– А я намерен менять твою историю, – приобняв ее за талию и слегка подталкивая к машине, заявил Бармин. – И начнем мы с хорошего ресторана, у меня там знакомый шеф-повар, прекрасно готовит, тебе понравится.

– Егор, – попыталась отказаться Верочка, – я всегда и везде плачу за себя сама, а в данный момент могу себе позволить в ресторане разве что стакан фреша и воды.

– Значит, у нас столкновение жизненных правил, потому что я привык платить, если кого-то приглашаю, и это не обсуждается, – настаивал он и все подталкивал Веру вперед. – А если ты совсем упрешься и станешь вредничать, значит, будешь смотреть, как я ем с большим аппетитом и запивать голод своим фрешем.

– Не буду вредничать, – рассмеялась легко она, – ладно, плати, а то я устала и голодная!

Снова, как и вчера, ее накрыло какими-то условностями, ошметками понятий и принципов «правильно-неправильно» и что-то там про разделение на классы, власть и народ, а потом вмиг вдруг стало настолько безразлично все это, и так далеко от конкретного момента ее жизни, от того, что она чувствовала сейчас, – да и на фиг!

К тому же Вера себя тоже не в огороде нашла и с самооценкой у нее всегда все в полном порядке находилось. Да и это не имеет значения!!

Все привычное и обыденное сейчас не имело для нее значения!! И непонятно почему. Вот так и все!

Еда оказалась и на самом деле очень хороша. Они ели и отчего-то все время смеялись, рассказывая какие-то забавные истории, что-то вспоминая. И постоянно дотрагивались друг до друга, и, вдруг замолкнув, смотрели в глаза с напоминанием, с обещанием и ожиданием, и снова смеялись.

Так легко, просто и так искряще свободно Вера никогда и ни с кем себя не чувствовала! И это было фантастически здорово! Егор словно слышал ее изнутри, чувствовал, это потрясающее ощущение, как будто знаешь человека всю жизнь.

Конечно, они поехали к ней и очень спешили и смеялись над этой торопливостью, и конечно, с порога принялись целоваться, и повторилось их невероятное соединение.

В этот раз Егор остался на ночь, и они никуда не торопились, и разговаривали, узнавая друг друга.

– А как так получилось, что ты не стал каким-нибудь бизнесменом навороченным, а сделал карьеру государственного чиновника? – спросила Вера.

– Наверное, оттого, что мне захотелось выйти из матрицы, – задумавшись, ответил Егор.

Он закинул руку за голову, второй обнимал лежавшую рядом женщину, медленно ее поглаживая по шелковистой коже спины, и рассказывал о своем извилистом и странном карьерном пути. А может, не только ей, и себе что-то пытался объяснить.

– Что я имел на выходе со школы? Девяносто пятый год, в стране такая засада творилась, что сейчас трудно даже представить, но уже формировался класс богатых. Отец к тому времени отбился от всех возможных рэкетов и прочно стал хозяином на комбинате. Пришлось, конечно, и ему идти «под крышу», но это была «крыша» в больших погонах. Так что он к тому времени очень даже обеспеченным человеком стал, с большой перспективой, и легко мог отправить меня в любую европейскую страну или Америку на учебу в любой университет. Настолько зыбко и неустойчиво в то время было в стране, и главное, совершенно непонятно, что впереди, вот и старались родители детей подальше отправить. Уезжать из страны я не хотел, мне здесь хорошо и интересно было, и поступать в тот год не стал. Вернулся после армии, а тут как раз дефолт, что дальше будет, совсем уж непонятно. По идее, путь был один – в Европу. А я подумал: ну ладно, получу я там образование, обзаведусь нужными связями, правильными друзьями, богатые родители есть, и их обширные связи, что отец в гору попрет, у меня сомнений не было. И что дальше? Спрятаться за охраняемым забором красивой жизни, начинающейся у ребят в России, или остаться в Европе или Америке. Усесться попой в какой-нибудь сырьевой корпорации и карьеру рубить, до заоблачных окладов, бонусов и должностей, тащиться от собственной исключительности и привилегий, скупать акции и тупо богатеть, недвижимостью обрастать. Это то, что хотели все родители своим детям в то время, да и сейчас хотят до обморока. А мне представлялось, что все это матрица, в которой копошатся в совершенно бессмысленной видимости работы очень богатые мальчики. И мне это неинтересно до оскомины было. Мне интересно делать что-то реальное. Я тогда не понимал, что именно, но решил хотя бы отцу стать помощником, раз уж есть комбинат, вот и пошел учиться в лесной. И на комбинате поработал. И доволен тем, что там сделал. А Дудин рассмотрел во мне это желание делать реальное, нужное дело, и на свой страх и риск предложил завод. Я же тогда совсем мальчишка был, двадцать семь лет, и возглавил стройку огромного завода государственного масштаба. В меня верили, и я ни минуты не сомневался. Создавать нечто новое, масштабное, видеть, как благодаря твоим усилиям, твоим знаниям и воле выстраивается сильное, мощное и важное. Это кайф особый. Не передать.

