– Согласна. Хотя Ванятка и соврет, недорого возьмет. Но я уверена, есть и другие способы протолкнуть эту идею на телевидение.

Нам подали кофе. И мы, сделав по паре острожных глотков, одновременно закурили.

– Способы есть, – выдыхая дым, сказала я, – вернее, еще только один способ. Деньги. А поскольку у нас с тобой таких денег нет, то нам нужен кто? – Я легонько щелкнула ногтями о стол. – Правильно, спонсор.

Оксанка тяжко вздохнула.

– А поэтому, – радостно продолжала я, – мы сейчас будем думать, как сделать спонсором нашего дорогого Даниила.

– Кого? Почему именно Даниила?

– Потому что мы предложим ему провести ток-шоу у него в клубе. Помнишь, у нас уже была такая идея?

– Помню. Только вряд ли он захочет с этим связываться. Я думаю, у него дела и без того неплохо идут. Зачем ему это?

– Для имиджа, дорогая моя! Единственная наша задача – убедить его, что имидж – это хорошо, это нужно, без имиджа никуда. Убедить! Потому что нам Даня подходит по всем показателям. У нас же будет музыкальное ток-шоу. А раз они дают у себя концерты живой музыки, значит, у них там для этого все оборудовано.

Оксанка задумчиво закатила глаза.

– Значит, по идее, чтобы засветить свой клуб по телевидению, – сказала она, – Даниил должен будет заказать Сорокину это шоу. Заказать и оплатить.

– Правильно! Умничка! Это называется невербальная реклама.

– Я знаю, как это называется. Ты мне лучше вот что скажи… это твое подчеркнутое «убедить» и вступительная часть нашего разговора – они как-то связаны между собой?

– Ну, в общем, да, – немного подумав, ответила я. – Я считаю, что убеждать Даниила должна именно ты. Во-первых, потому что ты в его вкусе. А во-вторых, в наказание за Ванятку. Ну а уж какие методы убеждения выбирать, сама решай…

Я встала.

– Подумай пока, я сейчас вернусь.

Дав Оксанке небольшой тайм-аут, я отправилась в туалетную комнату.

Закрылась в кабинке. Успела представить, как удивится сегодня Миша, когда я войду в его кабинет, безмолвная и прекрасная, и прямо с ходу влеплю ему долгий проникающий поцелуй… Да, он страшно удивится. Но будет любить меня умело и страстно, не то что мой веснушчатый торопыга. Эх…

Счастливо потянувшись, я улыбнулась своему отражению в зеркале, висящем над умывальником. Одернула юбку. И пошла назад к своей привередливой подруге.

Надо сказать, что Оксанка приятно поразила меня принятым решением.

– Что ж, – сказала она, – Даня еще куда ни шло. Если ничего другого не останется, хоть молодость продлю.


Плоды данного намерения мы пожинали двумя днями позже.

Вечером накануне Оксанка встречалась с Даниилом на территории клуба. И сейчас ей предстояло во всех подробностях пересказать мне, как прошла эта встреча.

Местом для уединенной беседы мы избрали на этот раз офисный туалет. Ничего другого не оставалось. На улице лил проливной дождь, а в кафе было не отлучиться. Миша, к телу которого за все это время мне подобраться так и не удалось, строго-настрого велел всем оставаться на рабочих местах (в особенности это касалось меня). В гости ожидались очередные несговорчивые клиенты.

– Ну? – приперев Оксанку к желтоватому кафелю, сурово спросила я. Она улыбнулась мне безмятежной улыбкой:

– Продлила…

– Да ладно! – не веря своим ушам, вскричала я. – Солнышко мое! Наконец-то!

Но тут же услышала:

– Я себе жизнь продлила. Ведь правду же говорят, что смех продлевает жизнь?

У меня свело скулы.

– Дорохова! Я тебя убью сейчас! Слышишь?

– Ну-ну, не нервничай, Чижик. На шоу он согласился. Клуб-то новый, а Даня прогрессивно мыслящий. Слово «имидж» ему понравилось.

– Слава богу! – Я выдохнула, горячо пожимая Оксанкины пальцы. – А как он тебя вообще встретил? Про Гондурас спрашивал что-нибудь?

– Ни о чем не спрашивал. И встретил как положено – угощал за счет заведения. Когда я ему позвонила, он сделал вид, что никак не может меня вспомнить. А потом говорит: «Ах, да-да, кажется, припоминаю». Я спросила, могу ли я прийти в его клуб. Он сразу же согласился и даже предложил забронировать для меня столик. А после поинтересовался, необходимо ли его личное присутствие. Я сказала, что мне было бы приятно его видеть. Вот. А потом я очень долго сидела одна. Клуб, кстати, классный! Дизайн потрясающий, обслуживание. Да и вообще там все по первому разряду. Ну и вот, когда я уже встала, чтобы уйти, Даня наконец подошел. Не знаю, такое у меня чувство, что он этот момент отслеживал. Извинился за задержку, и потом мы часа три говорили обо всем на свете. На самом деле вчера он мне очень понравился. Я открыла в нем родственную душу. На презентации из-за твоей установки я излишне напрягалась. Или, может, из-за мозолей, не знаю. Короче, одно могу тебе сказать, Даниил меня увлек.

