Не зная, что сказать, Джейни подала ему свой альбом.

— Высокая и худая, да. — Он покивал и быстро пролистал альбом. — А лицо не годится. Слишком американское. Вам бы приехать в Париж два года назад. — Он указал на стену, где были развешаны журнальные обложки с голубоглазыми блондинками. — Тогда всем требовались такие. Но не теперь.

— Пожалуйста! — пролепетала Джейни в отчаянии, готовая разрыдаться.

Она только что приехала в Париж из Милана, где четыре месяца безуспешно пыталась найти работу манекенщицы; потом ее нью-йоркское агентство решило, что ей следует попытать счастья в Париже. Джейни не знала ни слова по-французски, и каждая минута, проведенная в Париже, была для нее мучением: она не могла купить в магазине поесть, потому что все лежало за стеклянным прилавком и надо было обо всем просить продавцов; невозможно было купить в аптеке зубную пасту, в деньгах она тоже не разбиралась, да и денег этих у нее было в обрез. Она была измотана и голодна; не найдет работу в Париже — ее отправят домой, где мать поднимет на смех и скажет: «Я тебя предупреждала! Я знала, что ты никогда не добьешься успеха…»

— Пожалуйста! — повторила она шепотом. — Я на все готова…

Жак Золло придирчиво ее оглядел. Он был красавчиком тридцати с небольшим лет-возможно, даже слишком красивым, на вкус Джейни. Промолчав несколько минут, показавшихся ей часами, он спросил:

— На нижнее белье согласны?

— Белье? — опасливо переспросила Джейни. Нью-йоркское модельное агентство предостерегало ее против этого направления, но решение надо было принимать прямо сейчас. И она ре шилась. Стоя перед Жаком Золло, совершенно подавленная, она смело передернула плечами, изображая бесшабашную отвагу, и ответила:

— Конечно, почему бы и нет?

У Жака оставались сомнения.

— Вы не сделали… — Он подпер себе грудь ладонями, изображая женские груди.

— Имплантаты? Нет, об этом я не подумала…

— Вот и хорошо, — сказал он. — В Америке большая грудь очень популярна, но здесь, во Франции, нам не нравится, когда наши женщины выглядят коровами.

— Нет, — заверила его Джейни, — я никогда… никогда такого не сделаю со своим телом.

Теперь, пятнадцать лет спустя, Джейни оглядела улицу. Получается, она солгала тогда: в конце концов она вставила себе в грудь имплантаты. Удивляться было нечему: она редко держала слово. Прошло совсем немного времени после ее знакомства с Жаком, а она уже делала много такого, чего раньше не видела даже в страшном сне…

Не сметь об этом думать, приструнила она себя. Тем более сейчас! И она зашагала прочь, углубляясь в Латинский квартал, где располагались небольшие галереи, способные ее отвлечь. Но мозг не повиновался: какие бы преграды она ни возводила, прорывались мелкие воспоминания, грозя быстро затопить ее память болью…

На просмотрах собиралось по пятьсот молодых женщин со всего мира, жадных до работы, менеджеры модной индустрии, которым всегда необходимо было пристроить кому «кузину», кому «знакомую», агенты, уменьшавшие заработки манекенщиц, отказывавшихся принимать их условия. У всех девушек были те или иные изъяны; выше всех котировались те, кто выглядел в соответствии с требованиями момента. Вокруг таких возникала кутерьма, и им обычно удавалось сделать бойфрендом какого-нибудь фотографа, что обеспечивало больше работы — и защиту от мерзавцев, с которыми иначе невозможно сладить. Этих девушек можно было считать счастливицами: через год-два они с триумфом возвращались в Нью-Йорк, и некоторые даже становились там супермоделями.

Но были и другие, о которых больше ничего не слышали: эти спивались, вскрывали себе вены, употребляли наркотики и попадали в больницы. Об этом было хорошо известно, об этом постоянно судачили сами девушки, агенты и фотографы. Результат бывал один: вскоре нью-йоркские агентства снабжали таких неудачниц авиабилетами в заштатные городишки, откуда они были родом.

Джейни провела в Париже две недели, когда разразился скандал из-за девушки по имени Донна Блэк. Джейни впервые об этом услышала, когда находилась в фотостудии, снимаясь для рекламы компании «Ла Бейби». Это была ее первая

Настоящая работа, а то, что она снималась для рекламы, означало одно: скоро ей заплатят настоящие деньги. В рекламном проспекте должны были красоваться две обнимающиеся блондинки, при взгляде на которых потребителю предлагалось представить, как обе сбросят дорогое белье и займутся сексом. Партнершей Джейни была девушка по имени Эстелла, снимавшая комнату вместе с Донной Блэк.

