Несмотря на свой ум и доброту, Эван был никудышным бизнесменом. Бухгалтерские книги велись неаккуратно, но хуже всего – он не имел ни малейшего понятия, сколько в действительности стоит его работа. И в один прекрасный день Фиби, которая очень быстро поняла, что не обладает ни талантом, ни терпением для того, чтобы со временем стать выдающимся фотографом, просто взяла офис Эвана в свои умелые руки и начала заправлять его делами.

Буквально в одночасье составила список клиенток и обзвонила их всех, напомнив, что их прежние фотографии уже устарели. Не ставя в известность Эвана, она удвоила цену, зная, что клиентки согласятся без единого слова, поскольку понимают, что его работа стоит большего. Сестра Фиби работала менеджером в офисе одного из самых престижных хирургов-косметологов Голливуда и, занимая влиятельное положение в кругах менеджерской мафии, обеспечивала неиссякаемый приток клиенток, нуждающихся в новых фотографиях взамен тех, на которых они выглядели старше.

Через полгода у Эвана уже образовался длинный список жаждущих получить фотопортрет, и тогда Фиби утроила цены, оставляя себе за услуги общепринятые двадцать пять процентов от суммы доходов Эвана.

Теперь она смело могла внедрять Эвана в киноиндустрию. Она сделала специальные буклеты, включив в них самые лучшие фотопортреты, и развезла их по офисам буквально всех издателей, бизнес-менеджеров, художников-гримеров и парикмахеров Голливуда. Цены при этом возросли вчетверо.

Актрисы, достигшие того возраста, когда он уменьшается год от года, начали обращать внимание на фотопортреты Эвана, и уже через несколько месяцев он стал самым популярным фотографом среди вечной и неиссякающей категории женщин, которым «за двадцать». Его фотографии появились в журналах, и не только в статьях, но и на обложках: так хотели его клиентки. Никогда еще столь великое множество женщин не выглядело так прекрасно, а вскоре и мужчины-актеры дружно влились в их ряды. Фиби купила себе двухдверный «Мерседес-560» ярко-желтого цвета – под цвет волос.

Как только Эван твердо встал на ноги, Фиби потеряла к нему всякий интерес. Это был его предел, и, являясь его представителем, она волей-неволей устанавливала предел и своему заработку. У Эвана не было никакого желания вносить какие-либо изменения в сложившийся статус-кво, а Фиби увлекало лишь новое и неизведанное. В 1980 году она подыскала ему нового представителя, а сама, открыв собственный маленький офис, принялась за исследование заказчиков рекламы для американских журналов.

Анализ показал, что спрос на рекламу пищевых продуктов гораздо выше, чем на косметику. Затем шли автомобили. Куда бы она ни бросала свой цепкий взгляд, она повсюду натыкалась на рекламу автомобилей. Став настоящим экспертом в определении сравнительных достоинств фотографов, специализирующихся на рекламе пищевых продуктов и автомобилей, Фиби выбрала Мэла Ботвиника и Пита ди Констанзу, твердо решив представлять их интересы именно в этих областях.

Она быстро прибрала к рукам обоих, установив себе гонорар в размере одной трети от доходов каждого. Чем больше она для них делала, тем больше они в ней нуждались. Чем охотнее она протягивала им свою руку, тем крепче они хватались за нее.

Не будь у них столь расчетливого и рачительного менеджера, они и мечтать бы не смели о таких деньгах, которые с ее приходом потекли к ним. Если вдруг появлялась работа, которая действительно вызывала у них интерес, они начинали нервничать и волноваться, опасаясь, что ее перехватит кто-то другой. В такие моменты они были готовы снизить собственные установленные расценки.

Прекрасная возможность, говорила себе Фиби, довольно улыбаясь. Всеми правдами и неправдами она держала цены на высоком уровне, отказываясь от любых менее выгодных предложений, даже если Мэлу и Питу приходилось посидеть сложа руки денек-другой. С того момента, как она взяла их под свое крыло, их доходы стабильно и неуклонно пошли вверх, и теперь они прочно держали большую часть бизнеса. Пит зарабатывал более миллиона долларов в год, Мэл – почти столько же.

