Особо стараться и блистать умениями не пришлось – земля весенняя, влажная, нежная, все следы как на чистом листе отпечатались, и картина выходила такая: за каким-то чертом этот Иван поднялся на вершину бугра, где и был сражен непонятной пулей. Упал и скатился к подножию холма, где пострадавшего обнаружила Вера. Вычислили приблизительную траекторию, откуда прилетела пуля. Вот и все поисково-исследовательские действия на данный момент.

Остается ждать, когда закончится операция и врачи напишут официальный отчет, в котором укажут, под каким углом, куда вошла в тело пуля и где именно застряла. Дальше чистая математика и милицейские, то есть, пардон, теперь уже полицейские рутинные дела – рост потерпевшего, положение, в котором он стоял, помогут вычислить траекторию полета пули. Затем понадобятся данные из сценариев и протоколов мероприятия: кто именно находился в этом квадрате, пойдет проверка на совпадение оружия, из которого могли выстрелить, – до фига, конечно, им проверять придется, но не сотни стволов все же. И вычислят по номеру ствола человека, кому он был вручен на время реконструкции. Это в лучшем случае, ну а если пуля иного калибра… это уже пусть полицейские разбираются, что тут имело место: простое головотяпство, чей-то идиотизм или преднамеренное действие.

А он, Егор, чем мог помог отечественной мил… тьфу ты, полиции, а теперь бегом назад, к госпиталю, и Василия предупредить да и пообедать бы не помешало…

К госпиталю он вернулся не один, а в сопровождении все тех же двух следователей, и так же рядком они снова уселись на инсталляционную лавку, так как им сообщила медсестрица молодая, что операция прошла успешно, раненый жив, уже зашивают, сейчас врачи выйдут.

Ну, вот и слава богу!

И правда, вскорости – следователи докурить не успели – из госпитальной палатки вышел здоровый такой, крепкий мужик лет за пятьдесят, в медицинском костюме, видимо тот самый Виктор Аркадьевич, а за ним и Верочка, тоже в зеленой медицинской робе – рубашке с короткими рукавами и брючках. Следаки повскакивали, Егор остался сидеть, стараясь незаметно рассмотреть Верочку в новом образе врача. Хорошо смотрелась она и в этом образе, по крайней мере стало понятно, что она стройненькая и ладненькая, при груди такой достойной, а подробностей, увы, и за этим балахоном не разглядеть, к тому же девушка почти сразу устало села на лавку рядом с Егором. Доктор тоже устало опустился на освободившееся место.

– Как он? – первым спросил о главном следователь полиции.

– Тяжелый, но пока жить будет, а там как бог даст, – откидываясь на палаточный брезент спиной, ответил доктор. – Вот тютелька в тютельку вы его принесли, еще бы немного, и все, конец бы парню, не вытянули.

– Это Вера Степановна его спасла, – разулыбался довольно военный следователь.

– Откуда отчество знаете? – резко, подозрительно спросил доктор.

– Следователь я, из военной прокуратуры, мы это мероприятие курируем, как сообщили о ранении, мы сразу дела подняли… – без дальнейшей детализации пояснил мужчина.

– Понятно, – снова расслабился Виктор Аркадьевич и кивнул: – Это точно, Верочка его спасла, – и, чуть наклонившись вперед, посмотрел на Егора и добавил: – И вот этот товарищ, не знаю вашего имени.

– Егор Бармин, – представился Егор и протянул руку сначала Верочке, сидевшей рядом, заглянул ей в глаза и уточнил: – Исполнял роль комбата капитана Звягинцева, героически погибшего после того, как в третий раз поднял своих солдат в атаку.

– Вера Брацкая, – представилась она в свою очередь, вложила в протянутую руку свою узкую, но сильную и теплую ладошку и ответила на его взгляд: – Исполняла роль никому не известной медсестрички-санинструктора.

Не-а! Усталость и напряжение ни при чем! Ее глаза были такого же насыщенного удивительного темно-синего цвета, какими он их увидел первый раз и запомнил. Ну надо же!

Егор аж тормознул, удержав дольше положенного ее ручку в ладони и продолжая заглядывать в глаза, но она осторожно потянула ладошку к себе, и он тут же подал руку дальше – через нее доктору.

– Виктор Аркадьевич Васильев, – представился тот.

– Очень приятно, – искренне ответствовал Бармин.

Принялись представляться следователи, потом посыпались перезревшие в их терпении вопросы к Васильеву, тому пришлось встать с большой неохотой и пригласить их в палатку госпиталя, видимо, чтобы дать официальное заключение.

