Гизелла остановилась в нерешительности у двери детской, зная, что няня Притчард предпочла бы, чтобы она постучала, прежде чем войти. Она пошла на компромисс: одной рукой взялась за ручку, а другой разок стукнула в дверь.

Сандра купалась в ванне. На столе у окна виднелись остатки завтрака.

— Доброе утро, Сандра, — поздоровалась Гизелла. Но трехлетнего ребенка мыльные пузырьки в ванне интересовали больше, чем мать.

— Няня Притчард, — Гизелла натянуто поприветствовала ее кивком головы. — Я, кажется, говорила вам, что хочу, чтобы Сандра в будни завтракала внизу.

Няня Притчард подняла на нее глаза и ответила без тени эмоций на лице.

— Знаете ли, если мы каждый день будем откладывать завтрак ребенка в ожидании, пока уйдет г-н Вейл, это нарушит наш режим. Госпожа Мейнворинг считает, что очень важно соблюдать его.

Гизелла глубоко вздохнула. На территории детской она не была полноправной хозяйкой, и они обе это знали. Хотя счета няни оплачивал Чарльз, та в итоге подчинялась его сестре Александре Вейл-Мейнворинг, которая ее наняла.

— Но Сандра любит завтракать внизу! — Услышав свое имя, Сандра взглянула на мать, но ее внимание отвлек резиновый утенок, запищавший в руках няни Притчард. — И я хочу взять ее на прогулку вокруг лодочного бассейна. — Парк на Риверсайд был расположен ближе. Но детей с Миллионерз-Роуд водили на прогулку в центральный парк, и дочь Чарльза Вейла должна была гулять там же.

— Госпожа Вейл, — с упреком сказала няня. — Вы же знаете, что г-н Вейл предпочитает, чтобы это делала я.

Гизелла действительно знала об этом. Чарльза беспокоило, что скажут, если увидят, что его супруга гуляет с ребенком, словно наемная прислуга. Чарльз всегда заботился о том, чтобы все выглядело прилично.

— Кроме того, — продолжала няня, — недавно звонила госпожа Мейнворинг и предупредила, что она заедет за Сандрой в восемь. Именно поэтому я приказала сервировать завтрак здесь. — Няня помедлила. — Что-нибудь еще, госпожа Вейл?

Гизелла не ответила, и няня Притчард взяла купальную простыню. Сандра забавлялась в воде с резиновым утенком и даже не взглянула на мать, когда та уходила.

Гизелла вернулась в спальню, дрожащими пальцами расстегнула розовое спортивное платье.

— Будь ты проклята, Алекс! — прошептала она. — Почему бы тебе не заняться собственными детьми и не оставить мою дочь в покое? — Оба сына Александры Вейл-Мейнворинг — девяти и одиннадцати лет — находились сейчас в школе-интернате, но Гизелла прекрасно понимала, — если бы дети Алекс были дома, рядом с матерью на Пятой авеню, на ее собственной жизни это никак не отразилось бы, поскольку ни один из мальчиков не унаследовал того, что свекр Гизеллы называл «вейловской внешностью». Оба сына Алекс — флегматичные, светловолосые, с веснушками на мордашках — были похожи на своего отца, Невилла Мейнворинга, погибшего где-то во Франции в последние дни войны.

А вот Гизелле не повезло: ее дочь родилась с такими же черными волосами, черными глазами и кожей цвета слоновой кости, как у Чарльза и его старшей сестры — и как у самого Трумана Вейла. Пока Гизелла отсыпалась после восемнадцати часов родовых мучений, Чарльз окрестил новорожденную Сандрой — так он звал в детстве свою обожаемую Александру. Алекс отреагировала на это, словно имя было ярлычком на подарке.

Гизелла сбросила спортивное платье и заменила его на голубой шелковый туалет от Бергдорфа Гудмана. Платье это с декольте в виде сердечка и задрапированной сбоку юбкой было чересчур нарядным для дневного времени, но Чарльз его одобрит. Ведь он сам купил это платье.

Расположившись перед туалетным зеркалом, Гизелла вспомнила о своей последней попытке возразить мужу, предпринятой вскоре после рождения Сандры. Уже одетая для обеда у его родителей, она пропустила мимо ушей его резкое приказание пойти наверх и сменить милое серое шелковое платье на черное вечернее без бретелей, которое купил он.

Два часа спустя она появилась на обеде у Трумана Вейла в этом самом черном вечернем платье без бретелей, но со сломанными ребрами, туго стянутыми гипсовой повязкой, и с глазами, остекленевшими от обезболивающего лекарства, которым напичкал ее доктор. Гизелла провела рукой по правому боку, нащупала два небольших бугорка на месте, где срослись ребра. В тот же вечер она поняла, во что обходится любая стычка с Чарльзом. Если она ему не подчинялась, он немедленно пускал в ход кулаки.