Среди троих ее подопечных Джез Килкуллен была единственной знаменитостью, поскольку много снимала для журнальных статей и ставила свою фамилию под фотографиями. Такая работа оплачивалась существенно ниже, нежели в рекламном бизнесе, и ее годовой заработок составлял около четырехсот тысяч долларов. Тем не менее ее потенциал был поистине безграничен, особенно в области рекламы косметики. Ах, если бы существовали две Джез: одна беспрекословно снимала бы красоток для основных рекламодателей косметической продукции, а вторая пусть в свое удовольствие снимает для журналов манекенщиц, демонстрирующих модели модной одежды. Но, к сожалению, была только одна Джез, которая упрямо работала для журналов, потому что предпочитала свободу.

Джез в определенном смысле представляла собой другой тип «кошки, которая гуляет сама по себе», нежели Мэл, выполнявший для журналов только ту работу, которую предлагала ему Фиби, и нежели Пит, снимавший только рекламу. Джез более всех имела склонность к независимости – качеству, которое ненавидела Фиби.

Да, черт бы побрал ее независимость, это все ее гены, ее происхождение, думала Фиби, испытывая обычное в таких случаях чувство досады и раздражения. Майк Килкуллен, отец Джез, был владельцем последнего огромного скотоводческого ранчо в окрестностях между Лос-Анджелесом и Сан-Диего. Шестьдесят четыре тысячи акров нетронутой, невозделанной территории составляли фамильную империю, принадлежащую семье еще со времен испанских земельных грантов. Джез – коренная калифорнийка в восьмом поколении, в жилах которой течет кровь не только испанских ранчерос, но ирландская и шведская. Да, Джез всегда трудно контролировать, она непредсказуема, размышляла Фиби, пока с жадностью поедала сыр, выскребая его пластмассовой ложкой прямо из баночки. Быть представителем таких фотографов – все равно что дрессировать львов. В меру проявлять доброту, использовать авторитет и ничего не бояться. Но прежде всего – контроль.

Трое фотографов неторопливо вошли в офис Фиби, сетуя, как обычно, по поводу такого начала субботнего утра.

– И как вам землетрясение? – обратился Мэл к собравшимся. – Только мы приготовились к съемкам всех видов суфле для «Бон апети», как оно и началось. Нам пришлось остаться в студии до двенадцати ночи и все устанавливать заново. Времени совсем не остается!

– Это что, – вздохнул Пит. – Я стоял на лестнице и выбирал точку для кадра сверху, и тут тряхануло. Если бы не моя быстрая реакция, лежать бы мне сейчас в больнице со сломанной ногой! Но могло быть и хуже: чего доброго, повредил бы «Феррари». Джез, а что было у тебя?

– Честно говоря, учитывая обстоятельства, это произошло в подходящий момент. Я как раз не занималась ничем особенным.

– Вы прямо как дети малые, – брюзгливо вставила Фиби. – Ну что такое локальный толчок? В Беверли-Хиллз его почти и не почувствовали.

– Ты была в магазине? – поинтересовался Пит.

– Как обычно, у парикмахера. Ты же знаешь, Пит, пятница – это святое.

– Ах да, конечно. Как для меня понедельник и четверг, когда я бываю у своего психоаналитика. Я не верю ему, – пожаловался Пит ди Констанза. – Этот болван считает чуть ли не добродетелью ездить на старой, уродливой, рассыпающейся «Вольво». А когда я рассказываю, что мне удалось получить заказ на съемку новой модели «Каунтах», знаете, что он говорит? «Я думал, что вы снимаете только автомобили». Этот засранец даже не знает, что такое «Каунтах»! Ламборджини сделал его в 1971 году, девятнадцать лет назад, и это пока что самая мощная спортивная модель, но он, черт возьми, этого даже не понимает!

– А откуда ты знаешь, на чем ездит твой псих? – удивился Мэл.

– Спросил.

– И он тебе ответил? – Мэл явно был озадачен. Его психоаналитик никогда не отвечал на вопросы.

– Ну да. Он не занимается этой фрейдистской чепухой. Если задаешь ему обычный, нормальный вопрос, то он отвечает.

– А почему вы так уверены, что он считает «Вольво» признаком добродетели? – от души рассмеялась Джез.

Пит ди Констанза родился в Форт-Ли, штат Нью-Джерси, носил брюки и куртку цвета хаки с яркой пятнистой раскраской, выглядел как охранник из эротических фильмов и умел поставить освещение на любые металлические предметы лучше самого господа бога. И вообще он был отличным парнем.

– Я так предположил, – с достоинством ответил Пит.

– Вот видите, поэтому мой психоаналитик не отвечает на вопросы, – с чувством превосходства фыркнул Мэл. – Он не хочет, чтобы я что-то предполагал, он хочет, чтобы я мысленно представлял.