– То есть из матрицы ты благополучно вышел, – перевернулась Верочка так, чтобы лучше видеть его лицо. – А когда тебя главой района поставили, там же не создавать, а исправлять пришлось?

– А ты все про меня, как я вижу, знаешь, – усмехнулся Егор, посмотрев на нее весело.

– Господин Каримец лежал под капельницей сорок пять минут, и с большим душевным удовольствием рассказывал мне подробно твою биографию, – приподняв значимо бровку, оповестила Вера и усмехнулась: – Знаешь, мне кажется, что он страшно гордится и даже хвастается знакомством с тобой.

– Он подозревает, что я вполне могу стать президентом этой страны, и к тому моменту надеется быть в моих лучших друзьях, – усмехнулся Бармин и продолжил рассказ: – А в районе мне не исправлять, а все, считай, заново выстраивать пришлось, начиная с администрации. Это трудно, но очень интересно. Вообще мне нравится видеть воплощенными свои идеи и задумки. А когда ты понимаешь, что это работает, да еще как, и реальное дело пользу приносит, это особый кайф, непередаваемый. Вот так чиновничья карьера и началась, а на область меня поставили по политическим причинам, не хотели ставленника губернатора там иметь. Это обычные интриги и просчеты ходов. Номенклатурные игры кто за кого. Оборотная сторона моей работы. – И перескочил с темы, перевернувшись и притянув ее поближе к себе. – Помнится, одна девушка рассказывала мне, как играла в детстве в доктора, и что всегда знала, что станет врачом. Ну, так ты принимаешь мое предложение?

– Пока не знаю, – чересчур серьезно для такого момента ответила Вера и сбилась с тона, усмехнулась, – это как-то подозрительней бесплатного сыра.

– И что тут такого подозрительного?

– Я не поняла одного, зачем тебе как главе района такие сложности: кому-то там учебу оплачивать, ждать год, когда есть реальная возможность нанять готовых докторов.

– Найму, конечно, и мои ребята уже ведут переговоры с несколькими специалистами, только медперсонала нужно много, и желательно талантливого. Ты талантлива, я справки наводил, у твоего Васильева спрашивал и с деканом твоим общался. А чего ты так удивилась? – усмехнулся Бармин, заметив выражение ее лица. – Мне было интересно, да и, как ты сама заметила, просто так оплачивать чью-то учебу я не стану.

– То есть ты считаешь, что я настолько хороший и талантливый специалист, что за меня стоит заплатить? – принялась въедливо выспрашивать Верочка и даже села на кровати, прикрывшись простыней.

– Считаю, – подтвердил со всей серьезностью Бармин.

– И только поэтому ты делаешь мне такое предложение?

– И поэтому в том числе, – уклонился от прямого ответа Егор.

Она долго и внимательно смотрела на него, ну явно же по смыслу его ответа напрашивался, просто обязан был последовать резонный вопрос, но…

Вера встала с кровати, закутавшись в простыню, подошла к шкафу, открыла дверцу и, спрятавшись за ней, надела платье, закрыла дверцу и только тогда сказала смотревшему на нее с большим интересом Егору:

– Я пока не готова дать тебе ответ, – и бодрым голосом предложила: – Пойдем, что ли, чаю попьем?

Они провели вместе два дня. Не все время, понятное дело, у каждого своя работа, у Веры на следующий день по графику вторая смена, а у Бармина важные деловые встречи с утра, хорошо хоть не самого раннего. Что они и отметили долгими поцелуями и горячим соединением, а потом Егору пришлось спешно собираться и завтракать на ходу, уже опаздывал.

