— Дели, давайте перейдем на «ты», если вы не против?

Она неопределенно покачала головой и промолчала.

— Я попросил мальчика-посыльного, который в городе знает многих, расспросить о «Филадельфии»…

— И обо мне, — добавила она.

— И о владельце парохода. Какой-то шкипер в таверне, или, как это называется у вас, в питейной забегаловке, сказал, что у вас похороны. Я и решил как-то поддержать тебя…

— Почему же вы не подошли?

— Не знаю. Я не смог. Было слишком много молодых людей, и что-то мне мешало, — замялся он.

— Да, это были мои дети, их у меня четверо.

— Видимо, их, как это ни смешно прозвучит, постеснялся. Мне показалось, мое присутствие будет излишним.

— Зря! — воскликнула она. — Зря вы постеснялись… Ты знаешь, а я почувствовала твою поддержку, что ты рядом со мной, что ты хочешь как-то успокоить меня, что ли… Я тебе благодарна за это, — совершенно серьезно сказала Дели.

— Благодарна? И не более того? — прищурился он.

— Максимилиан! Ты требуешь от меня слишком многого! — воскликнула Дели в изумлении. — Вчера я похоронила мужа, а сегодня сижу с тобой!.. И совсем не из-за того, что ты… Что я… — Она запнулась, подыскивая слова и учащенно дыша. — Если бы не дети, если бы мне не нужны были деньги, чтобы учить Алекса, чтобы Мэг могла жить в городе. Нам нужно заплатить за похороны…

— Со мной ты ни о чем можешь не беспокоиться.

— Максимилиан! — вскричала она и ударила кулаком по столу. Она поняла, что шампанское бросилось в голову, лицо Максимилиана немного поплыло перед глазами, чрезвычайно странно! Она так мало выпила, ей стало дурно от этого запаха роз, от непривычно изысканного завтрака — или он, со своей прямотой, так на нее влияет, что закружилась голова?

Максимилиан расхохотался:

— Ну ты совсем как моя жена. Она тоже закатывает истерики, когда чем-то недовольна.

После этих слов у Дели мгновенно просветлело в голове, она сменила гнев на милость:

— Слава Богу, что ты не скрываешь, что женат.

— И в самом деле ты обо мне очень плохо думаешь. Ты ведь меня совсем не знаешь…

— И ты меня тоже, Макс, — добавила она, вскинув брови.

Он попытался что-то съесть, но на лице его появилось брезгливое выражение, и он отодвинул тарелку.

— Дели, моя жена — пустая, ограниченная женщина. Мы давно не живем вместе. Она переехала под Рединг и живет там в небольшом поместье, которое я, пожалуй, специально для нее и купил, чтобы она была подальше от Лондона. Она живет там вместе с моей средней дочерью. Я давно хочу развестись, Дели… Мы уже не любим друг друга. Может быть, никогда и не любили. Она…

— Пожалуйста, не надо говорить о ней плохо, — сказала Дели, прервав его на полуслове. — «Пустая, ограниченная»… Если твоя жена, как ты говоришь, пустая и ограниченная, то я, на твой взгляд, видимо, бескрайняя? Ты так, что ли, думаешь?

Он неожиданно звонко расхохотался:

— Дели, как ты меня радуешь!

— Да-да, наверное, так же, как моя картина или даже более, — сухо сказала она.

— Дели, Дели… — Он перегнулся через стол и хотел поймать ее за руку, но она отдернула руку и резко встала.

— Максимилиан!

— Да, ты права, — грустно согласился он.

Не зная, садиться ли ей снова за стол или быстро выбежать отсюда, Дели стояла, крепко держась за резную спинку стула, словно боялась упасть.

— Я хочу еще раз взглянуть на то, что нарисовала.

— Пожалуйста.

Дели прошла в другую комнату: это оказалась просторная спальня с большой кроватью, застеленной шелковым покрывалом с кистями. На спинке кровати висели два шелковых халата: один черного цвета с красными большими пионами, другой желтый с мелкими попугайчиками, видимо, китайской работы.

Дели подошла к своей картине, висящей на стене, увидела дыру от пули и вздохнула: пейзаж был бесспорно хорош, но холст безнадежно испорчен.