– Он хороший доктор? – спросил у Верочки Егор, теперь уж совершенно спокойно, неспешно и с удовольствием рассматривая ее.

Симпатичная и очень, и даже больше чем симпатичная – сдержанная такая, истинная красота русской глубинки, ничего и намеком нет от яркой экзотичности или восточности – белая кожа, не поверите: румянец! Свой, натуральный, здоровый румянец! Прямой тонкий носик с еле заметной, только намеком, горбинкой, губки… Ну, это он уже оценил по достоинству, бровки ровными дугами, правильной овальной формы личико, светло-русые волосы, собранные в строгий пучок на затылке. Здорово!

– Лучший, – тихо ответила она после небольшой паузы.

– Что? – был грубо вырван из своих фантазий Бармин.

– Вы спросили, хороший ли он доктор, – напомнила Верочка, поджав губки в сдерживаемой, понимающей улыбке, – а я ответила: лучший. Он ужасно талантливый, я подозреваю, что гений.

– Понятно, – вернулся в реальность Егор и спросил: – А вы тоже доктор, хирург?

– Нет, – ответила Верочка, и он мог поклясться, что где-то в глубине ее синих глаз полыхнула не то боль, не то обида, но она быстро спрятала это чувство, справилась с собой и пояснила: – Я операционная медсестра.

– Понятно, – повторил он как-то совсем глупо.

– Зато старшая, – добавила Верочка…

И улыбнулась! И вот тут Бармин поплыл! От улыбки ее лицо словно осветилось внутренним светом, задором, в глазах скакнула пара чертиков, а на левой щечке обозначилась ямочка, делая девушку потрясающе притягательной, с неким флером таинственности. Охренеть!

– Наверняка вы тоже талантливый медик, – утвердил, а не спросил Егор.

– Наверняка, – удивив его искренностью и отсутствием принятого в таких случаях жеманства скромности, согласилась она. Они так и смотрели друг другу в глаза, и Веру что-то неведомое подтолкнуло вдруг на откровенность. – Всегда мечтала стать врачом. С детства. Все девочки с куклами играли в семью, в маму-папу, детей, а я всегда только в больницу. У меня был такой игрушечный медицинский чемоданчик с инструментами, и я ставила всем уколы, градусники раздавала. А когда мне было лет семь, бабушка сшила для меня белый докторский халат и шапочку, ну, тут совсем родне туго пришлось, заделалась я доктором, и каждый вечер всю семью лечила, с важным видом прием проводила и рецепты выписывала.

– Я бы хотел на это посмотреть, – улыбнулся Бармин, сразу же представив себе маленькую Верочку в белом халатике с очень серьезным личиком, и спросил, хоть и понимал, что не надо бы: – А почему врачом не стали?

У нее изменилось лицо, словно потухло. Егор ругнул себя мысленно, собрался исправить ситуацию, сказать что-то легкое, шутливое, но…

– Вера! – выглянул из-за брезентового полога палатки Васильев. – Иди к нам.

– Ну, прощайте, Егор Бармин, – поднимаясь с лавки, Верочка протянула ему руку. – Спасибо вам за помощь. Если бы не вы, Иван мог умереть. Пока бы я его еще доволокла…

– Он бы не посмел, – встав следом за ней, Егор взял ее ладонь в свою руку и снова придержал дольше положенного. – Он не смог бы вас разочаровать. А вы бы справились и без меня, – и вдруг предложил: – Может, составите мне компанию за обедом? А потом мы могли бы пойти на видовую площадку и посмотреть на битву. Бой все еще продолжается.

– Не могу, – с легким сожалением отказалась Вера, – у меня работа здесь, и наверняка придется какие-то показания давать.

– Придется, – кивнул Егор, чувствуя странную горчинку разочарования. – Ну, тогда до встречи, Вера.

– До встречи, – чуть подумав, все же согласилась она, и вытащила свою ладошку из его руки.

И ушла. Ладно – подумалось Егору легко и с неким позабытым ухарством – еще не вечер и не ночь! А именно тогда по известному всем участникам плану мероприятия будут проводиться всякие отмечания, встречи с устроителями, посиделки у костров с гитарами и песнями военных лет, выступление артистов с концертными программами – много чего, и он сопроводит Верочку на одно из этих мероприятий.

Егор твердо намеревался продолжить столь неожиданное и интригующее знакомство. Понравилась ему девочка Вера, игравшая все детство в доктора.

* * *

«Надо сменить будильник!» – традиционно, как всегда утром, подумала Вера, шаря рукой по прикроватной тумбочке. Нашла. Хлопнула по большой пластмассовой кнопке.

