — поддержала Стеблова Ермакова.

— Замолчите вы обе! — скомандовала Антипова. — Димка, сядь. Не связывайся. А ты, Аистов, — подлец, возразить нечего! Но за эту драку, Димка, Наташа опять-таки получит от Завы.

— Что ты сказала? — набросился на Катю Аистов за брошенное «подлец».

— Полегче, Аистов, — привстал здоровяк Вовка Остров, закрывая Антипову, — а то сейчас по полной схлопочешь. И мой тебе совет — вали из нашего класса, а лучше — из школы, тут тебе жизни не будет…

…Наташу уволили по собственному желанию, сразу после окончания третьей четверти. Ее часы на апрель-май разобрали Лариса Сергеевна и Наталья Викторовна. Отец Олега устроил ее корректором в городской журнал, и она никогда больше не работала в школе…

Через несколько лет она вышла замуж, переехала в другой город, родила сына и дочь. Сначала работала журналистом, потом стала главным редактором известного женского журнала. Писала небольшие рассказы для своего издания. Однажды она написала повесть под интригующим названием «Извращенка». Первая книга ее повестей вышла под этим названием, написанным английскими буквами.

Но и теперь, когда ей было уже сорок пять и за плечами большая взрослая жизнь, когда наступило такое время, что стало возможным говорить и делать многое из того, о чем раньше нельзя было и подумать, когда в богемных кругах, да и в обществе вообще стало модным выходить замуж за мужчин на десять, а то и на двадцать лет моложе, — она, воспитанная другой средой, всякий раз вспоминая свою первую взрослую любовь к тринадцатилетнему подростку, все же неизменно чувствовала себя немного… извращенкой.

Ничего этого не произошло бы. Ничего этого могло бы просто не быть! Могло бы… Если бы не череда случайных совпадений, в результате которых ее мама сломала ногу. Ну, не сломала, конечно. Это был вывих, но рентген показал трещину в правой стопе. Ступня распухла, и мама не могла влезть ни в одни туфли, поэтому ни о какой поездке и речи быть не могло. Мама так расстроилась! Она уже договорилась взять отпуск на неделю, заказала билет. Дело оставалось за малым — написать заявление, получить зарплату за прошлый месяц и выкупить билет на завтрашний поезд. Вместо этого пришлось полдня провести в поликлинике, да еще и Марину с работы вызвать. Марина примчалась сразу же. Сопровождала ее из кабинета в кабинет, вызывала такси, звонила к маме на работу — сообщить о травме и больничном. И все надеялась, что теперь вопрос о поездке отпал сам собой. Ну, хотелось, но не получилось. Не тут-то было. Мама считала поездку в Питер просто необходимой, а потому решила, что придется ехать Марине.