Сзади почти неслышно подошел Максимилиан, спиной она почувствовала тепло, исходившее от его груди. Он чуть коснулся ее локтя, и Дели резко обернулась, вопросительно глядя на него. Она хотела прочесть по его лицу, что это значит? Как ей понять то, что она только что увидела? Его серые глаза цвета неба на ее пейзаже печально смотрели на нее и говорил об огромном сожалении.

— Ах, Дели, если бы я был женат на тебе, может быть, я был бы счастлив… — сказал он так грустно и пронзительно-печально, что у Дели похолодело в груди.

— Максимилиан. Макс, тебя правильно прозвали безумцем. Ты видишь меня второй раз в жизни.

— Третий.

— Пусть третий, но тебе не семнадцать лет, и мне, увы, тоже, — почти прошептала Дели.

— Я вижу, что тебе не семнадцать. Но все равно я хочу тебя видеть каждый день, — глухо и хрипловато сказал он.

«Как временами все-таки проскальзывает в нем эта прямота, скрываемая вежливостью. Когда он так просто говорит, то похож на Брентона и Бренни одновременно. Но почему он это сказал? Может быть, выбилась седая прядь?» — обеспокоенно подумала Дели и провела рукой по волосам.

— Почему ты хочешь видеть именно меня? — усмехнулась она.

— Дели, ты напрашиваешься на комплимент? — Максимилиан скривил свои тонкие розовые губы.

— Ни в коем случае. Просто мне интересно, что может найти богатый помми в обыкновенной австралийской… — Она хотела сказать «старухе», но смолчала — ведь она не старуха, внутри она чувствует себя просто двадцатилетней девушкой. — Вдове, — добавила она. — Какая во мне экзотика? Трубки во рту нет, я вроде бы не ругаюсь, как пьяные матросы, так что же во мне… необычного?

— А почему я помми? Это что, ругательство?

— Да нет! Так у нас называют приезжих. Но ты не ответил.

— Я увидел в тебе… — хрипло сказал он, и Дели почувствовала, как он крепко схватил ее за локти, так что она чуть не вскрикнула. — Я увидел в тебе родственную душу!.. Ты любишь поэзию…

— Нет! — быстро и резко сказала она, с легким придыханием.

— Нет, любишь. — Он говорил словно гипнотизировал ее и еще крепче сдавил локти. — Ты любишь рисовать, ты любишь искусство. Ты любишь эту землю, эту реку, свободу. Ты любишь своих детей — и я тоже все это люблю! И ты… И ты не равнодушна ко мне. — Он уже совсем приблизился, нет, вернее это он сам силой притянул ее к себе. Дели почувствовала, как быстро бьется ее сердце. Она видела, как жадно смотрят на нее его глаза, вытянутое лицо его приблизилось.

— Нет, безумный, — сказала она тихо, но было уже поздно. Она не могла вырваться из его железных рук, да и не хотела.

Он быстро обнял ее за талию, еще сильнее прижав к себе, и их губы соединились. Дели почувствовала его горячий влажный язык. Она тихо застонала, и вновь его лицо поплыло, голова ее опять закружилась, как недавно от запаха роз и шампанского. Собирая все свои силы, Дели широко распахнула уже закрывшиеся глаза и резко, что было сил, оттолкнула его. Несмотря на то что Максимилиан крепко держал ее за плечи, он отступил на шаг и чуть ослабил руки. Дели сорвала его руки со своих плеч и быстро отошла от него, тяжело и прерывисто дыша.

— Безумный помми, безумный помми, — шептала она. — Самонадеянный! Ты действительно думаешь, что со мной можно делать все что захочешь? Покупать меня, мою баржу, мой пароход… Ошибаешься!

— Дели, о чем ты? — с укоризной прошептал он. — Милая…

— Навряд ли я так мила тебе! Я не смогу для тебя быть милой…

— Дели, подойди ко мне…

— Что ты себе позволяешь, Максимилиан?! — почти шепотом воскликнула она.

— Дели…

— Я спрашиваю, что это значит? Может быть, ты хочешь сказать, что любишь меня? — задыхаясь спросила она, полная негодования.

— Нет. Я хочу сказать, что ты мне нужна, Дели, — хрипло сказал он, не смея приблизиться к ней.

— Спасибо за откровенность, — выдохнула она с облегчением. — Все-таки ты безумец. Стареющий безумец! — сказала она это жестокое для него слово.

