– Правда, честен? Тогда уж давай до конца, ты со мной спишь и тупо хочешь, чтобы я, подобно собачонке, молча таскала тебе тапки в зубах, а все почему, потому что я похожа на нее. Ты не со мной встречаешься, ты до сих пор с ней встречаешься! – выкрикнула, сталкиваясь с его взглядом. Отступила назад, закрывая рот ладонью, время остановилось…

В голове все еще были слова Реброва, они гадким, изощренным эхом, прокатывались по и так разбитому сознанию. Господи, как больно. Почему с ней? Почему с ними? Она стояла, чувствуя, как он пронзает ее взглядом, стояла и не знала, что делать дальше. Как она могла это сказать? Как?

Что она вообще за человек такой?! Она пришла сюда выяснять берд, который нес Ребров, да даже если это и не бред, то Старков им не воспользовался. Это она, она сама методично искала с ним встреч. Это она сделала тот шаг невозврата. Она и только она.

И ведь он прав – лицемерка. Лицемерка, лелеющая себя, постоянно тыкающая его тем, что он ее обидел.

Он открылся ей. Да жестко, в своей манере. Но он доверяет ей, дуре. Доверяет. Но она, что она сделала после его откровений, что? Тупо жалела себя. Ревела о том, как она несчастна, и как к ней жестока жизнь…и это к ней она жестока? К ней?


«Тогда же в чем, Вера, в чем к тебе жестока жизнь?»


Это она жестока. Она сама жестока к окружающим. Она не умеет сочувствовать поистине близким людям. Не хочет понимать того, что выходит за пределы нормальности для нее. Но самое страшное, что она намеренно причиняет ему боль, зная, как ему тяжело, прекрасно это понимая, но все равно, упорно продолжая жалеть себя, прикрывая свою жестокость тем, что это плата ему. Плата за его холодность и напускное безразличие.

Пальцы хаотично стирали слезы с лица. Она умывалась сожалением и дикой злобой на саму себя. Ее слова были такими громкими, так быстро они рассеялись по комнате, въелись в стены, заставляя слушать эхо отголосков.

Что она только что наделала?

– Артем,– подалась вперед, голос дрогнул, – прости,– вытянула руку,– прости, я не хотела, я…,– тяжело дышала, а он, кажется, вообще не обращал на нее внимания, стоял, и смотрел уже будто сквозь нее, так, будто ее здесь нет,– пожалуйста…я,– хватала воздух подрагивающими губами, но все равно не могла вдохнуть. Легкие связало в узел. Крепкий, не позволяющий сделать и вдоха узел,– я ,– пошатнулась,– мне лучше уйти.

– Если ты сейчас выйдешь за эту дверь, все будет кончено,– он холодно вынес свой вердикт. Вера замерла, мир сузился до микроскопического осколка. Артём медленно обошёл свой стол, грузно присаживаясь в кресло. Ей понадобилось несколько минут, чтобы ответить. Слова плавились где-то на уровне груди, но она пересилила себя.

– Так невозможно, все это…. – развернулась, стараясь дышать как можно спокойнее. Пальцы легли на холодную, просто ледяную ручку двери, тихий щелчок, показался выстрелом.

А потом лишь его тёплое дыхание. Поцелуи, руки. Но только у неё в голове. Она плотно закрыла дверь с обратной стороны, а он даже не шелохнулся. Так и остался сидеть в кресле, пальцы с невероятной силой сжимали шариковую ручку, противный хруст, и в ладони – лишь осколки пластика. Прикрыл глаза.

Убил бы. Дикая, едкая яркость разлилась по жилам, задевая каждый закуток тела. Стиснул челюсть, набирая Мишки номер.

– Я передумал, не будем ждать. Запускай человека сегодня же.

– С чего такие изменения?

– Я сказал сегодня,– заорал в трубку.

– Понял, – Миша отключился, а Артём продолжал сидеть с телефоном, плотно прижимая его к уху.

Как же он был прав ввиду своих опасений. Тогда. После той ночи в клубе, когда привёз ее домой. Уже тогда он знал, чем для него обернётся вся эта история. За столь короткий срок она свела его с ума, поставила на колени. Сделала зависимым. Он и представить уже не мог, что способен чувствовать, что до сих пор может кем-то дорожить, кем-то, кто не является его семьей.

Вера, словно взрыв, совершенно неожиданно вошла в его жизнь. Подчинила себе, а после расхреначила все до пепла. В один миг, в одно мгновение.

Прикурил сигарету, сосредоточенно смотря в одну точку.


Домой он поехал уже за полночь. Работал. Пытался выбить из себя все мысли и переживания, какой смысл о чем-то переживать, если он изначально знал, что все будет именно так. Она уйдет. Сама. Она ушла. Теперь он должен быть счастлив, по той его логике, он должен быть на седьмом небе от счастья! Но, с*ка, его разрывало на куски. Тело охватила агония. Он боролся с накатывающими приступами лютой ярости, когда медленно начинал теряться в реальности. Все казалось одноликим, всё и все. Не было разницы, не было ничего. И ее тоже не было.

