— Хорошо, — чуть подумав, кивнула Таня и побежала к маме, а он сделал несколько шагов к ним.

Таня тараторила, убеждая маму, и показывала на него рукой. Он поднял руку и помахал им, подтверждая объяснения Тани.

— Не бойтесь, я за ней присмотрю! — крикнул он.

Мама, очевидно, согласилась, и довольная Таня подбежала к нему.

— Ну что? Пошли?

Таня оказалась толковой ученицей. Несколько минут ушло на то, чтобы приладить маску на ее лицо, научить дышать через трубку и объяснить азы снорклинга. После этого он взял ее за руку и они поплыли вместе. Таня ровно и глубоко дышала, послушно следуя за ним, но без ласт она двигалась медленнее. Он плавал хорошо и с наслаждением, но все время приходилось поднимать голову, чтобы глотнуть воздуха. Он использовал эти всплытия, чтобы сказать девочке пару слов: обратить ее внимание на морского ежа, высунувшегося из круглой норки в кораллах, или на серого в синюю крапинку длиннохвостого ската, лежащего на дне. Маленькие полосатые бело-золотые рыбки смело проплывали прямо перед их лицами. Важно сновали большие ярко-синие рыбины с желтой полосой надо ртом, отчего казалось, будто они все время усмехаются. Их толстые ленивые тела медленно двигались совсем рядом, но стоило Тане протянуть руку, как они с неожиданным проворством оказывались совсем в другом месте.

Они вернулись к понтону и одолжили маску с трубкой и ласты у молодой пары, парня и девушки, которые сидели, свесив ноги в воду, и подкармливали рыб крошками булки. Второй раз они заплыли дальше, к соседнему отелю. Таня двигалась уже настолько уверенно, что перестала держаться за его руку и просто плыла следом. Он плыл не быстро, оглядываясь назад и поджидая девочку. Они сделали большой круг, двигаясь по краю рифа и зависая над каждым красивым местом. Небольшие коралловые островки разноцветной грудой возникали на пути, маня отклониться от курса и полюбоваться богатством и разнообразием подводного мира. Увидев, что Таня устала, он повернул к понтону, где издали была видна фигура ее матери. Она всматривалась вдаль, приставив ладонь ко лбу, и призывно махала рукой. Девочка помахала ей в ответ. Не доплывая до понтона, он снял маску с трубкой и протянул Тане.

— Верни, пожалуйста, парню и дай мою. — Он поменялся с ней масками. — Сама доплывешь? Я хочу еще поплавать.

— Конечно! Спасибо вам огромное. — Глаза девочки горели восторгом. — Такая красота!

— Попроси маму купить тебе снаряжение. Здесь без него нечего делать, — сказал он, прежде чем закрыть рот трубкой.

— Теперь — обязательно!

Он махнул на прощание головой и продолжил свои подводные наблюдения.

Когда он, уставший, вернулся на пляж, соседей уже не было. Наверное, Таня потащила мать покупать маску с ластами. Он хмыкнул, довольный тем, что сделал доброе дело — показал ребенку красоту Красного моря. И с наслаждением вытянулся на лежаке. Интересно, Мишка испытывает такой же восторг, когда любуется кораллами? Он ни разу не был вместе с ним здесь. Вика говорила, что сын плавал с маской, но сам Мишка ни разу не делился с ним впечатлениями.

Да, жаль, что с сыном у него не сложилось доверительных отношений. Но не будешь же винить в этом мальчика, которому нет еще и двенадцати. Значит — сам виноват: надо было находить время для единственного сына. Правда, нет никакой гарантии, что тогда Миша больше доверял бы ему. Скрытный мальчик, весь в мать. Он даже не может похвастать, что хорошо знает свою жену. Скорее, он знал то, что, по ее мнению, должен был знать, то, что Вика позволяла ему знать. И, что греха таить, он не особенно-то и интересовался тем, что у нее на душе. Много лет они виделись только по вечерам. Первые годы трудно было совместить отпуск, поэтому отдыхали врозь. Старались использовать выходные и праздничные дни для вылазок за город. Потом появился Мишка — забот прибавилось. Он мало бывал дома. Может, это и хорошо — некогда было ссориться. Но ссорились, все равно ссорились. Не разговаривали неделями, а потом, когда мирились, Вика не делилась с ним своими затаенными мыслями или планами, а он был и рад. Странно, но ему никогда не хотелось обнажать перед ней душу, как когда-то перед Светкой. В то мгновение, когда он сжег Светкино письмо, он впервые солгал Вике. Пусть не солгал, но притворился — совершил, как тогда ему казалось, красивый мужской поступок. Но он никогда не сделал бы этого, если бы был один. И потом он часто поступал не так, как хотел, а так, как, по его мнению, было нужно, чтобы выглядеть достойно в глазах жены. Он чувствовал, что и она тоже не всегда поступает так, как ей хочется. Много лет они сами наступают себе на горло. Зачем? Чтобы быть достойными друг друга? Бред какой-то.