Донна и Эстелла были из Индианы, только отец Донны был врачом, а отец Эстеллы — мелким торговцем наркотиками. Про мать Эстелла говорила, будто официантка, но так закатывала глаза при любом упоминании этой профессии, что Джейни подозревала, что ее мать торгует собой.

Самой Эстелле терять было нечего. Позируя, она поднялась выше и быстрее, чем могла мечтать у себя в Индиане. Она не лезла за словом в карман, все время хохотала — мать Джейни сказала бы, что такая непременно «окажет дурное влияние». Она издевалась над фотографом, почти не говорившим по-английски, комично копировала жесты, с помощью которых он пытался им показывать, что делать, и спрашивала заказчика, сколько он заплатил бы им за секс. Заказчик спокойно отвечал, что платить женщине за секс — это прекрасно, вызвав у Эстеллы и Джейни приступ хохота. Они без устали цитировали его слова, смущая фотографа и его помощников.

К концу дня Эстелле позвонил Жак, и после его звонка она была сама на своя. «Донна Блэк пырнула ножом Антуана Дюбурге», — сообщила она. Антуан Дюбурге был шишкой в одной из косметических компаний; видимо, у Донны была с ним связь, а потом она застала его в постели с другой моделью. Подобное происходило в Париже сплошь и рядом, тем не менее в студии начался кавардак; фотограф перенес съемку на следующий день, сочтя обстановку нерабочей.

Джейни и Эстелла поспешно собрали вещи и убежали. Джейни, торопившейся вниз по лестнице следом за Эстеллой, показалось, будто та плачет, но на улице выяснилось, что она ошиблась: Эстелла истерически хохотала.

— Я знала, что Донна этим кончит. Она не вылезала из неприятностей. — Говоря это, Эстелла щипала Джейни за руку.

Джейни была в ужасе. Впрочем, за месяцы, проведенные в Европе, она успела понять, что не всегда верно реагирует на происходящее и ее реакция выглядит в глазах окружающих мещанской. Поэтому, наблюдая за Эстеллой, она скопировала ее поведение: тоже стала смеяться, даже сказала, что Антуан получил по заслугам.

— Думаешь, он умер? — спросила она.

— Сомневаюсь, — ответила Эстелла, — Убить человека ножом не так просто. Для этого надо перерезать ему горло или пырнуть раз десять. — Она отбросила назад длинные волосы. — У Донны маловато силенок. Она совершенно не тренировалась, поэтому Жак и собирался ее прогнать.

Девушки посмотрели друг на друга и снова прыснули. На самом деле модели чаще всего пренебрегали физическими упражнениями и, чтобы не толстеть, сидели на губительной диете — шампанское и сигареты.

— Но для меня это проблема, — продолжила Эстелла, — теперь мне нужна новая соседка. Донна не работала, но папаша платил за нее арендную плату.

И тогда Джейни, радуясь возможности ближе сойтись с такими блестящими растленными людьми, предложила свою кандидатуру.

Эстелла жила на левом берегу, близко от Сены, в квартире с высоким потолком и входом через двор. Планировка квартиры показалась Джейни идиотской — в спальни приходилось идти через другие комнаты, но все равно это был большой шаг вперед по сравнению с ее прежней квартирой. Квартира Эстеллы, официальной арендаторшей которой была модель, жившая в Париже пятью годами раньше, а потом вернувшаяся в Нью-Йорк, где стала «лицом» одной косметической компании, была обставлена, на взгляд Джейни, дорогим французским антиквариатом, хотя на самом деле такие предметы можно было найти на любом парижском «блошином» рынке. Но больше всего Джейни удивила комнатка по соседству со спальней Эстеллы — настоящая пиратская сокровищница, набитая туфлями, сумочками, шикарными дорожными чемоданами, куртками, платьями, свитерами и украшениями лучших фирм. Все это явно было Эстелле не по средствам. При виде такого богатства у Джейни расширились глаза. Ее воспитывали в пуританской скромности, внушали, что иметь лишние вещи — непростительный грех, но сокровищница Эстеллы мигом разрушила все ее детские представления, как камень, вдребезги разбивающий зеркало. Мгновение — и она сама очутилась в Зазеркалье.

— Бери что хочешь, — предложила Эстелла, чувствуя ее смущение. — Только сперва спрашивай у меня. Ненавижу, когда про сто хватают…

— Но откуда?.. — заикнулась было Джейни.