Уже на подъезде к дому зазвонил телефон. Не смотря на имя звонившего, Артем скинул вызов. Но звонок повторился вновь.

– Что еще? – раздраженно.

– Артем Викторович, Веру сбили.

– Где? – прошептал сквозь стиснутые зубы, не поднимая головы.

– В центре, машина вылетела со встречки, прямо на пешеход, скорая приехала быстро. Она в центральной городской…– Виктория понизила голос.

Артем молчал.

– Артем Викторович,– раздалось в трубке, но он уже не слышал. Сейчас он был в своем мире, мире величиной с головку булавки. В нем он был один на один со своим страхом.

По телу пробегает мелкая дрожь. Душа разрывается на части. В глазах неподвижное фото Алены, оно отмечено черной лентой. Артем сжимает руку в кулак… Но это лишь капля в море горя, оно безумно и неудержимо. Оно разъедает изнутри, а он кричит что есть сил, срывая голос. Это сильнее его, это чувство невыносимо. Страх, огромный сгусток страха. Та потеря лишила его самого дорогого в жизни. Неужели это повторяется снова. Почему не он? Почему не он сейчас на месте Веры? Почему?

Умри он, все было бы гораздо проще. Но нет, жизнь та еще садистка. Она все перевернула, испоганила. Убила. Убила и посмеялась над ним.

Скинул вызов. Педаль в пол, и ни разу не сбавленная на поворотах скорость. Красный свет светофоров, люди – все не важно.

Машина залетела во двор больницы, сбивая высокий металлический забор. Заглушив мотор, он выскочил из авто, и не оглядываясь взбежал по лестнице. Верка была в операционной, а врачи, попадавшиеся на пути, не могли объяснить ничего внятно.

– Артем?– послышалось позади,– ты что здесь? – Сергей оглянулся по сторонам, совершенно не понимая присутствия, и столь обеспокоенного состояния Старкова.

– Серега? – выдохнул, пытаясь собраться с мыслями,– к вам привезли девочку, авария на пешеходе. Вера, Вера Кораблева…

– Она перенесла операцию, но еще не пришла в себя. Потребуется время…

– Что с ней? – схватил за грудки,– говори? – мужчина втянул шею. Санитар подбежал сзади, но останавливать Старкова было бесполезно.

– У нее многочисленные ушибы, сотрясение, возможен посттравматический шок,– бормотал доктор.

– Жить,– прищурился,– она будет жить? – медленно разжал пальцы. Глаза налились кровью.

– Будет, все хорошо. Мы вытащили осколки, все заживет.

– Извини,– резко отпустил доктора и отошел к противоположной стене, вновь погружаясь в свои мысли.

Ярость была неудержимой. Если с ней что-то случится, он никогда себе этого не простит, никогда.

На улице шел дождь. Артем прикурил сигарету, смотря в небо, если бы они сегодня нормально поговорили, ничего бы не произошло, он не должен был ее отпускать… Не должен был. В голове прокрутилась вереница мыслей. Смерть, она преследовала его на протяжении всей жизни…

» Глава 24.2


За 8 часов до аварии...


Ребров.


Первое, что я хотел сделать, когда вышел из больницы, увидеться с этой сукой. С это продажной, дешевой тварью.

Верочка – меркантильная мразь, так правдоподобно строящая из себя бедую овечку. Овца!

Из-за этой твари я почти три месяца провалялся в больничке, перелом обеих рук, тяжёлая травма головы, вывихнутая нога.... Через пару дней, после того как эта сука выбежала из моей квартиры, обрекая меня вывихнуть ногу, навернувшись с лестницы, меня подкараулили возле редакции. Три твердолобых дегенерата, с маниакальным кайфом пытающиеся объяснить мне законы этого мира. Все, что я запомнил, или то, что они хотели чтобы я запомнил, это: «ещё раз приблизишься к ней, Старков тебя пристрелит, и, поверь, перед этим ты испытаешь столько боли, что сломанные ручки покажутся мелкой занозой».

Когда я пришёл в себя, то не помнил ничего, кроме этой отрывной фразы. Я, сука, не помнил, как меня зовут, но четко осознавал, что все, что со мной произошло, это ее проделка. А я же её любил. У меня от неё крышу сносило. Все бабы бл*ди... Но она…

Девочка-конфетка, недотрога, а перед ним все же раздвинула ноги.

Конечно, король жизни. Моральный урод! Но вот она, она в тысячи раз хуже. После подобного я не мог сломать этой твари нос, но одно мог точно, поведать ей пару тайн, чтобы моя дорогая подружка детства е*нулась с небес на землю. Скоро мой милый небесный ангелок превратиться в обычную общипанную курицу.