– И еще он не разрешает тебе записывать сны. Но как же, черт возьми, он может требовать, чтобы ты их помнил, если нельзя их записывать?

– А он считает, что если они важные, то я и так запомню.

– Мальчики, мальчики, – вмешалась Фиби, – может быть, вы поговорите на эту увлекательную тему где-нибудь в другом месте?

Пит покорно закрыл рот. Наверняка он проводил бы субботнее утро как-нибудь по-другому, если бы Фиби в свое время не уговорила его вложить деньги в студию. Конечно, это было наилучшим помещением капитала, фактически студия – это единственный надежный капитал, которым он располагает, но все же быть владельцем собственности, даже если это всего четверть здания, как-то не в его характере.

Поскольку идея купить бывшее здание банка и переоборудовать его под студию целиком принадлежала Фиби, то она заставила всех остальных партнеров собираться раз в месяц для обсуждения вопросов, связанных с управлением «Дэзл», на том лишь основании, что три фотографа просто не в состоянии справиться с ними без ее ежемесячных медитаций. Лишний раз продемонстрировать свою важность и незаменимость – без этого она обойтись не может! В его представлении единственная функция Фиби состояла в том, чтобы избавить его, Пита, от второстепенных, несущественных проблем и дать ему возможность делать свои уникальные снимки.

Не просто снимки рекламируемой продукции. Это может любой дурак, живущий в Детройте, а таких много: в своих фотографиях в качестве фона они используют дешевенький подкрашенный дым, размытые вспышки фейерверка и зеркальные эффекты, отчего автомобиль выглядел уже не автомобилем, а частью какого-то шоу в одном из заведений Лас-Вегаса. Но если ты хочешь сделать настоящий снимок, ухватить самую глубинную суть автомобиля? Снимок, глядя на который можно почувствовать, что значит мчаться со скоростью триста километров в час, и при этом тебе даже не придет в голову, что снимок сделан в студии, когда автомобиль стоит неподвижно? Надо передать всю романтику, всю поэзию автомобиля, превратить его в икону, на которую можно молиться, черт возьми! Для этого надо быть просто Питом ди Констанзой – ни больше ни меньше.

Он уже провел несколько недель, экспериментируя с освещением, воплощая новые идеи, и теперь уже знал, что новая модель «Каунтах» будет выглядеть как нечто неземное, доставленное пришельцами из космоса, машина будет словно светиться изнутри, и всякому, кто увидит ее такой, немедленно захочется сесть за руль и нажать на газ. Если ему позволят сфотографировать образец на натуре, то это будет новое слово в фотографии. Но этот образец слишком бесценен, чтобы его вывезти на натуру.

– Итак, на последнем собрании мы говорили... – протокольным голосом начала Фиби.

– Читали и утвердили, – быстро вставил Мэл.

– Это потрясающе! – хором воскликнули Пит и Джез.

Что с ней происходит? – думал Мэл. Неужели Фиби воображает, что управляет компанией, входящей в список богатейших, публикуемый журналом «Форчун»? Но если учесть, что треть заработка каждого из троих поступает к ней, то ее доходы намного превышают доходы большинства исполнительных директоров крупного бизнеса. Они могут лишь мечтать о таких деньгах. И, уж конечно, она не тратится на угощение своих партнеров, заодно отметил Мэл, с неодобрением взглянув на скромную тарелочку с булками, полупустую банку с плавленым сыром и кувшин чая со льдом, который, по ее словам, она заваривала отдельно, но который, как он прекрасно знал, был просто-напросто подслащенным гранулированным напитком фирмы «Липтон» прямо из банки. Она могла раскошелиться лишь на лимон, да и то от жадности разрезала его на четыре части и вместе с несколькими кубиками льда бросала в кувшин. Она, наверное, вообще ничего не ест, в очередной раз с содроганием подумал Мэл, глядя на ее осиную талию и тонкие запястья. Уж могла бы позволить себе пару лишних калорий, а то приличному мужчине и посмотреть-то не на что. Так нет же, вид такой, словно только вчера вышла из больницы.

Но с другой стороны, разве есть причины жаловаться? Фиби стоила тех денег, что он платил ей. Одна мысль, что ему самому придется вести переговоры по сделкам, добиваться заказов на рекламу кукурузного масла или замороженной пиццы, да к тому же еще и содержать в порядке бухгалтерские книги, приводила его в ужас. Фиби же отнюдь не унижало обзванивать потенциальных клиентов и выискивать для него заказы, о которых он даже не мог предположить.