— Может быть! — не могу не согласиться. — Но только потому, что Татка не знает, какое ты на самом деле дерьмо.


Слова вырываются на волю прежде, чем я успеваю их проглотить, и повисают над столом яркими обвиняющими транспарантами. Да что за черт? Понятия не имею, почему так молниеносно утратил над собой всякий контроль. Не потому ли, что подспудно чувствовал, что мой старик, брат, да и все вокруг, понимают нечто важное, то, что каждый раз ускользает от меня самого. Каждый раз ускользает…


— Знаете, что? Я, пожалуй, сыт. Извините.


Отец опускает ладони на стол и, тяжело опираясь на них, поднимается.


— Па, Клим… Ну, какого черта? Вы не думали поговорить, я не знаю… Попробовать наладить контакт? Мы одна семья, и должны держаться вместе.


— Конечно, сынок… Так и должно быть, — соглашается старик, но все равно выходит из-за стола, а потом и из зала.


— Доволен? — интересуется Сашка. Пожимаю плечами и переключаюсь на подоспевшего официанта. — Знаешь, ты странный в последнее время, — не унимается брат, когда официант уходит.


— Правда? И в чем же это выражается?


— Во всем! В кои веки у тебя все в порядке. И с бизнесом все хорошо, и в семье все гладко. Жена, опять же, еще попробуй такую найди… А ты все никак себя не отпустишь. Все подвоха какого-то ждешь.


— Что поделать? Подвохи меня поджидают, считай, на каждом углу. — задумчиво стучу по столу. Как знать, может, прав Сашка? Я совершенно разучился расслабляться.


— Интересно, какого подвоха ты ждешь от Татки! — усмехается тот. — Я ее двадцать лет знаю!


— А то, что у нее тетка — начальник ЗАГСа, в котором нас поженили, знаешь?


— А это еще здесь при чем?!


— Может, и ни при чем. А может, неспроста у меня штамп в паспорте появился.


— Постой-постой… Ты реально думаешь, это Татка подстроила? Поверить в это не могу! Ты окончательно спятил, вот, что я тебе скажу. И я очень надеюсь, что тебе хватило ума хотя бы ей на озвучивать свои подозрения.


Отвожу взгляд и взмахом руки даю знак официанту принести нам счет.


— Нет… — недоверчиво тянет Сашка. — Только не говори, что ты вывалил это на неё!


— Было дело. Но мы со всем разобрались, — огрызаюсь я. — Да и вообще это неважно…


— Кого ты пытаешься в этом убедить?


Резонный вопрос! Открываю рот, но, так и не найдясь с ответом, затыкаюсь.


— Это мы подстроили. С Кирой. Если тебе так важно докопаться до сути… это сделали мы.


А это уже вообще за гранью. Поднимаюсь вслед за братом из-за стола. Сую руки в карман, чтобы хорошенько не врезать этому мелкому засранцу.


— За каким чертом вам это понадобилось?!


— Не поверишь. Хотелось сделать тебя счастливым.


— Женив на первой встречной?!


— На той, кто будет любить тебя, дурака! Любить по-настоящему…


— Постой! Что ты имеешь в виду?!


— А ты подумай. Умник. Кстати, у Киры сегодня прием, так что я отъеду на пару часов. Надеюсь, биг босс не против, и я не останусь без работы.


Понятно. Младший полез в пузырь! Кручу пальцем у виска и бросаю на стол несколько смятых купюр. Пока одеваюсь — Сашка уже уходит. А ведь я так и не понял, что он имел в виду.


— В офис, Клим Николаич?


— Нет, Гриш. Давай домой… — качаю головой, устаиваясь на заднем сиденье машины. Звоню секретарю, чтобы отменить назначенные на вечер встречи. На душе тягостно. И опять это не покидающее меня чувство, будто я снова упустил что-то важное.


Дома никого. А я уже, оказывается, привык к компании. Меня встречает лишь кот, который до этого мирно посапывал, лежа верхом на Таткиной сумке, которую она забыла убрать с тумбочки в гардероб. Удобно так ему, что ли?


— Ну, привет, — чешу Стасяна за ухом. Тот широко зевает, вывалив длинный розовый язык и вытянувшись на всех четырех лапах, выгибает спину дугой. — Ты ел?


— Мя!


— Нет? А чего? Неужели в кои веки у тебя пустая миска?


Стасян опять обиженно мявкает и, видимо, для того, чтобы наглядно продемонстрировать мне случившееся безобразие, сигает на пол. Таткина сумка летит в противоположную сторону. Выругавшись, приседаю, чтобы устранить последствия котячей диверсии. Так уж вышло, что у Стасяна с Таткой сложились не самые лучшие отношения, и вряд ли стоит ей добавлять поводов думать, будто кот изводит ее специально. Она и без этого абсолютно уверена, что у Стасяна на неё имеется зуб.