Два дня я подкарауливал ее у дома отца, потом у сверидовского, но она там не появлялась. Раскинув мозгами, и в сотый раз заказав такси, я понял, что осталось только одно место – её универ. Не знаю, сколько прождал её на лавке под голубыми елями, но она все же вышла. Несмотря на всю ту боль, что она мне принесла, я смотрел на ее стройные, обтянутые в синие джинсы, ножки, и сходил с ума. Она же, как ни в чем не бывало, трепалась по телефону, улыбалась... тварь! я из-за нее чуть без башки не остался, а она продолжала жить и скалиться.

– Верочка, – начал миролюбиво, пытаясь почти напеть ее имя.

Надо было видеть ее глаза. Я бы все отдал, чтобы увидеть этот затравленный, до безумия запуганный взгляд еще разок. Она меня боялась. Люто.

– Чего тебя от меня надо? – сунула телефон в карман.

– Поговорить. Я просто хочу с тобой поговорить, пойдём попьём кофе? -мягко улыбнулся, а ее передернуло.

– Я никуда с тобой не пойду. Никогда больше не подходи ко мне. Слышишь! – сорвалась с места, но я успел перехватить её тоненькое запястье

– Не торопись так,– погрозил пальчиком, словно она маленький ребенок. Такая милая девчушка с косичками…

– Пусти. Отпусти меня, – вырвала руку, – нам не о чем говорить. Уходи отсюда. Проваливай,– с ядом, презрением. А у самой дрожат губки. Такие манящие, пухлые губки. Сколько раз я смотрел на них, и представлял, как они сладко делают минет. Она причмокивает, лишь добавляя азарта, а я все жёстче насаживаю её ротик на свой член. Думая об этом, вся ярость и ненависть к моей Вере медленно растворялась. Да и как на неё можно злиться, как? Она же моя. Моя Верочка. Маленькая, хрупкая. Я помню её совсем девочкой. Ей было лет тринадцать, но уже тогда я ее хотел. Представлял, как она стонет в такт своих развратных движений поверх меня. Жарко. Безумно жарко.

– Вера, нам нужно поговорить. Давай забудем все, что было. Это нелепость, недоразумения… я не хотел причинить тебе боль. Не хотел тебя обидеть, слышишь,– подхожу ближе,– ну как? Как я могу тебя обидеть,– касаюсь её лица, а она замирает с ледяной маской ужаса, мне остается лишь пользоватьсяеё оцепенением,– ты же моя Вера,– очень хочу, чтобы она наконец поняла, чтобы до ее блондинистой головы дошли мои истинные чувства,– Мы же с детства знакомы. Я люблю тебя сколько себя помню. Тогда, в квартире, я вспылил, ну с кем не бывает. Ты такая сладкая. Ты так нужна мне,– распинаюсь в своих чувствах, но она опять все портит, топчет все на корню.

– Ты ненормальный,– все же отходит, а я едва успеваю провести пальцами по её красивому личику,– Не подходи ко мне, слышишь, никогда.

Она пытается отступать, но я следую за ней. Сейчас я быстрее. Всегда быстрее.

– А он, значит, может, да? – в глазах всплывают изощрённые сцены, как он жестко тра*ает ее сзади, как она стонет, словно последняя текущая сука, а потом обхватывает губами его…. Резко притягиваю ее к себе за шиворот,– не дергайся. Просто поговорим,– разжимаю пальцы, немного толкая ее в сторону, – хочешь услышать одну занимательную историю.

– Нет. Не приближайся, я буду кричать,– озирается.

Конечно, я ничего не могу сделать. Вокруг столько людей. Одно неверное движение и мне конец. Но у меня есть превосходство. Волшебный ключик.

– Я и так стою. Не двигаюсь. Как тебе, нравиться с ним? Он хорошо обращается со своей покупкой? – скалюсь, но она, кажется, не понимает. До нее не доходит. Слишком прозрачно, Ребров, слишком…,– ты мне уже давно ничего не должна. Деньги. Те деньги, которые ты занимала, мне давно уже отдали. Причем в тройне. Он купил у меня твой долг. Купил тебя. Купил себе новую игрушку. Поэтому спрошу еще раз, как тебе? Нравиться?

Она молчит. Смотрит на меня во все глаза и молчит. Ей нечего сказать. Одним предложением я отомстил ей за все.

– Что ты несешь? – все еще с долей сомнения.

– Ну ты же не думала, что он к тебе что-то чувствует? У него таких сотни…и все они, словно рабыни. Он делает с ними все, что хочет. Ведь ты не раз уже задавала себе вопрос о том, что ему плевать, правда? – улыбаюсь, давлю на самое больное, потому что знаю, немного знаю о Старкове. Я провалялся в койке девяносто дней. Этого было достаточно, чтобы узнать о нем гораздо больше.