— Мой молодой человек любит делать мне подарки, Джейни непонимающе уставилась на Эстеллу. Французы — известные скупердяи, считающие, что лучше вести приятную беседу, чем открывать бумажник.

— Он араб, — объяснила Эстелла, поглаживая замшевую су мочку от Шанель — писк сезона, стоивший больше двух тысяч долларов. — Некоторые девушки не любят арабов, боятся их, ведь они такие богачи. Зато арабы что угодно тебе купят, куда угодно повезут. У Сайда яхта, летом мы будет плавать на ней вдоль Лазурного берега. Это самое модное место, там собираются все. — Видя, что Джейни не все улавливает, она рассмеялась. — Сен-Тропез, Антиб, Монако… Сайд обещал познакомить меня с принцем Альбертом.

Даже догадываясь, что Эстелла преувеличивает, Джейни от восхищения лишилась дара речи. Мир, о котором говорила Эстелла, был ей совершенно незнаком, но сейчас он казался совсем близким, как мерцающий драгоценный браслет: достаточно протянуть руку — и он твой.

— Арабы любят окружать себя множеством красивых женщин, — продолжила Эстелла. — Может, я уговорю Сайда пригласить тебя на яхту. Если не получится, тебя пригласит кто-нибудь еще.

В голове у Джейни зазвучал тревожный звонок, но она заставила его смолкнуть.

— Посмотрим… — отозвалась она, напуская на себя загадочность, будто у нее могли найтись более интересные занятия.

В ее комнате ждали два синих чемодана «Самсонайт». Мать проявила щедрость, снабдив ими дочь, но сейчас они вдруг показались Джейни воплощением всего, что ей не нравилось в ее жизни: потрепанности, слишком явного американского духа, отсутствия блеска; главное, некоторые девушки, вышедшие совсем уж из низов, добивались гораздо большего, оказывались наверху быстрее, чем она. Пока она стояла, погруженная в такие мысли, в двери появилась Эстелла в пестрой куртке от Шанель и в джинсах с небрежно переброшенной через плечо сумочкой. С точки зрения юной Джейни, именно так должна была выглядеть шикарная молодая дама.

— Схожу куплю немного pain, — сказала Эстелла, тщательно выговаривая французское словечко, словно нельзя было сказать просто «хлеб». — Тебе что-нибудь нужно? Сигарет, например?

— Я не курю.

— Не куришь? — Эстелла засмеялась. — Придется начать. В Париже все курят. — И она, насвистывая модную мелодию в стиле диско, выпорхнула за дверь.

Джейни продолжила разбирать вещи. Но как только захлопнулась тяжелая входная дверь, она не смогла побороть соблазн и вернулась в «сокровищницу» Эстеллы. Она напоминала себе, что получила приличное воспитание, что она — при-

Личная девушка из хорошей семьи, которую с ранних лет учили не зариться на чужое, но сейчас уже не знала, что под этим подразумевалось. Может быть, таким образом людям, обреченным никогда не достичь желаемого, помогают мириться с жизнью? Она теперь жаждала очень многого и прекрасно осознавала свою цель. Ее ли вина, что ее приучали не ждать от жизни большего, чем серенькая работа, серенький брак, возня с серенькими детишками? В таком жизненном напутствии не было никакой глубины!

Но вот это, думала она, прикасаясь к тонкому шелковому платью, все эти вещи настоящие. Сколько ее ни предостерегали о том, как опасно мечтать о материальном, с ее точки зрения, он олицетворял достижения. Ими Господь или судьба одаривают своих избранников; казалось, чтобы на такого человека пролился волшебный дождь, он ничего не должен был предпринимать сам. Бродя по комнате, как в дурмане, Джейни сняла с плечиков полосатый пиджачок с воротником, отороченным золотистым мехом, шелковистее и шикарнее которого она еще не видела. Она накинула перед высоким зеркалом эту вещь, подняла воротник. В этом наряде почти исчезло ее сходство со смазливой американской студенткой, грызущей за рубежом гранит науки, она превратилась в красотку, для которой достижимо все. Не исключалось даже вступление в брак с принцем Альбертом и превращение в настоящую принцессу!

Вертясь перед зеркалом и тая от любви к самой себе, она думала: «Да, мне многого хочется. Но теперь я знаю, что могу многое получить. И получу, причем очень скоро».

14

Джейни вздрогнула. Оказалось, что она уже пересекла Сену и снова очутилась на правом берегу, в опасной близости к Вандомской площади. Она чуть постояла, а потом, как мошка на пламя, поспешила на площадь.