Поднимаю с пола бальзам для губ, зеркальце, которое, к счастью, не разбилось, тонкие кожаные перчатки, шарф и… тест на беременность. Я сразу узнаю коробочку с логотипом моей компании. А чуть дальше замечаю еще одну. Это уже — продукция конкурентов. Хотел бы я знать, зачем они моей жене. Впрочем, это и дураку понятно. Вопрос в другом. Почему она не поделилась со мной своими подозрениями?


Когда в дверь звонят, я сижу в коридоре, подперев стену затылком. Мне кажется, измени я положение — и эти стены упадут, рухнут прямо на мою голову. Во мне так много всего. Радости, сомнений, непонимания… И это настолько странный коктейль, что мне не удается с ним справиться в одиночку.


Опираясь на ладонь, встаю. Открываю двери и ловлю Таткин удивленный, но в то же время радостный взгляд.


— Привет. — То ли с моим голосом что-то не то, то ли я как-то странно выгляжу, потому что выражение красивого лица жены тут же меняется, и она застывает в пороге, хотя уже захлопнула за собой дверь и могла бы, по крайней мере, разуться.


— Что-то случилось?


— Это ты мне скажи. Что это означает?


Нет, однозначно, что-то не так с моим голосом. Я будто утратил над ним всякий контроль, и те интонации, что в нем присутствуют, даже мне самому кажутся ужасно неправильными. Я откашливаюсь и пробую еще раз, опасаясь испортить момент:


— Ты беременна? — Татка закусывает губу и медленно кивает. Как болванчик, повторяю за ней и растираю ладонями дорогую шерсть брюк, которые безнадежно измялись. — А мне почему не сказала? Ты же… не думаешь избавиться от ребенка?


Опять качает головой. На этот раз отрицательно. И если я просто не узнаю свой голос, то Татка, похоже, его потеряла вовсе.


— Я… хотела тебе сказать.


— Так что же тебе помешало?


Я хочу знать. Мне важно… действительно важно понимать ее мотивы. Такой уж я человек. Привык все держать под контролем. Докапываться до истины. Особенно там, где это вдруг стало так важно.


— До сегодня я не была уверена… И если честно, ужасно трусила.


— Трусила? — сглатываю колючий ком, — почему?


Татка не спешит с ответом. И, словно напротив, желая что-то от меня утаить, отворачивается, расстегивая пальто, но, даже сняв его, не спешит повесить то в шкаф, чтобы вернуться к прерванному разговору. Поверить не могу. Она беременна! А ведь вот так, со спины, ничего и не видно. Да и спереди ничего не разглядеть — рано еще, но мне все равно хочется, чтобы она поскорей обернулась.


— Тат! — касаюсь руки.


— По многим причинам.


— Ты… сомневаешься в наших отношениях? Или что? — презираю себя за неуверенность, прозвучавшую в голосе, но ничего поделать с ней не могу. А Татка, наконец, оборачивается. Что-то в моих словах ее проняло.


— Нет. Что ты… Если я в чем-то и не уверена, то только в том, что тебе самому это нужно. Я даже не знаю, поверил ли ты, что я не имею отношения к нашей проклятой женитьбе… — она судорожно сглатывает, выжидает несколько секунд, будто собираясь с силами, и продолжает: — К тому же ты явно дал мне понять, что пока не хочешь, чтобы я забеременела.


— Презервативы… — доходит вдруг до меня.


— Да… Ты купил презервативы, но было уже поздно, и поэтому… поэтому я очень боялась. Не хочу, чтобы ты подумал, словно я пытаюсь тебя удержать… то штампом в паспорте, то при помощи ребенка.


И самое дерьмовое в этом всем, что ее страх был не напрасным. Говоря откровенно, до сегодняшнего разговора с Сашкой этот страх во мне действительно жил. И хоть я старался поменьше загоняться по этому поводу, глубоко-глубоко в душе, меня точил червячок сомнений.


— Эй… Ты что? Я думал, мы во всем разобрались.


Наконец, шагаю к жене, сгребаю ее в объятья и бережно, будто боясь сломать, прижимаю к своей груди. Она ничего не знала! Она — такая же жертва дурацкого розыгрыша, как и я. Господи боже!


— Так ты… мне действительно веришь?


— Ну, конечно! Зачем бы я оставался с тобой, если бы считал тебя лгуньей?


Вопрос на миллион. Потому что я оставался! Даже когда меня терзали миллионы сомнений, я оставался с ней… Почему?