– Что я слышу! – всплеснула я руками. – Неужто Лихоборский наконец-то свержен с пьедестала?

– Ничего подобного. Просто Дане я искренне симпатизирую. И в принципе, наверное…

Договорить Оксанка не успела – дверь туалета кто-то с силой тряхнул. Мы, перепугавшись, что это может быть Графова, сразу замолчали и бросились открывать, нимало не заботясь о том, что подозрения относительно свадебного тура могут охватить ее с новой силой.

Каково же было наше удивление, когда на пороге пред нами возник… Лихоборский!

Вспомни дурака, называется. Интересно, каким ветром его сюда занесло?

Оксанка от неожиданности слегка покраснела. Он, впрочем, тоже стоял как будто пыльным мешком оглушенный, переводя быстрый взгляд с нее на меня и обратно. Опомнившись, нехорошо ухмыльнулся.

– Приятно сознавать, Оксана Александровна, что ныне вы не являетесь моей дамой сердца, – вместо того чтобы просто поздороваться, изрек он. – Ваших интрижек с Ириной я бы не вынес.

Нет, ну что за осел! Кто так шутит с женщиной, которая тебе нравится!

Оксанка моментально наэлектризовалась.

– Вы знаете, Всеволод Григорьевич, – с тихой угрозой в голосе произнесла она, – имея горький опыт общения с вами, я предпочитаю теперь сама крутить романы со своими подругами.

Ай да Дорохова! Ничего не скажешь, умыла наглеца!

Лихоборский, дернув желваками, чуть потеснил ее с дороги:

– Вы позволите руки ополоснуть?

– Конечно-конечно, Всеволод Григорьевич, будьте как дома. Можете здесь даже помочиться.

– Между прочим, здравствуйте, – добавила я.

И мы вышли, демонстративно хлопнув дверью.

– Скот, – шепнула Оксанка, когда мы отошли на безопасное расстояние.

– Просто хам, – поддакнула я, и тут же закатила глаза, – но ты его заводишь, не то слово как.

– С чего это ты взяла, интересно? Проницательная ты наша!

– Да потому что слепой нужно быть, чтобы не заметить. Иди лучше сделай вид, будто забыла, что он там. Сначала запрешься, а потом скажешь: «Ох, Всеволод, как вы меня напугали!» Давай-давай! А я пока на стреме постою.

Дорохова нервно рассмеялась:

– Знаешь, кто ты, Чижова? Девочка-дебилка!

Но к своему остряку-неудачнику она так и не вернулась. А сам Сева, пробыв у Миши не более пятнадцати минут, ушел, бросив перед тем на Оксанкин стол скомканный фантик от трюфеля.

Потом была обычная рабочая кутерьма. Все суетились перед приходом клиентов. Затем гомонили по их уходу: совещались, спорили, раскладывали заказ по полочкам. А потом вдруг у нас неожиданно кончился картридж. На покупку нового отрядили Ладку. Я была свидетельницей того, как при получении денег от Миши она убрала какую-то пылинку с лацкана его пиджака. Вот вам и еще одно подтверждение! Разве подобные вольности допустимы по отношению к руководству?

Я решила спросить Оксанкиного мнения. Считает ли она, что это доказывает наличие между Таловым и Ладкой интимных отношений?

– Да ну, смеешься, что ли! – сказала мне на это подруга. – Ладка же простая, как три копейки. Она могла в порыве это сделать и даже не придать значения.

– Ну, конечно! Всему, что касается Талова, она придает огромное значение. Уж поверь мне.

– Ты думаешь, Графова влюблена в Мишаню? – изумилась Оксанка.

– Я не думаю, я уверена.

– Ну, тогда все объясняется еще проще. Ей безумно хотелось к нему прикоснуться. Вот она и закосила под свою непосредственность.

После разговора с Дороховой стало немного легче. Но я все равно не могла больше ни о чем думать. Ждала только случая остаться с Мишей наедине.

Мне повезло.

Уже под вечер, когда в офисе оставались только я, Оксанка и ДДА, Вероника спустилась, одетая в свое длинное белое пальто, одна. Талов ее не сопровождал, а это значит, что он намеревался пробыть в офисе еще, как минимум, час. Иначе она бы его дождалась.

Как только за Вероникой захлопнулась дверь, я кинулась к Оксанке. Та сидела, разложив на коленях томик «Джен Эйр» на языке оригинала, и пыталась из отдельных фраз составить любезный ответ Тареку в Лондон.