Пожалуй, впервые он поступил как хотелось, когда позволил себе завязать роман с Ирой. Скрытый бунт, который укладывается в стереотип личных отношений среднестатистического состоятельного мужчины.

После сытного обеда он не вернулся на пляж, но и не пошел в номер. Остался у главного бассейна. Вода в нем не подогревалась, поэтому людей рядом было мало. Он устроился в тени зонтика с бокалом в руке. Пиво было таким же невкусным, как и местное вино, и он взял коктейль с ромом. Этот напиток оказался наиболее приятным из всех, что он до сих пор пробовал: не очень крепкий, чуть сладкий и главное — холодный, благодаря нескольким крупным шарикам льда, плавающим на поверхности. Было уже четыре часа пополудни, и жаркое египетское солнце медленно опускалось за остроконечную крышу центрального корпуса отеля. Пышные кусты с яркими цветами, плеск воды и детские возгласы в соседнем теплом бассейне, абсолютно безоблачное высокое синее небо — все это вместе действовало на него успокаивающе. Он наконец почувствовал, что начинает действительно отдыхать.

Тревожные мысли, воспоминания отступили. Сейчас он уже не хотел думать о проблемах — ни о Вике, ни об Ире. Он уже не любил их и не ненавидел. Может быть, завтра он снова начнет думать об этом, а пока он наслаждался тем, что ушло напряжение из мышц и исчезло непонятное чувство неприкаянности.

Все-таки Вика права — недели отдыха мало. Нужны два-три дня для адаптации на новом месте, надо уметь переключиться, оставить все мысли о работе, о том, что ты оставил дома, и настроиться на отдых. Иначе просто не получишь удовольствия.

Проходящий вдоль бассейна молодой итальянец из группы аниматоров на плохом английском предлагал всем желающим принять участие в морской прогулке к острову Тиран. «Надо, надо съездить», — подумал он, засыпая.

…Он плыл на яхте, вглядываясь в очертания острова. Он приближался невероятно быстро, словно яхта летела на скорости самолета. Вид острова менялся с каждым мгновением. Сначала он был таким, каким он видел его с берега, потом стал выше, уходя зубчатыми вершинами то в одну сторону, то в другую. Вот почему его так назвали, подумалось ему, остров живой, он раскачивается. Но тут остров замер, вырос до невероятных размеров и стал похож на гигантского исполина, застывшего в скорбной позе. «Он убил свою возлюбленную и окаменел от горя», — произнес кто-то рядом, обращаясь к нему. «За что убил?» — спросил он. «Из ревности, как Отелло. Но, так же как Дездемона, она была невиновна». — «Вот почему он Тиран», — пронеслось у него в голове. Остров состоял из одних голых скал. Наверное, когда-то он был зеленым и цветущим, вероятно, когда в нем была любовь. «А в тебе есть любовь?» — спросила его стоящая рядом Вика. И он хотел ответить, как всегда: дескать, конечно же есть. Но она усмехнулась и сказала: «Не надо, не ври. Я ведь тебя не люблю». Он не поверил и, вглядевшись, увидел, что это не Вика, а Ира. Она тоже покачала головой и повторила: «Я тебя не люблю». — «Врешь! — захотелось крикнуть ему. — Все вы врете!» Но он почему-то не смог открыть рта. И подумал: «Я их тоже не люблю. Я позволил им выбрать меня, потому что я ленив, нерешителен, полон комплексов и глупых амбиций. Свою женщину нужно искать и завоевывать, а не соглашаться на то, что само в руки идет. Если бы я не сжег голубой конверт, у меня был бы шанс на другую жизнь».

Он малодушно сжег его, испугавшись возвращения былой боли. Он убил свою любовь и теперь окаменел навеки в скорби и отчаянии…

Он проснулся в испарине и первое время не мог сообразить, где находится. Солнце почти село. Отдыхающие один за другим расходились от бассейна. Сейчас они отправятся по своим апартаментам, примут душ, переоденутся к ужину и начнется другая часть отдыха: вечерний концерт итальянца-гитариста, дискотека, оживление у бара, курение кальяна. Все женщины от двенадцати до восьмидесяти лет нарядятся, накрасятся и будут прогуливаться в поисках развлечений.

