— Дядя, твое гостеприимство щедро, как всегда, — сказал Кедар. Он покинул комнату и поспешил по коридору к бане, пристроенной Османом к дому. Девушки-рабыни уже ждали его, как сказал Осман, и быстро раздели его. Это были хорошо знакомые ему негритянки. Он весело шутил с ними, пока их умелые, опытные руки намыливали и скребли его. В конце концов, мыть хозяина и его домочадцев или гостей, которых присылал хозяин, было их ремеслом. Зная, что Кедар — мужчина темпераментный и что после долгого пути похоть должна одолевать его, как жеребца в стаде кобыл во время течки, они нежно поддразнивали его, в то время как его орган набухал под их пальцами. По прошлым приездам господина Кедара они знали, что он склонен утолять свой голод даже со скромными банщицами, и надеялись На его благосклонность и на этот раз.

Однако сегодня их ждало разочарование. Он понимающе усмехнулся и покачал головой.

— Ax, — сказала старшая, полная девушка по имени Нигера, — господин Кедар хочет сберечь свою мужскую силу для этой новой рабыни, Муны. Это ее уязвит сегодня его могучее копье.

Остальные захихикали, прикрывая рты ладонями, когда Кедар радостно кивнул.

— Что ты знаешь о ней? — с любопытством спросил он.

— Ее привезли недавно, и она подружилась с Алимой. Она женщина красивая и мягкая, судя по бане. Она в основном проводит время с госпожой и детьми.

— К детям она очень нежна, — добавила другая банщица. — Говорят, в прошлой жизни у нее были дети. Как-то я увидела, что она вздыхает, глядя на младшую дочь госпожи Алимы, и она такая печальная!

Банщицы кончили скрести Кедара, сполоснули его чистой водой. Затем занялись его щетиной, так как он пожелал гладко побриться. После этого они отвели его в ванну с горячей водой, чтобы он отмок и его уставшие за время пути мускулы расслабились. Он, раздумывал над услышанным. Итак, Муна не девственница, хвала Аллаху, — сегодня ему не хотелось возиться с девственницей. Ему нужна женщина, сведущая в страсти, даже если она заупрямится, с помощью нежности и настойчивости ее легко уговорить, она быстро сдастся. Пока он размышлял о соблазнительном подарке дяди, на его устах бродила почти плотоядная улыбка, Она была одета изысканно, но при этом просто. На ней были широкие шаровары из полупрозрачного розового шелка, пронизанного серебряными нитями, с широким вшитым поясом и завязками на ногах. Они низко сидели на бедрах, оставляя обнаженной полоску между ними и такой же розовой шелковой открытой безрукавкой-болеро, отделанной по краям серебряной тесьмой, едва прилегавшей к нежным окружностям ее груди. О, как хотелось ему увидеть эту грудь! Но нежная краска стыда, появившаяся на ее щеках, когда дядя приказал ей раздеться, умилила его. На ней, конечно, не было украшений — ведь у нее еще не было хозяина который подарил бы драгоценные игрушки. Да, подумал он, ему придется потратить целое состояние на драгоценности. Он улыбнулся в предвкушении ее восторга от тех даров, которые она получит от него. Ее черные волосы были стянуты сзади розовой лентой, украшенной жемчугом, и ему захотелось развязать ее и запустить пальцы в ее гриву.

Напряжение внизу живота сигнализировало о том, что его фантазии снова возбудили его. Тихо ругнувшись, он попытался отвлечься от мыслей о своей новой прекрасной рабыне и начал про себя повторять суры Корана. Это было прекрасное средство. Мужчина не должен позволять женщине проникнуть в свое сердце так глубоко, чтобы он не мог обойтись без нее. Через несколько минут Нигера похлопала его по плечу:

— Пора, господин.

Он вышел из мраморной ванны и по мозаичному полу прошел в другую, светлую и прохладную комнату, где молчаливые рабыни принялись подстригать его волосы и ногти. Затем он лег на скамью для массажа и отдался опытным пальцам Нигеры. Через час она помогла ему сесть и подала чашечку горячего сладкого турецкого кофе. Он осторожно потягивал напиток из полупрозрачной фарфоровой чашки, чувствуя себя освеженным и вполне готовым к долгой вечерней встрече с Муной.

Встав, Кедар раскинул руки, и рабыни завернули его в просторный кафтан. Он сунул ноги в подставленные мягкие туфли без задников и, благодарно улыбаясь банщицам, покинул баню и направился в свои комнаты. При его появлении евнух распахнул дверь как раз вовремя, чтобы он прошел в главный зал.