— В следующий раз я доберусь до твоей физиономии — пообещал ей Чарльз, пока ждали прихода доктора, и Гизелла ему поверила, вспомнив искаженное дикой яростью лицо мужа, когда он зверски избивал ее.

Ее мысли переключились на предстоящий обед у Ролингсов, и она покраснела второй раз за сегодняшнее утро. В отличие от Чарльза, его лучший друг Брайан Ролингс был самым добрым и самым вежливым человеком из всех ее знакомых. Хотелось бы знать, понимает ли Флоренс, как ей повезло, что она вышла замуж за такого человека, как Брайан. И как Гизелла ей завидует.

Если бы она не боялась кулаков Чарльза и свойственных ему вспышек неистовой ярости! Гизелла попросила бы у него развода. Но она чувствовала, что он не отпустит ее, не изуродовав. Не превратилась ли она из-за этого в трусиху?

Этот вопрос беспокоил ее, и она наклонилась к зеркалу, чтобы разглядеть выражение своих глаз. Гизелла вспомнила, как мать не раз говорила ей: красота женщины — это ее единственное оружие. Если бы Чарльз лишил ее красоты, у нее не осталось бы ничего.

Гизелла сняла с туалетного столика баночку с самодельным кремом для лица. Она открыла крышку, и нежный запах роз вызвал воспоминание о том, как она наблюдала за матерью, колдовавшей над лосьонами и кремами, которые сама для себя готовила. Что чувствовала мать в последние мгновения своей жизни? — размышляла Гизелла. Какие безумные мысли проносились в голове Лилиан Дюран Хаузер, когда она стояла на коленях на сыром земляном полу подвала, сжимая руку мужа? Во что оставалось ей верить, когда она наконец поняла, что одной ее красоты было недостаточно для спасения?

Но у матери по крайней мере была любовь ее мужа. А как она могла принять за любовь желание Чарльза обладать еще одной красивой вещью?


Ничто не доставляло Флоренс Ролингс большего удовольствия, чем раскопать какой-нибудь секрет жизни другой женщины, а кое-что в поведении Гизеллы Вейл подсказывало Флоренс, что у нее такой секрет имеется.

— Выпьешь еще бренди? — спросила она свою гостью, когда их мужья вышли после обеда на террасу. Она надеялась, что Гизелла чуть-чуть опьянеет, прежде чем мужчины выкурят по сигарете.

Наполнив стакан гостьи, Флоренс взглянула на нее и обнаружила, что Гизелла все еще задумчиво смотрит в сторону мужчин. Она чуть не расхохоталась. Когда Брайан Ролингс возвратился в Штаты, очень многие друзья предупреждали ее, что нужно быть очень уверенной в себе женщиной, чтобы общаться с лучшим другом Брайана, потому что у Чарльза потрясающе красивая жена.

Сама Флоренс была некрасива. В ее худощавом лице с живыми карими глазами было что-то лисье. Но Флоренс, особа весьма практичная, рано поняла, что она может добиться своего в жизни с той же легкостью, что и красотки. Например, выйти замуж за Брайана. Она понимала, что Брайан встречался с ней главным образом, чтобы ублажить свое семейство. Но когда Флоренс узнала, что он записался добровольцем в английские ВВС на том лишь основании, что оказался по делу в Лондоне, когда там начали падать бомбы, она быстро сообразила, что именно следует предпринять. Не откладывая дела в долгий ящик, она уговорила его младшую сестру пригласить ее погостить в доме Ролингсов. Как только имя Брайана упомянули за ужином, Флоренс потеряла сознание. Когда мать и сестры Брайана пытались привести ее в чувство, прикладывая к лицу мокрые салфетки, она пробормотала его имя. Всего один раз. А потом решительно отказалась говорить на эту тему.

Брайан приехал в Штаты в краткосрочный отпуск и обнаружил, что все его семейство ждет, что он женится на Флоренс Прествуд. Флоренс на это и рассчитывала. Они поженились сразу же. К счастью, ей удалось забеременеть до того, как он снова уехал в Англию. Она была уверена, что в сердцах его родителей ей будет отведено особое место как матери их первого внука.

Гизелла с отсутствующим видом потягивала бренди, а ее взгляд был по-прежнему прикован к террасе. Наконец она заговорила, но, вопреки ожиданиям Флоренс, совсем не о том.

— Ты не хотела бы проводить больше времени со своими детьми?