Скотина! Это не будильник, это скотина натуральная! Об стенку бы его!

Несколько месяцев назад сломался старенький, но любимый будильничек, который вместо противного пиликания и громыхания играл мелодию Вивальди. Громко играл, так, что Вера просыпалась, хотя разбудить ее – это еще надо сильно постараться. Скорее всего, эта мелодия в исполнении часового механизма развила в ней устойчивый рефлекс к бодрствованию. Вера собралась отнести механизм в починку, но Милка возмутилась:

– Еще чего, всякое старье чинить! Ему сколько лет-то?

Лет-то ему было много, выглядел будильничек и вправду неказисто и зашарпанно, зато просыпалась Верочка под музыку и с хорошим настроением. Но Милка аппарат у нее экспроприировала втихую, пока Вера была на работе, купила взамен новый и преподнесла в виде подарка этого монстра, который орет по утрам натуральным коровьим мычанием! Да так орет, что создается устойчивое впечатление, что буренка либо рожает, либо ее режут живьем! Пошутила так подружка.

Ладно. Вставать все равно надо, хоть под Вивальди, хоть под буренку. Вера никогда не разлеживалась в кровати по рабочим, будильничным утрам, пытаясь добирать хоть немного неги и сна – слишком ранние подъемы никакая нега под одеялом не компенсирует, а заснуть снова – это за ней не задержится, тогда считай все пропало! Вот и вставала, как солдатик, – и бегом собираться!

Она стояла под душем и пыталась вспомнить свой странный сон. Знаете, бывают такие сны, запутанные, неясные, словно размытые, как сквозь туман пробираешься, и только ощущения яркие запоминаешь. Вот и у нее осталось яркое, сильное чувство какой-то радости, того, что все правильно. Что правильно? Пойди пойми. Но теплилось, теплилось в груди, вызывая невольную улыбку.

Какой-то мужчина был в том сне, непонятный силуэт, но ощущение, что хорошо знакомый, и какой-то звук, словно бубен большой где-то далеко бухает, и танцуют размытые странные фигуры…

«Ерунда какая-то!» – тряхнув головой, чтобы скинуть все еще не отпускающие ощущения от сна, Верочка решительно закрыла кран, вышла из душевой кабинки, принялась вытираться и вдруг вспомнила Егора.

Больше месяца прошло с той незабываемой исторической реконструкции. А Вера часто его вспоминала, не специально и навязчиво, а как-то сам собой вдруг всплывал его образ, глаза эти удивительные, голос, и непроизвольно она начинала улыбаться несколько грустно, словно думала о чем-то несбывшемся.

Они тогда с Васильевым сотворили чудо.

Правильнее сказать: сотворил Васильев, а она ассистировала, хотя если честно, то и ей пришлось отличиться во время операции, но не суть важно. Важно то, что у Ивана не было практически шансов. К тому моменту, когда он попал на операционный стол, все его шансы уже исчерпались. Васильев парня вытащил.

А когда они вышли вдвоем из госпиталя после операции на свет божий, под яркое и щедрое майское солнышко, под громкий гомон птиц, слышимый, несмотря на то что издали еще доносился шум продолжающейся баталии, Верочка испытала такое чувство правильности и чуда жизни, что даже зажмурилась от теплоты этого ощущения.

А когда открыла глаза, заметила, что на лавочке сидит их с Иваном добровольный помощник, имени которого она так и не узнала, в компании двоих незнакомых мужчин. Ну вот теперь Вера наконец смогла его рассмотреть.

Очень интересный мужчина. И загадочный. Чувствовалось в нем нечто сильное, а еще наполненность некими знаниями-умениями, тайнами, что ли. Ну, и лидерство – это, уж будьте любезны, в первую очередь, на раз.

Высокий, такой весь… как пуля крупнокалиберная, жилистый, словно перекрученные, как жгуты, мышцы натянули на костяк. Эти серые стальные глаза, тонкий, с небольшой горбинкой нос, волевой подбородок. Породистое такое лицо, которое в целом можно было бы назвать аскетичным и строгим, если бы его не смягчали чувственные ироничные губы, постоянно готовые к полуулыбке, и дугообразные негрубые брови. Он снял фуражку, и она лежала теперь рядом с ним на лавке. Вера с удивлением отметила, что у мужчины не короткая стрижка, а стильная прическа на темных волосах средней длины. Кстати, это ему необычайно шло, как ни странно, не смягчая образ, а, наоборот, усиливая впечатление силы и мужественности.