Стефани Лоуренс - Все о страсти

— Ты получил какие-то известия от Сент-Ивза?

Он коротко ответил, стараясь выбирать слова. Нужно провести четкую границу между ними, только вот он еще не решил, где эта граница будет проходить.

Ужин кончился. Они поднялись и вышли в коридор.

От нее так и веяло теплом, не просто физическим, а более глубоким. Теплом женственности, куда более соблазнительным. Зелень ее глаз притягивала его. Обещание страстных ласк будоражило чувства. Влекло его к ней.

Когда он отступил, она подняла руку, чтобы коснуться его плеча.

Он едва заметно отстранился.

— У меня слишком много дел. Не стоит меня ждать.

И, повернувшись, устремился в кабинет. Он не мог и не хотел видеть ее лицо.

Внешне спокойная, Франческа отправилась в семейную гостиную, где просидела около часа. Потом появился Уоллес с сервировочным столиком, на котором стояли чайник и чашки. Она позволила ему налить ей чая и отпустила. Еще час прошел в полной тишине. Наконец она отставила чашку, поднялась и пошла наверх. Там она переоделась, отложив бронзовое платье, и отпустила Милли.

В тонкой шелковой сорочке с пеньюаром из шелка потяжелее она стояла у окна в темной комнате, смотрела на залитую серебристым светом ночь… И ждала.

Еще час прошел, прежде чем в соседней комнате открылась и закрылась дверь. Она слышала шаги Джайлза. Слышала, как он разговаривал с Уоллесом. Представила, как он раздевается.

Она повернула голову и уставилась на смежную дверь. Сама не зная как, оказалась рядом и взялась за ручку. Если они собираются что-то обсудить, она хочет видеть мужа полностью одетым.

Распахнув дверь, она вошла.

— Я хочу поговорить с тобой.

Джайлз успел снять фрак и развязать галстук. Немного помедлив, он отбросил полоску белого полотна.

— Я сейчас приду.

Она остановилась в нескольких шагах, сложила руки под грудью и посмотрела ему в глаза.

— Не вижу причин ждать.

Джайлз поспешно оглянулся, как раз вовремя, чтобы увидеть удалявшегося Уоллеса.

Отвердев лицом, он повернулся к Франческе.

— Прекрасно, — холодно бросил он. — В чем дело?

Неосмотрительный выбор слов: она так и вспыхнула. Но сразу же взяла себя в руки, отчего ему стало совсем не по себе. Он и раньше видел ее в гневе; на этот раз она горела холодным пламенем, призванным не обжигать, но убивать наповал.

— Я не дитя, — произнесла она, подчеркивая каждое слово.

Джайлз многозначительно оглядел ее совсем не детскую фигуру.

— Я не подозревал, что обращаюсь с тобой… — Он осекся.

Она рассмеялась. Но так, что по полу, казалось, раскатилась горсть льдинок.

— Как с ребенком, не обладающим ни малейшим признаком инстинкта самосохранения? Безмозглой дурочкой, неспособной пройтись по парку без того, чтобы не упасть и не ушибиться? Или ты вообразил, что на меня нападут и изнасилуют прямо здесь, рядом с твоим домом? — Она снова зябко обхватила себя руками, словно гнев обладал способностью замораживать. — Ты отдал приказ, сделавший меня узницей в этом доме. Доме, который предположительно должен был стать моим. Почему?

Простой вопрос потряс его до глубины души. Он ожидал, что она будет рвать и метать. Кричать и злиться. Но она ударила в самое сердце, всего лишь пожелав узнать почему.

Он слышал, как утекают секунды. Старался замедлить дыхание. Позволить своему сердцу ожесточиться.

— Потому что таково мое желание, — объявил он наконец.

Она снова никак не отреагировала. Не воздела руки к небу. Не стала проклинать его. Только изучала, спокойно и невозмутимо. И, медленно покачав головой, возразила:

— Этого ответа недостаточно, милорд.

— Однако другого у меня нет. Это все, что я могу сказать.

И опять она отреагировала не так, как он ожидал. Глаза чуть расширились, и только. Повернувшись, она вышла из комнаты. Дверь тихо закрылась.

Джайлз тупо уставился на закрытую дверь. Внутри будто все оледенело до такой степени, что он ощутил боль. Он уже думал, что холоднее быть не может. Но и насчет этого ошибся. Впрочем, и насчет всего остального.

Как много ошибок он наделал… И только потому, что считал, будто любить кого-то или не любить — решение, зависящее только от него. Но это оказалось не так.