Это была большая побеленная комната, облицованная черными, белыми и красными плитками, образующими геометрический орнамент. Слева — три окна, украшенные лепниной. Большая часть выстланного прохладной красной плиткой пола покрыта толстым красно-голубым ковром, пронизанным золотистыми нитями. На другой стороне комнаты стояли низкие диваны без подлокотников, обтянутые красной парчой, с мягкими пухлыми белыми подушками, вышитыми золотом. В центре находилась медная жаровня на ножках, а с потолка свисала такая же медная лампа с янтарными стеклами. Около диванов стояли низкие полированные круглые столики, на которых возвышались медные лампы поменьше, с причудливо закрученными фитилями.

Напротив двери располагался бархатный красный альков, в котором стояла широкая кушетка, обтянутая красным бархатом и парчой. Стены вокруг также были затянуты красным бархатом. Кушетка застлана красно-золотым парчовым покрывалом с затейливым геометрическим узором. По краям кушетки и у стены были навалены огромные разноцветные пуховые шелковые подушки. На выложенной плиткой ступени, ведущей к кушетке, также лежала длинная красная бархатная подушка с шелковыми кисточками.

Она должна ждать его здесь. Он поискал ее взглядом и увидел, что она спит, растянувшись на кушетке в алькове. Кедар решил быть сегодня вечером снисходительным, но в дальнейшем ей придется понять, какое место отведено ей в его жизни. Женщины не могут вертеть им, как Османом. Он некоторое время стоял у входа, глядя на нее, а затем подошел и, опустившись на колени на подушки, стал внимательно рассматривать ее. Да, дядя прав: она красавица. Чтобы понять, как мягки ее волосы, ему не нужно было прикасаться к ним. И ее кожа! О Аллах! Протянув руку, он приподнял краешек ее болеро, обнажив кусочек груди. Он долго созерцал ее окружность, не прикасаясь к коже. Больше всего ему нравилась ее совершенная круглая форма, а дерзко торчащий маленький розовый сосок завораживал его. В прикосновении не было нужды — его опытный взгляд сразу определил, как мягка, гладка и нежна ее кожа, как упруга грудь.

И тут Скай открыла глаза. Прежде чем она в притворной скромности прикрыла их снова длинными ресницами, ее голубые глаза на мгновение встретились с глазами Кедара, и онулыбнулся уголками губ. На эту долю секунды она заставила его почувствовать себя мальчишкой, застигнутым как раз тогда, когда он изготовился совершить что-то гадкое. То, что она оказалась способной на это, даже почти не зная его, поразило его.

— Не надо порицать меня за созерцание твоей красоты, моя прекрасная Муна, — сказал он. — Твое лицо и грудь заворожили меня.

— Нужно ли так хвалить меня, господин Кедар? — ответила она. — Я всего лишь твоя ничтожная рабыня.

— Твой ответ безупречен, — сказал он. — Но знаю, что ты не веришь своим словам.

— Я не родилась рабыней, господин Кедар.

— Но теперь ты — самая прелестная рабыня, и я возношу хвалу Аллаху за то, что он привел тебя ко мне, Муна. — Ему было приятно, что рабство не сломило ее дух. Скай же улыбнулась про себя. Она решила быть не столь послушной с этим человеком — это быстро надоест ему. Но его следующие слова заставили ее вздрогнуть:

— Разденься для меня, Муна. Я хочу видеть твою красоту, а не догадываться, что скрывает прозрачный шелк твоего очаровательного костюма.

Скай не смогла превозмочь пронизавшую ее дрожь. Настал момент, более всего страшивший ее, ибо после этого пути назад не было. Еще раз она спросила себя, не сошла ли она с ума в своей попытке освободить Найла? Несмотря на все сказанное Османом, она может и не найти его.

Что, если к ее прибытию в Фее он будет мертв? Нет ничего страшнее женщины, разъяренной отказом мужчины, которого она возжелала, а принцесса Турхан всесильна. У раба нет прав — его можно убить просто потому, что хозяину это доставляет удовольствие. В какое-то мгновение она уже было решила бежать к Осману, просить его прекратить этот маскарад, но с ужасом поняла: слишком поздно.

Она молча соскользнула с кушетки, держась к нему спиной. Одним движением, столь грациозным, что он даже не смог понять, как она это сделала, Скай сдернула с себя маленькое болеро и уронила его на пол. Сидя на кушетке, Кедар восхищенно созерцал изысканные очертания ее длинной спины. На ее коже не было ни единого изъяна, она была чиста, как нетронутый пергамент. Скай медленно распустила пояс шаровар и, когда они соскользнули к ее лодыжкам, вышагнула из них. Она повернулась к нему, так что он успел мельком увидеть ее грудь и живот прежде, чем она склонилась перед ним, уткнувшись головой в ворс ковра.