— Тебе повезло, что сестра Чарльза сняла с твоих плеч значительную часть забот о Сандре, — сказала Флоренс. Она не обратила внимания на отрицательный жест Гизеллы, подняла бутылку и налила ей еще бренди. — Да я просто жду не дождусь, когда Брай и Элизабет достаточно вырастут, чтобы отправить их в интернат. В течение дня нужно сделать столько всяких дел!

В вечернем сумраке террасе вспыхнула спичка: мужчины закурили по второй сигарете. У меня еще есть время, подумала Флоренс.

— А тебе никогда не бывает одиноко?

Флоренс рассмеялась. Услышав веселый смех, Брайан повернулся в их сторону и улыбнулся. Чарльз Вейл по-прежнему глядел куда-то вдаль, и ночной ветер откинул с его лица волосы. У него был поистине байронический вид. Внешность собственного мужа Флоренс была больше по душе. Светлые волосы Брайана, крепкое телосложение и мужественное загорелое лицо большинству женщин казались более привлекательными, чем почти женственная красота Чарльза Вейла, а Флоренс было очень важно знать, что думают о ее муже другие женщины.

— Ну вот, я, кажется, отгадала твой секрет, — радостно заявила Флоренс. Гизелла побледнела, а Флоренс продолжала: — Ты хочешь завести еще одного ребенка, не так ли? А Чарльз не поддерживает эту идею? Может быть, мне поддразнить его?

— Нет, Флоренс! — Если до этого Гизелла была бледна, то теперь лицо ее стало пепельно-серым. — Не надо! Прошу тебя!

Флоренс наклонилась к ней и потрепала по коленке.

— Успокойся, не буду, если ты не хочешь. Но если что-нибудь потребуется, скажи мне, хорошо? Ты ведь знаешь, что я твой друг.

— Знаю, — пробормотала Гизелла. К удивлению их обеих, по ее щекам потекли слезы.

В этот совсем не подходящий момент к ним вновь присоединились мужчины.

— В чем дело? — спросил Чарльз.

Брайан протянул ей чистый носовой платок, и Гизелла, пробормотав «спасибо», утерла слезы.

— Боюсь, что мы немного переусердствовали с бренди, — сказала Флоренс, усмехнувшись. «Черт бы вас побрал», — подумала она. Не могли уж задержаться еще на пару минут! Постепенно она успокоилась, Гизелла тоже взяла себя в руки. Флоренс была уверена, что, набравшись терпения, раскроет тайну Гизеллы.


Отвозить хозяйку и ее мужа к Ролингсам было особенно ненавистной Хэллорану обязанностью, потому что Брайан Ролингс — единственный мужчина — умел заставить Гизеллу Вейл улыбаться так беззаботно, что разглаживалась глубокая морщинка на ее лице. Кроме того, каждый вечер, проведенный на кухне у Ролингсов, тянулся нескончаемо долго, и ему было там неуютно. Хозяйка дома принадлежала к числу тех скряг, которые пересчитывали серебро, не позволяли накормить-напоить чужого слугу и запугивали свою прислугу до такой степени, что она напрочь забывала о законах гостеприимства.

Но самое худшее было впереди. После того как хозяйку отвозили домой, хозяин вновь требовал машину. Чарльз Вейл взял за правило всякий раз называть ему адрес, как будто он мог его забыть, ведь они ездили туда три раза в неделю.

На сей раз хозяин, очевидно, позвонил заранее. Когда они остановились у входа в гостиницу, длинноногая смуглая брюнетка уже ждала, стоя рядом со швейцаром. На ней было накинуто меховое пальто — «заработанное грехом», как сказал бы отец Фланнаган. Когда она садилась в машину, в зеркало заднего обзора Хэллоран увидел, что под шкурками маленьких зверьков на ней нет ничего, кроме собственной шкуры.

— Поезжай, — приказал Чарльз Вейл.

— Куда, сэр?

— Куда угодно. Просто... не останавливайся... пока... я тебе не скажу.

Он плотно закрыл разделительное стекло, но Хэллоран заметил, что голова шлюхи лежала у него на коленях.

Он вел машину. В это время он не позволял себе думать о хозяйке. Это было бы кощунством. Вчера вечером Шейла выпытала у него мельчайшие подробности о жизни Вейлов. Эту подробность он опустил.

Хэллоран усмехнулся про себя, нажал на акселератор и, набрав скорость, резко затормозил у светофора. Если у Господа бога есть хоть какое-то чувство справедливости, то этой безмозглой потаскушке придется вставлять все зубы. На заднем сиденье вскрикнули. Потом послышался резкий звук затрещины, и Чарльз Вейл выругался. Девица начала всхлипывать.

Патрик Хэллоран втянул голову в плечи, словно от удара. Видит Бог, он не хотел, чтобы страдала девица. И остальную часть вечера он вел машину осторожно.