Шорох у входной двери заставил его повернуть голову. Он жестом отослал Уоллеса. Нужно немного времени, чтобы снова надеть невидимые доспехи, вооружить себя против неумолимого холода. Он и раньше ведал страх, но ничего подобного не испытывал. Черная бездна раскрылась перед ним, грозя затянуть. Каждая новая волна была более мощной, более продолжительной. Он думал, что одолеет таившийся в душе ужас или по крайней мере рано или поздно сможет над ним восторжествовать. Происшествие в холмах, когда из-за Ланселота чуть было не погибла Франческа, а он спас ее, позволяло праздновать победу.

Но все оказалось впустую. Если ей грозила опасность, когда он оказывался рядом, все было хорошо. Страх не уходил, но сам он не был беспомощен и знал это. Доказывал. Он силен и отважен. Вряд ли на свете существовала такая беда, от которой он не мог ее защитить, тем более что варвар, сидевший в нем, был вне себя от восторга. Это льстило его низшему «я».

Но его истинное «я» не имело доспехов против невидимых врагов. Не умело уберечь ее от них.

Против всех сознательных намерений и благоразумных решений его истинное «я» по уши влюбилось в свою жену.

Нервно дергая за манжеты, он принялся вынимать запонки. Впервые он почувствовал этот холод, когда Уоллес поднял крышку с подноса, на котором лежала изуродованная шляпка. Он старался не замечать, не обращать внимания, словно этим отрицал самое существование опасности. Потом случилась эта история с приправой.

И тут страх дерзко поднял голову. И с этой поры полновластно правил Джайлзом.

И то, что приправа вовсе не была отравлена, значения не имело. И ничего не меняло.

Он бесповоротно влюблен в свою жену. Его мир вертится вокруг ее улыбки, и сама мысль о том, что ее могут отнять, непереносима.

Уоллес вернулся. Джайлз слышал тихие шаги своего камердинера и мажордома, старавшегося бесшумно повесить в гардероб сброшенный фрак.

Дверь в комнату Франчески снова открылась. Она появилась на пороге, взволнованная, взбешенная до такой степени, что щеки полыхали пожаром. Волосы были всклокочены, словно она в гневе их ерошила.

Джайлз поспешил бросить взгляд на Уоллеса, дабы убедиться, что мажордом тактично удалился. Мысленно готовясь к схватке, он осведомился:

— Что теперь?

Она была так рассержена, что он почти боялся встретиться с ней глазами. Не хотел видеть боль и обиду в изумрудной зелени.

— Почему ты делаешь это? — спросила она едва слышно, дрожащим от подавляемых эмоций голосом.

— Потому что так надо?

— Почему? — повторила Франческа, ощущая свинцовую тяжесть в том месте, где полагалось быть сердцу.

— Франческа… — выдохнул Джайлз, — ты вышла за меня, — Его голос был таким же тихим, но куда более жестким, почти непререкаемым. — Даже после той встречи в лесу ты все же вышла за меня, хотя прекрасно знала все условия этого брака. Знала и соглашалась.

— Да. И все же я не понимаю.

Когда он отвернулся, она встала перед ним так, чтобы видеть его лицо. Она не собирается отступать. Не позволит, чтобы от нее отделались.

Прерывисто вздохнув, она широко раскинула руки, — Чем я заслужила такое? Почему ты обращаешься со мной как с забравшимся в дом разбойником?

Укол попал в цель. Он бросил на нее резкий взгляд.

— Да, — продолжала она, — как с возможным вором, за которым нужно следить день и ночь.

— Здесь все твое…

— Нет! — жалобно вскрикнула она. — Здесь нет ничего моего!

Внезапное молчание окутало их. Оба замерли, балансируя над пропастью. Они не сводили глаз друг с друга, и она остро ощущала, как он одной лишь силой воли вынуждает ее отступить, уйти и больше не показываться.

И в эту неестественную тишину она роняла одно за другим горькие слова:

— То единственное, единственное, чего я хотела от этого брака, мне не принадлежит.

Его лицо потемнело. Он выпрямился.

— Я с самого начала точно перечислил, что именно могу тебе дать. Скажи, я хоть в чем-то солгал? Хоть чего-то не исполнил?

— Нет. Но я предлагала тебе больше, куда больше, чем было договорено. И ты брал. С радостью.

Этого он отрицать не мог. Только стиснул зубы и ничего не ответил.