Поздно вечером он встретил Верочку после работы и снова с букетом, только на этот раз каких-то миленьких маленьких цветочков, и, заявив, что соскучился, сразу повез к ней домой, где они усердно демонстрировали друг другу, кто и насколько соскучился. И лежали, не включая света, в темноте, разбиваемой косыми линиями отсветов уличного фонаря на стене, и тихо разговаривали. Вера просила Егора рассказать о своем умении жить на природе, о Степане и шамане, о второй жизненной ипостаси Бармина. Он говорил, а она слушала завороженно. Ей нравился не только рассказ и его голос, ей нравилось даже, как он дышит, когда говорит…

– То есть ты заполярный Чингачгук? – спрашивала она, завороженная рассказом. – И так же, как он, неслышно по лесу передвигаешься?

– Это миф, что кто-то может неслышно передвигаться по лесу, – усмехнулся Егор, – это умеют делать только хищники из семейства кошачьих, и только в моменты охоты. То, как они тогда двигаются, надо видеть, словами не передать, как фантастически красиво. А так абсолютно все животные издают звуки, медведь ломится по тайге, так за сотни метров слышно, и лося, и волка, и птиц. Весь секрет их якобы «неслышимости», и индейцев в том числе, в осторожности и терпении. В умении затаиться и выжидать. Правильно дышать, замечать самые мелкие детали. Например, видишь вон там ветка лежит совсем сухая, обязательно заденешь, и хрустнет она, значит, ищи другой путь. Прямых расстояний в лесу нет, и там, где расстояние в пятнадцать метров можно пройти за десять секунд, мне может понадобиться десять минут.

– А терпение тут при чем? – спрашивала Верочка, и у нее аж глаза горели от интереса.

– Это самое главное в лесной жизни, – усмехнулся ее почти детскому живому любопытству Егор и с удовольствием пояснял: – Поспешность в лесу приведет только к гибели. Медленно надо ходить. Вот лесная мудрость. Заметил что-то, насторожившее тебя, затаись, замри, дыши правильно и наблюдай. В лесу любое горизонтальное движение подозрительно. Потому что вертикальное движение для леса нормально – то ветка упала, то птица полетела и ветка подскочила, и с деревьев часто падают и листья, и ветки, и шишки. И если насторожило что-то, сразу резко садись и замри. Жди и осматривайся. Если зверя или человека насторожит твое шевеление, он внимательно станет всматриваться в то место, где ты нашумел. А природой заложено, что человек может удерживать зрительное внимание на одном объекте не больше шести минут, животное приблизительно столько же. Значит, сидеть ты должен не меньше восьми минут, пока объект не успокоится, не удостоверится, что там ничего нет. Тогда и можно передвинуться дальше и снова затаиться. Вот так в Америке и появлялись «прямо из ниоткуда» перед белыми людьми индейцы. Да и мишки с волками перед нерадивыми охотниками.

– Восемь минут – это очень долго, – прикинула в уме Верочка.

– Если человеку что-то сложно, долго и трудно в лесу, то лучше туда и не ходить вовсе, пропадешь и сгинешь. Лес не терпит суетливости, громкости и неуважения. Мы и так нарушаем его границы и тревожим своим появлением. За последние столетия мы стали чужды лесу. Начнем с того, что человек в лесу ужасно воняет. Синтетической одеждой, городскими запахами, табаком, железом и оружейной смазкой, дымом от костров, и самое главное, потом, пахнущим той жуткой дрянью и синтетикой, что ест современный человек. И наш запах распространяется на сотни метров вокруг, только шагнул, а все зверье уже знает, что пришел чужак.

– И ты так же, чужак?

– Разумеется, но я стараюсь минимизировать этот факт, и знаю как.

– Как? – совершенно завороженно спросила она.

– Расскажу как-нибудь, а может, и покажу, когда ко мне приедешь, – туманно пообещал Бармин, принимаясь покрывать ее медленными поцелуйчиками, ведущими к определенной приятной цели.


На следующие сутки у нее выпадала ночная смена, а Егор вечером улетал, и провести вместе у них получилось лишь пару часов до вылета.

Перед тем как уйти, первый раз за эти два дня он вернулся к главной теме, так и не решенной, отложенной по общему умолчанию, и спросил:

– Вер, по-моему, пора сказать, что ты принимаешь мое предложение?

– Ответь мне, Бармин, – попросила она, – почему ты сделал столь щедрое предложение, вот лично тебе зачем это надо?

– Хочу, чтобы ты была рядом, – почти официальным тоном заявил он.

– В качестве личного врача? – сдержанно уточнила Вера.

– В качестве подруги, близкого человека, – туманно ответил он.

– Любовницы, я поняла, – кивнула она и заметила: – Тогда это нелогично, Егор. Мне предстоит год учиться в Москве, а ты живешь на Севере. Как-то рядом не получается при таком раскладе.