— Не знаю! Может быть, потому, что пал жертвой моих колдовских чар, — Татка смеется и одновременно с этим шмыгает носом. Даже представлять не хочу, что ей довелось пережить одной. В одном я уверен точно — в следующий раз, что бы ни случилось, я буду рядом.


— А я и пал, — соглашаюсь с очевидным. Веду носом по ее волосам. Целую макушку. — И те презервативы… Глупости это все. Я просто испугался, что не справлюсь с ролью отца. В конце концов, у меня не было нормального примера. Но знаешь, пока я сидел вот возле той стеночки, ожидая твоего возвращения, я пришел к выводу, что, в случае чего, ты меня подстрахуешь и просто не дашь наломать дров.


— И твои страхи ушли? — мягко улыбается Татка.


— Не полностью. Но, думаю, я справлюсь. И, Тат…


— Что?


— Ты же… ты же поняла, что я не против ребенка, что я готов и приложу все усилия, чтобы у вас с малышом все было?


— Конечно, поняла.


— Это ведь главное? — уточняю настойчиво.


— Что именно?


— То, что ты уверена во мне на все сто?


— Да, конечно.


— Тогда можно мы продолжим этот разговор потом… В другой раз, ладно?


— Без проблем. А чем же мы займемся сейчас?


Бросаю на нее тяжелый взгляд из-под бровей, разворачиваюсь и веду за собой, держа за руку. А оказавшись за дверями спальни, заглядываю ей прямо в глаза.


— Можно я тебя… потрогаю?


Конечно, это звучит странно. Но она понимает, чего я хочу. Стаскивает с себя свитерок, берет мою ладонь и ведет ею по низу живота, пока мои распластанные пальцы не накрывают его полностью.


Меня чуток потряхивает от эмоций. Это даже странно, потому что обычно я не такой чувствительный. Но сейчас меня конкретно ведет.


— Доктор сказал, что срок — шесть недель. Так что ты попал в цель с первого раза, — Татка шуткой пытается разрядить скопившееся в воздухе напряжение, и я ужасно… вот просто ужасно ей благодарен за это, потому как мне реально кажется, что если не ослабить эту пружину внутри, меня просто разорвет на части. От чувств. От любви. От эмоций.


— Я не только меткий, но еще и ужасно дальновидный.


— Правда? Это еще почему?


— Ну, как? Теперь ты от меня совершенно точно никуда не денешься.


— Ты правда хочешь, чтобы я была рядом?


— Конечно, хочу. Что за вопросы?


— Не знаю. У нас все так странно закрутилось…


Знала бы ты, насколько странно — удивилась бы, — думаю я, а вслух говорю:


— А знаешь, что? Мне плевать, с чего началась наша история. Главное, куда она нас привела.


— И куда же?


— Сюда. В этот миг. Который я ни на что не променяю.


Глава 23

Тата


— Сюда. В этот миг. Который я ни на что не променяю.


Конечно, это не признание в любви. Но даже от таких незатейливых слов я будто проваливаюсь в воздушную яму. Тело становится легким, как перышко, меня охватывает блаженная, превращающая кости в желе, истома. Мой мир сходит со своей привычной орбиты и, будто ознаменовывая этот переход, небо взрывается оглушительным раскатом грома. Обещанная гроза задерживается в пути, но все же настигает город. Первые тяжелые капли срываются из-под свинцового купола и вдребезги разбиваются о водосток. В комнате вмиг становится серо, словно неожиданно посреди белого дня наступил вечер. Лезвие молнии вспарывает тяжелое брюхо тучи и, устремляясь к самой земле, обрушивается на нее всей мощью своей стихии. Даже сквозь залитые дождем стекла видно, как в парке неподалеку ветер безжалостно гнет к земле макушки только-только высаженных деревьев.


Отрываю взгляд от окна и заглядываю в грозовые глаза мужа. Клим обнимает меня чуть крепче. Зарывается пальцами в волосы и осторожно начинает массировать мою абсолютно пьяную от восторга голову. А потом целует. И стихия за стенами нашего дома перетекает в меня.


Дрожу. Кончиками пальцев Клим ведет по моей спине вверх и замирает на уровне лопаток. Не могу понять, почему он медлит. С намеком прикусываю его губу, но Клим все равно отстраняется и только так, глядя мне в глаза, неторопливо расстегивает застежку лифчика, а потом так же медленно указательным пальцем по очереди снимает бретельки бюстика, потому что тот даже не думает падать. Все это время я не дышу, наблюдая за разгорающимся в его глазах огнем. И лишь когда он осторожно касается напряженных вершинок, со всхлипом глотаю воздух.