Он тряхнул головой, прогоняя остатки сна, и потер небритый подбородок. Пожалуй, придется побриться. Трехдневная щетина вряд ли его украшает. Борода хоть и светлая, но растет густо и высоко, закрывая полщеки до самых очков, а на солнце приобретает противный рыжий оттенок. Вике очень не нравилось, когда он отпускал бороду. Она утверждала, что он становится похож на старого боцмана с пиратского корабля. Да, завтра с утра придется избавиться от этой растительности, иначе потом половина лица будет белой, половина — загорелой.

Он вернулся в номер, принял душ, тщательно причесал короткие волосы и переоделся в светлые летние брюки и футболку. Потянулся было за бритвой, но остановился. Лучше уж с утра, на свежевыбритую кожу и загар ровнее ляжет. Он внимательно изучал свое отражение в зеркале. Выгоревшие волосы. Рыжеватая поросль на щеках хоть и старила, делая его почти неузнаваемым, но придавала лицу своеобразный шарм. Из зеркала на него смотрел незнакомец. Он удовлетворенно хмыкнул и надел солнцезащитные очки со стеклами «хамелеон», став похожим на немецкого профессора, с которым был знаком по работе.

На ужин жарили великолепную рыбу на гриле. Прямо возле ресторана, где половина столиков была расположена на открытой площадке у бассейна. Он взял несколько кусков на пробу. Рыба была отменная — достаточно жирная, сочная и, несомненно, свежая. Он не смог отказать себе в удовольствии и, хотя не хотел переедать на ночь, все же взял еще рыбы, а к ней — свежих овощей и соку. Пока он выбирал закуски к ужину, столик, за которым он до этого сидел, заняли, и ему пришлось поискать себе другое место. Как назло, все столики не террасе оказались заняты. Очень не хотелось возвращаться в закрытый зал и садиться под кондиционер, где не было свежей вечерней прохлады, легкого запаха от гриля и мелодичных звуков гитары.

Он осмотрелся вокруг, прикидывая, к кому бы подсесть. За одним из столиков он увидел уже знакомую парочку: Таня со своей мамой с удовольствием поглощали ужин. Столько еды, сколько они взяли, с лихвой хватило бы и на десять человек: два горячих блюда, два овощных, сладкое и фрукты. Бокалы с вином, фужеры с соком, кофе и чай. Дома они за неделю столько не съедят. Он улыбнулся. Здесь все так едят, словно в последний раз. Таня заметила его, прежде чем он открыл рот, и ее губы растянулись в улыбке.

— Садитесь к нам. — Она передвинула пару тарелок, освобождая ему место. — Мама, это тот дядя, который научил меня с маской плавать.

— Спасибо вам большое, — приветливо сказала ее мать, пока он усаживался за стол. — Таня теперь морем просто бредит. Знаете, она и меня научила. Я сегодня даже немного поплавала, у понтона, конечно, — засмущалась она.

А он молчал как прибитый. Свет от желтых фонарей на террасе хорошо освещал лицо сидевшей перед ним женщины, и он обрадовался, что сел спиной к свету. Вряд ли ей удастся хорошо его рассмотреть. Она продолжала говорить, видя, что он внимательно ее слушает и не прикасается к еде. Таня тараторила еще громче, вставляя комментарии насчет того, как мама неправильно надела маску да как испугалась первый раз…

Они так оживленно рассказывали, что его реплик и не требовалось. Впрочем, он и не смог бы что-то сказать. В горле вдруг пересохло, аппетит пропал, а сердце застучало часто-часто, так, что бросило в жар.

Сидевшая напротив него женщина не просто была похожа на Светку, она и была Светкой! Без своих роскошных черных кудрей до плеч, без прищуренных насмешливых близоруких глаз, повзрослевшая и остепенившаяся, но это несомненно была она. Его молчание наконец бросилось в глаза, они смущенно замолкли и уткнулись в свои тарелки. Он сглотнул и неестественным голосом пробормотал что-то насчет того, что был рад помочь. Он медленно пил сок, раздумывая, как поступить. Судя по всему, она его пока не узнала. Ничего удивительного, он сам себя сегодня с трудом узнал в зеркале. Странно, весь день сегодня думал о ней, и вот она здесь. Впрочем, как раз наоборот: сначала он увидел ее, а потом вспомнил все. Открыться? Но сейчас ему мешала Таня. При ней не стоит. Он внимательно, но осторожно рассматривал ее через стекла очков. Ела она так же, как прежде, кончиком языка слизывая крошки, и так же улыбалась, опуская уголки губ. Глаза больше не щурила, но иногда чуть подергивала верхним веком: он знал, так делают люди, носящие контактные линзы, у них пол-офиса их носили. Фигура у нее по-прежнему стройная, почти мальчишеская, а ела она, как и тогда, много, хотя никогда не поправлялась, шутила: «Не в коня корм».