— Что прикажет мой господин? — прошептала она. Овладеть. Эта мысль пронеслась в его сознании: он должен овладеть ею, прыгнуть с кушетки, бросить ее на ковер и овладеть. Вместо этого он сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Он не был сторонником торопливости в страсти, но должен был признаться себе, что еще ни одна женщина не вызывала в нем такого приступа страсти, как эта. Возможно, всему виной долгое воздержание, но Кедар знал, что оно ни при чем. Он не забывал свой гарем, иногда посылая в одну ночь за двумя-тремя женщинами, но он не был и несдержанным глупцом, который и дня не может провести без теплой и страстной женщины.

— Встань, — приказал он и с наслаждением наблюдал за тем, с каким изяществом поднялась она на ноги.

В свою очередь, она наблюдала сквозь полуопущенные ресницы за тем, как он встал с кушетки и подошел к ней, остановился и долго созерцал ее, время от времени приказывая ей принять ту или другую позу. Она молча подчинялась.

— Повернись, Муна. — И она ощущала почти физически, как его глаза скользят по ее плечам вниз, к ягодицам, и потом вдоль ног. — Еще повернись. — Его взгляд скользнул от ее лодыжек по ногам, к припухлости жемчужного холма Венеры. Он видел, что расщелина под ним длинная, глубокая и изящная, что в соответствии с гаремной наукой выдавало в ней темперамент. Он перевел взгляд на ее круглый живот, на стройную, изящную талию, на ее грудь. — Подними руки, — приказал он. — Заведи их за голову.

Ее груди поднялись, и он смог полностью рассмотреть их. Никогда еще Скай не чувствовала себя столь униженной, как сейчас, когда его глаза пожирали ее округлости. Она с горечью подумала, что не хватает только того, чтобы он потребовал раскрыть рот и осмотрел ее зубы. До этого момента она еще не понимала, как чудовищно унизительно рабское состояние. Да, она была рабыней Халида эль Бея — но только формально, и после свадьбы он сразу освободил ее. И Халид никогда не обращался с ней так: он с самого начала был влюблен в нее. Кедар — нет. Им правила не любовь, а похоть, он наслаждался своим новым приобретением. Об этом и говорил методичный осмотр.

Однако Кедар вовсе не был безразличен к новой рабыне. Он заметил, как ее щеки покрылись румянцем от возмущения, когда она молча выполняла его команды. Он заметил, как учащенно забилось ее сердце, отчего колыхалась ее грудь и запульсировала жилка на горле. Он заметил, что она слегка дрожала, хотя и пыталась стоять неподвижно, как статуя. Да, ее дух не сломлен, и он был рад этому! Он не сломает ее — а только укротит, хотя укротить полностью дикое животное невозможно. И удовольствие от предвкушения этого наслаждения окатило его, как целительный бальзам.

Протянув руку, он впервые коснулся ее. Коснулся так, как коснулся бы своей кровной арабской кобылы, чтобы приласкать. Медленно, осторожно он провел рукой от плеча до ягодиц.

— Не бойся, моя прекрасная Муна, — сказал он низким бархатным голосом. Однако Скай не смогла удержать приступа легкой дрожи — его тон напомнил ей мурлыканье сытого кота. Крепко охватив ее за талию, он привлек ее поближе, и его губы мягко коснулись ее губ. Потом, к ее удивлению, он отпустил ее, но в это время его вторая рука плотно охватила ее грудь. Ее рука инстинктивно дернулась, чтобы сбросить его руку, но он циничным тоном предостерег ее:

— Нет, Муна, это мое право — теперь ты принадлежишь мне. Я буду осторожен, моя прелесть, но ведь ты не девственница, чтобы бояться меня. — Он развязал шелковую ленту на ее голове, и ее длинные черные волосы упали на плечи.

— Ты чужой, — прошептала она. К собственному удивлению, Скай осознала, что и в самом деле боится этого мужчину, но самое ужасное — не понимала почему.

— Это не важно, — ответил он. — Ты моя, ты прекрасна, и я тебя хочу. — Его большой палец непрерывно поглаживал ее твердеющий сосок, и Скай пришлось прикусить нижнюю губу, чтобы не застонать. — У тебя прекрасная грудь, — продолжал он, — посмотри, Муна, как идеально легла она в мою руку, лишь немного переполняя ее. Да, пожалуй, у тебя самая прекрасная грудь из виденных мной. — Он улыбнулся ей. — Банщицы сказали, что ты не девственница и вроде бы у тебя есть дети. Ты была замужем, моя прелесть?