— А я давала. Давала безоглядно. Пыталась изо всех сил быть такой, какой ты хотел видеть жену: вела дом, была гостеприимной хозяйкой, делала все, что обещала, и не только. — Поморщившись, как от боли, она уже мягче спросила: — А теперь скажи мне, пожалуйста, что сделала я, чтобы так со мной обращаться?

Бесполезно было притворяться, что он не понял. Что не знал, чего она хочет. На что надеется. О чем мечтает. Джайлз всей душой хотел сделать вид, будто ничего не понимает. Но для этого они чересчур далеко зашли. С самой первой минуты они были искренни друг с другом, пусть и не всегда на словах. Только с ней он мог общаться, как ни с кем во всем мире, даже со своими друзьями. Эту высокую духовность ни с чем невозможно сравнить. Никак невозможно забыть. От нее невозможно отречься. Они словно были настроены друг на друга, понимали друг друга с полуслова. Читали мысли. Она с самого начала была откровенна и открыта. Он же позволил ей верить, будто она занимает какой-то уголок в его сердце. В душе. А на самом деле… Его сердце было с самого начала оковано броней, а душа — закрыта на сто замков, и туда никто не мог проникнуть.

И ради этого, ради того, кем она была и есть, он не смог ей солгать.

— Я никогда не обещал любить тебя.

Изумрудная зелень ее глаз сгустилась до черноты. Она долго смотрела на него, прежде чем надменно вскинуть подбородок.

— Любовь не есть нечто такое, что можно обещать.

С этими словами она повернулась и покинула его. Подол пеньюара потерянно волочился следом.

Любовь — это то, что приходит медленно, неслышно, без лишней суеты. Застает человека врасплох и берет в плен. Франческа недаром сказала, что чувствует себя заключенной. Она и была пленницей. Любовь к нему держала ее в своей неумолимой хватке. Но она не знала, что то же самое происходит с ним. Ни он, ни она не могли освободиться. Вырваться. Обрести крылья. Не сейчас.

Сейчас уже слишком поздно сожалеть о чем бы то ни было. Слишком поздно прятать голову в песок. Их настигла любовь. Болезнь неизлечимая. Неискоренимая.

В конце концов он смирился с этим, правда, не без борьбы, но долгие часы прошлой ночи, когда он исступленно прижимал ее к себе, выявили реальность куда более неумолимую, чем ему каралось до сих пор.

Любовь просто была. Существовала. Она не просила разрешения, не требовала решений. Она жила. Жила в нем.

Мысли лихорадочно метались в голове Джайлза, пока он стоял перед высоким комодом, расстегивая рубашку. Вошел Уоллес. Джайлз селена стул, молча позволяя ему стащить с себя сапоги. Словно обо всем забыв, он смотрел вдаль, ничего не видя. Ничего не замечая.

Что делать? Воспоминания о том, что он увидел ь ее глазах, перед тем как она повернулась и вышла, бередили мозг. Подумать только, что он мог развеять ее муки всего тремя короткими словами, вернуть сияющую улыбку! Мог сказать ей правду и попытаться вернуть все, что между ними было. Но не глупо ли это? И может ли он ей довериться?

Какой-то тоненький внутренний голосок шептал, что может, конечно, может, но все его существо противилось этому. Доверить женщине свое сердце? Добровольно отдать ключ от его укреплений? Добровольно дать ей в руки оружие, которым она при случае сумеет уничтожить его?

Немыслимо, невероятно! Пусть варвар был готов на все, чтобы защитить ее, но с таким же рвением он стремился защитить себя!

Должен быть какой-то иной способ.

Он поднялся и, выдернув рубашку из-за пояса брюк, продолжал расстегивать пуговицы.

Условия их брака, условия, определенные им самим, всплыли в памяти. Она дала ему все, что он хотел, все, кроме…

Голая, ничем не приукрашенная правда предстала перед ним.

Его взгляд уперся в смежную дверь. Пробормотав проклятие, он распахнул ее, вошел, но вспомнил Уоллеса и тут же постарался прикрыть ее плотнее.

Он не сразу разглядел ее в прошитой лунными лучами темноте. Она была по другую сторону кровати. Сидела в кресле, лицом к окну. Приближаясь, он успел заметить, как она украдкой вытерла глаза.

Он остановился у кресла:

— Почему ты не сказала мне?

Она подняла глаза.

— Что именно?

Несмотря на хриплый голос, ее недоумение казалось искренним.

— Ты беременна, — процедил он.

Ее широко распахнувшиеся глаза подсказали ему, что она знала, но сейчас, именно в этот момент, просто забыла. Ей было не до того.

Она полуобернулась к нему: