– Здравствуйте, милы люди!

– Утро доброе, привезли?

– Привезли. Теперь мы в расчете? – мужчина сузил глаза, внимательнее всматриваясь в собеседника. Артем кивнул.

– Можете забирать, хорошего дня.

Мужчины скрылись, а Старков напрягся, ожидая, когда здесь окажется тот, кому осталось жить пару минут.

– Арт…,– мужчину кинули на колени, тот в страхе озирался по сторонам,– я не виноват. Они бы убили меня, я не виноват! – кричал уже не своим голосом.

– Не они, так мы. Я предупреждал тебя, не раз. А ты, что сделал ты? – взгляд Старкова заледенел. Голос пропитался металлом.

– Я не ви-но-ва-т, – вновь повтори мужчина, захлебываясь собственной кровью.

Как же, не виноват! Ему еще месяц назад предоставили все, чтобы считать его виновным, Семен предоставил. Разложил все по полочкам, не дав закрасться не единому сомнению.

– Закончи с ним,– кивнул Семену,– все что хотел, я увидел. Ничего нового, все тот же старый спектакль.

– Стой,– мужчина закашлялся, харкаясь кровью,– ему веришь, да? Поникший, но в то же время яро желающий жить взгляд кинулся к Семену, а после мгновенно вернулся к Старкову. – А то, что это он, – ткнул пальцем в Семена, – он и Горелый девку твою отымели и грохнули, знаешь? Знаешь? Дядя твой все знает, а ты с ним работаешь, с убийцами работаешь!

Семен сразу ускорил шаг, доставая из кобуры пистолет.

– Стой! – Артем вытянул руку с распрямленной ладонью,– говори дальше!– прикрикнул, а внутри онемел.

– Это они тогда приезжали в наш город, им было велено убрать Соколова, убрать, чтобы Алмазов смог поставить на его места тебя! Он давно за тобой наблюдал,– Артем незаметно пошевелил пальцами, после чего ребята медленно стали окружать Семена,– а девку твою они просто…просто ради развлечения, они были не в курсе, что она своя…Алмазов все замял, и забрал тебя к себе, ведь, если бы он оставил тебя там, на месте Соколова, ты бы уже все знал…а так, держи друзей близко, а врагов еще ближе,– поднял на Артема жесткий взгляд, харкнув в сторону кровью.

– Не складывается, тех, кто это сделал уже давно нет,– голос был замогильным, впрочем, как и состояние, Артем пристально смотрел на кричащего парня, а в голове творился полный хаос.

– Конечно, а кто тебе их предоставил, а? Дай угадаю, дядюшка твой…он же, конечно, ему исключено было допускать утечки, иначе потасовка между своими. А ты,– презрительно хмыкнул, – все это время с убийцей по одну руку шел,– раскатистый выстрел прогремел на все здание захудалого амбара. Семен опустил пистолет, из дула которого еще шел дымок.

Тишина. Старкову она показалась вечностью, как в замедленной съемке, но на деле это были всего лишь несколько секунд…пара секунд. Не раздумывая, достал пистолет, крепко сжимая рукоятку в руке, и вот палец уже легко лежит на курке. Прицелился.

– Значит, правда,– Семен отступил на шаг, Артем смотрел ему в глаза и не видел в них ничего, ничего человечного, впрочем, как и у него самого.

Выстрелил. Один раз. Точно в голову. Точно…

Уже на улице стянул перчатки, направляясь к машине. За спиной прогремел еще один раскатистый выстрел, но он даже не вздрогнул, лишь на миг прикрыл глаза. Над головой, словно воронка, закружилась стая перепуганных птиц. Он без каких-либо эмоций сел в машину, вывернув руль, направился в город.

Где-то на подъезде свернул на обочину, выскочил из машины, растирая лицо ладонями. Яркое солнце отражало на асфальте его черный силуэт. Как быстро, словно по веленью, изменилась погода. Лучше бы снег. Сейчас лучше бы снег. Закурил, опираясь спиной на дверь машины.

Выстрел все еще громыхал в ушах, но он не был удовлетворен, не был доволен. Сегодня они подняли все его чувства, раскроили от макушки до пят, разворотили плоть, превращая ее в кровавое месиво.

"Восемь лет, восемь лет предательства…восемь гребанных лет."

Выкинул окурок, собираясь с мыслями. А в голове – его взгляд. Он понял, он понял все с первых слов. Знал, что его убьют, знал, что уже труп, он знал это с того самого дня, когда убил ее. Знал, и был верным псом. Наверное, сейчас Артем уже ничего не чувствовал, был лишь холод. Слишком тяжело признавать верного тебе человека, друга…предателем, тем, кто искалечил, уничтожил твою жизнь, но Семен был именно им.

Внутри всегда было чувство чего-то неправильного. Он всегда чувствовал, что-то не то, связанное с этим человеком, но никак не мог понять что…теперь понял…не обрадовался.

Сел в машину, до города всего пять километров. Пять километров до оставшихся двух целей.

Артем ворвался в кабинет Олега, словно дикий зверь, ему было плевать на все, на растерянную Ларису, которая от ужаса сползла по стенке от вида оружия в его руках, на детей, мирно играющих в саду, на все…сейчас он пришел сюда с одним единственным желанием, посмотреть в глаза этому человеку.

Он знал, что вряд ли увидит в них сожаление или хоть какое-то подобие скорби. Они будут холодны и пусты. Но он не дурак, Олег прекрасно знает, кого вырастил из Артема. За эти годы он вырастил себе достойного противника…

– Я ждал тебя,– Алмазов сидел за столом в массивном кресле, обтянутом белой кожей,– полчаса назад позвонили,…не думал, что ты сделаешь это, не поговорив со мной, ошибался…

– Ты во многом ошибался! – двинулся к окну, убирая пистолет, подпер плечом стенку, смотря в окно. На лужайке играли двое детей, им было лет по пять. Эта картинка встала, зафиксировалась в глазах, на заднем фоне, словно шум радио, был слышен голос Алмазова, какая-то душераздирающая речь, видимо. Он ее не слышал, выхватывал лишь отдельно взятые слова, понимая, что приехать сюда было ошибкой, глупостью. Он не убьёт Олега, не сейчас…резко развернулся, поднял тяжелый взгляд, фиксируя его на глазах оппонента…противника…врага…

– Отдай мне Горелого, сейчас, это меньшее что ты можешь сделать, и еще, – уходя,– поставь свечку, может, зачтется!

Вышел уже медленно, будто расслабленно. Тихо прикрыл за собой дверь, ухмыльнулся подбежавшей к нему охране, даже театрально поднял руки вверх.

– Долго бегаете, при других обстоятельствах могли бы уже искать другую работу,– открыл дверь машины.

По дороге домой, чувствовал дрожь пальцев. Притаенную. Глухое, почти неслышное, биение сердца. Закурил. Пока добрался до квартиры, выкурил больше половины пачки. Первым делом принял душ, хотелось смыть все произошедшее, хотя, от такого не отмоешься, никогда. А сейчас, как никогда, ему была нужна холодная голова и предельно четкий план действий. На столе среагировал мобильный. Короткое смс: «у нас».

– Отлично. Очень хорошо,– проговорил тихо.

«В ангар и до утра не трогать», ответил текстом, параллельно застегивая пуговицы черной рубашки, сунул телефон в карман джинсов. Быстрым, до автоматизма отработанным движением, застегнул часы, на секунду замирая напротив Аленкиной фотографии.

– Прости,– шепнул, убирая ту в ящик стола. Это было единственное фото, которое он оставил у себя, но именно сегодня понял, что он не достоин хранить его в своей квартире, и думать, наверное, о ней не достоин, сожалеть… Все, что он делал эти годы, было обманом. Ловушкой. Он превратился в бесчувственную машину, с четко выстроенным механизмом, который молниеносно мог дать ответ, как лучше…а лучше всегда было одно: для себя. Все, что он делал, было для него, оно было высшим цинизмом, эгоизмом, чем-то, что очень облегчило ему жизнь, облегчало его страдания, но ни на шаг не приблизило к цели.

В машине опять закурил, казалось, что уже насквозь пропитан этим дымом, вывернул руль, решая одно, этим вечером ему нужно выпить, много выпить…


***


Музыка в плеере расслабляла. Вера шагала по плохо освещенной улице, еще два дома и она подойдет к своему подъезду. В наушниках мир казался громче и ярче. Не было страха. Она не слышала скрип дверей, шаги вдалеке, которые будто бы ускорялись, желая ее догнать, она просто шла в своих мыслях, чувствах, эмоциях.

Сжала пальцами электронный ключ, касаясь тем замка, парадная дверь открылась, Вера вошла в подъезд под пищание двери и басы в наушниках. Лифт вновь не работал. Вздохнула, опять тащиться на восьмой этаж пешком, она не была лентяйкой, но после учебного дня, репетиций и хождений по городу, потому как возвращаться домой рано желания не было, эти восемь пролетов казались чем-то непреодолимым. А в душе зарождалась искренняя ненависть к ТСЖ.

Наверное, знай она заранее, что ждет ее дома, она бы не пришла. Ни за что бы не пришла…никогда…

Не успев полностью войти в квартиру, на нее уставился целый «полк» неодобрительных взглядов. Кораблева слегка опешила, стягивая сумку с плеча, пальцы сжали темно-зеленый пуховик, раздеваться дальше не хотелось. Стояла, словно под микроскопом, взгляды прожигали. Бабка ухмылялась, Ирочка повисла на локте отца, неясно, хотела ли она его таким образом поддержать, или же сама боялась свалиться с ног. На ее лице не было ничего, пустота, никаких эмоций, полнейший пофигизм, но даже за этой нацепленной маской проглядывался огонек глаз, что-то торжествующее, как выясниться позже, это было действительно ликование. Радость по поводу съезжающей падчерицы.

Глаза метнулись к отцу, и Вера непроизвольно сжалась. Сильнее стиснула зубы, смотря на происходящее уже другим, затравленным взглядом ребенка.

– Что происходит? – все же оторвала язык от неба.

– Это ты нам объясни лучше, что происходит в нашем доме? А, Вера? – отец говорил сдержанно, сквозь зубы, видимо, чтобы не потерять самообладание и не начать кричать.

– О чем ты? – нахмурила брови.

– Дурочку из себя строит, Миш, ты посмотри на нее, нахалка,– внесла свои ржавые пять копеек Надежда Тимофеевна,– воровка!

Писклявый крик, едкий, мерзкий, и словно клеймо на тело, нет, на душу.

Верка лишь поджала губы, только бы не рассмеяться, да-да именно не рассмеяться, видимо, это было что-то нервное, что-то на грани истерики.

– Еще и рожу корчит,– бубнила женщина, отец же все пристальней смотрел на нее, а после подошел ближе, на расстояние согнутой в локте руки.

– Скажи, ты брала Ирины сережки с изумрудами?

– Что? – забыла, как дышать, если до этого это были лишь слова, как она думала, очередная выдумка, то теперь от нее чего-то требовали, искренне веря, что она что-то могла взять…

– Я ничего не брала,– зрачки расширились, и, кажется, стало совсем невозможно дышать.

Все, что было дальше, это замах и хлёсткая пощечина от быстро подбежавшей Надежды Тимофеевны, кажется, этот звук она слышала даже сейчас, сидя у Альки на кухне. Все это время в голове был этот отвратительный и до боли унизительный звук.

Но самым жестким во всем был тот короткий диалог, пока она кидала вещи в чемодан. В комнату проскользнула «бабуля», ехидно улыбаясь, она встала у двери, словно надзиратель.

– Присмотрю за тобой, а то не дай Бог еще что утащишь, вы такие, любите на чужое глаз положить.

Именно в тот момент Кораблева вспомнила все угрозы и обещания этой женщины, все до одной. Шёлковое платье само выпало из рук, а глаза устремились к этой « родственнице».

– Это же ты? Да? – сдерживая слезы.

– Что ты, это ты. Я просила по-хорошему, но ты же у нас, куда деваться…теперь вот и девайся, куда хочешь,– выплюнула зло женщина.

– Я же внучка твоя,– уже сквозь льющиеся слезы.

– Ты отродье той, кто испортила жизнь моему сыну. Ты такая же, как она, дрянь…шлюха и воровка, слышишь?! – подошла ближе, вцепляясь в Веркины плечи, тряхнула с силой, как паршивую куклу,– ты ничтожество, как и твоя мать. Убирайся из этого дома, и никогда, слышишь, никогда не возвращайся! – убрала руки, шугаясь от Верки, словно от чумной.

Дверь в комнату хлопнула, все, что она смогла сделать – это изо всех сил зажать рот ладонью. В голове был лишь мутный туман.


Отец вышел следом за ней, шел рядом молча. Уже на остановке схватил за руку. Не мог не схватить, знал, что Вера настроилась решительно, что хочет уехать, знал и боялся этого, очень боялся. Никогда не мог поставить свою мать на место, даже не так, она была словно стена, любое слово игнорировалось и отлетало, словно мяч. Она никогда ничего не слышала, вот и сейчас, пойдя он за Верой, изобразила очередной приступ сердца.

– Вера, ты не должна уходить, это твой дом,– посмотрел себе за спину.

– Нет, это палата психбольницы, я так больше не могу, если тебе нравиться так жить, если ты готов на все это закрывать глаза, то я нет! Я не могу так, я живой человек, у меня есть чувства, понимаешь? – поймала себя на мысли, что почти то же самое она говорила Старкову, а теперь и отцу,– это выше моих сил, просто…,– опустила руки,– не держи меня, не заставляй чувствовать себя сбежавшей предательницей, не надо…

Отец помолчал, недолго.

– Знаешь, мне кажется, что это я, я, всю жизнь чувствую себя сбежавшим предателем,– Вера резко подняла на него глаза, они никогда с ним не касались прошлого. Всегда делали вид, что все происходящее само собой полагается, и прошлого нет, он их не бросил, не оставил ее маленькой девочкой без отца…