– Слушай, будь другом! – зашептала я ей в ухо. – Побудь на стреме. Мне надо с Мишей серьезно поговорить. Если что, звякни на мобильный. Я буду знать, что опасность в пределах видимости.

– Вот прости Господи! – усмехнулась Оксанка. – Давай дуй. Ни о чем не печалься.

Я на секунду заскочила в туалет. Поправила перед зеркалом волосы. Смыла с губ остатки помады (терпеть не могу, когда после меня остаются следы). И пошла по лестнице вверх.

Миша сидел, подперев голову кулаком, и хмуро пялился в монитор. При виде меня он спросил:

– Да, Ира, ты что-то хотела?

Я молча провернула ключ в замке.

Тут он, кажется, сразу догадался, чего именно я хочу. Вышел из-за стола. И стоял, наблюдая, как я приближаюсь, с едва заметным прищуром.

Мне представлялось, что в эту минуту я невероятно бледна и печальна, точно Пьеро. И такой же марионеточной выглядит моя поступь. И руки, нервно теребящие край одежды.

– Я не могу без тебя, – сказала я Мише.

Он не ответил. На секунду задержал взгляд на моих губах и стал целовать. Легко, без нажима. Запустил в волосы свои теплые пальцы.

А потом молния у меня на спине поползла вниз. Обнажилось плечо. И Миша едва ощутимо тронул его губами. Кожа от этого моментально покрылась мурашками. Я вся напряглась, затаила дыхание, каждой клеточкой требуя продолжения. А Миша будто надумал открывать меня заново. Ласки его были неспешны. Он высвобождал меня из одежды с бережностью хирурга. Я чувствовала, как платье мягко соскальзывает к ногам. Как, лишившись этой тонкой защиты, тело становится жадно отзывчивым к каждому Мишиному прикосновению. В каком-то словно бы нежном вальсе мы сместились к подоконнику, и Миша слегка опрокинул меня на него.

Но тут на полу, прямо у нас под ногами, ожил мобильник. Он заиграл зловещую «Песенку атаманши» из «Бременских музыкантов».

– Оксанка звонит! – в ужасе шепнула я, отшатнувшись от Миши. – Это значит, кто-то сюда идет.

– Что?

Он сначала даже не понял. А сообразив, издал звук, похожий на глухое рычание. Быстро подняв мои вещи, стал помогать мне одеться. Натягивая, застегивая, целуя между делом куда придется.

В этот момент кто-то повернул ручку двери. Потом еще раз. И возмущенный голос Вероники прокричал:

– Открой мне дверь, Талов, ты что, совсем сдурел запираться!

Миша торопливо вправил рубаху в брюки. Пригладил волосы. Еще раз нежно поцеловал меня в губы и глазами указал на стул. Я моргнула, в знак того, что все поняла. Тогда он нацепил на лицо маску невозмутимости и пошел открывать.

Вероника влетела разъяренная, как фурия. А когда увидела меня, развернувшуюся на нее в полном недоумении, аж вся затряслась.

– Почему вы заперли дверь? – завизжала она и, подлетев к своему гражданскому мужу, с размаху хлестнула его перчатками. – Почему, я тебя спрашиваю?

Миша, поморщившись, отстранил лицо.

– Что ты шумишь? – раздраженно спросил он. – Я проветривал, Ирина здесь курила. Сквозняк поднялся… – Он вернулся за свое рабочее место, взял какой-то лист и, пробежав глазами, протянул его мне: – Ирина, давайте завтра договорим. Я сейчас не в состоянии это осмыслить. Честно сказать, чертовски устал сегодня.

Браво, Талов! Станиславский бы аплодировал стоя. Надеюсь, я не разочарую старика?

– Что ж! – с сожалением воскликнула я, принимая бумагу. – Завтра так завтра. Дело терпит… – Поднялась и для убедительности огляделась по сторонам: – Черт! Не могу найти свои сигареты!

– Ну, может, их Оксана забрала? – равнодушно бросил Миша.

Вероника, подозрительно наблюдавшая за нашей импровизацией, на имени Оксана расслабилась. Пройдя к стенному гардеробу, стала развязывать пояс пальто.

– Талов, ты долго еще? – спросила она. – Я без тебя не могу в квартиру попасть…

Дальше я ничего не слышала. Вышла из кабинета, осторожно прикрыв за собой дверь.

Душа разрывалась на части. Хотелось плакать, биться головой о стену. Почему? За что? Какое она имеет право врываться в наши отношения? Почему он допускает это? И отчего я раньше никогда не задумывалась о том, как они проводят время у семейного очага? Зачем думаю об этом теперь? Что со мной? Откуда эта острая реакция на Талова? Неужели только из-за того, что я приревновала его к Ладке? Или дело в другом – в желании влюбиться? Влюбиться не получилось, дайте хоть пострадать по-человечески? Так, что ли?