Он чуть опустил голову. Дели заметила, что на лице его промелькнула легкая тень грусти. Она поняла, что он уже не станет преследовать ее в спальне, он не собирался приближаться к ней.

— Объясни, ответь мне прямо, Макс, что это значит? — воскликнула она с усмешкой. — Что это значит?!

— Я не понимаю тебя, Дели.

— Почему здесь два халата?

Он усмехнулся:

— Похоже, ты мне устраиваешь сцену ревности?

— Максимилиан! Дорогой! Мне не к чему и не к кому тебя ревновать, ты ошибаешься. Даже если здесь ночевала молоденькая горничная… я ничего не имею против! Да я была бы просто в восторге!

— О, к сожалению, ты ошибаешься, — покачал он головой, на губах его все еще блуждала кривая усмешка.

— Значит, ты по утрам надеваешь сразу два халата?

— Нет, Дели, — ответил он почему-то виновато. Дели увидела, что он сейчас смутился.

— А для чего? Для кого второй халат?

— Ты хочешь, чтобы я ответил? — спросил он быстро и хрипло.

Дели секунду поколебалась и выпалила:

— Да, хочу!

— Ты сама знаешь.

— Нет, не знаю.

— Для тебя.

Ее словно обожгло изнутри, но этот обжигающий огонь был радостным, и она расхохоталась:

— Боже мой! Макс, очнись! Это невозможно!..

— Почему? Я тебе неприятен?

— Это невозможно…

— Теперь я тебя не понимаю, Дели. Почему невозможно? Я хочу целовать твои губы, волосы, я… Я каждую минуту после нашей встречи думал только о тебе, неужели ты не видишь?!

— Макс, мы уже немолоды…

— В том-то и дело! Но я чувствую к тебе огромную тягу! Ты стала очень нужна мне! — воскликнул он. — Ты стала мне так нужна, что я не могу без тебя…

Дели замотала головой и медленно пошла к двери, стараясь не приближаться к постели.

— Похоже на признание в любви, — сказала она, словно ни к кому не обращаясь, а размышляя вслух наедине.

— Нет. Пока нет, Дели, — серьезно сказал он.

— Вот за что ты мне нравишься, так это за откровенность! — весело сказала она, глядя на него смеющимися глазами.

— Но я уже серьезно думаю о разводе, когда-то пора на это решиться, — задумчиво и хрипло сказал он, все так же не двигаясь с места.

— Как мне жаль твою жену, — сказала она, уже стоя в дверном проеме и собираясь выйти из спальни.

— Она не стоит твоего сожаления, Дели. Дели, не уходи, — сказал он таким грустным и хриплым голосом, что ей стало ужасно жаль его, чуть сгорбившегося, со страдальческим выражением на лице.

— Макс, наше время истекает, ты не думаешь?

— И да, и нет. У нас впереди еще годы, годы счастья! По крайней мере, десять лет мы можем быть безумно счастливы! Дели…

Она тихо, почти беззвучно, засмеялась, оперевшись спиной о дверной косяк из темного, почти черного дуба:

— Ах, Макс, я не в том смысле. Сейчас придут мои дети.

— Какой ужас, я совсем про них забыл! — воскликнул он в отчаянии.

— Так что нам лучше прекратить… это.

— Нет! — твердо сказал он.

Дели пожала плечами и быстро вышла из спальни. Подойдя к своему стулу, она села за стол и быстро допила свое шампанское. За ней нехотя вышел Макс, он тоже сел за стол напротив нее. Он молчал, глядя куда-то в сторону. В глазах его Дели прочла недовольство, а на лице была написана какая-то отчужденная угрюмость.

— Я хочу тебя видеть каждый день, — наконец хрипло и очень низким голосом, почти басом, сказал он, все так же не глядя ей в глаза.

— Боюсь, что это навряд ли возможно.

Он снова помолчал, его лицо, казалось, стало еще мрачнее.

— Но я как-то должен…

— Что? Что ты должен?

— Забрать свою баржу.

— Да, конечно, когда тебе удобно, — пожала она плечами и повертела на столе пустой бокал.

— Мы будем видеться каждый день. Скажи мне «да»! — требовательно прохрипел он.

— Я могу сказать только «нет».

В дверь постучали, и Дели вздрогнула. «Как хорошо! Как вовремя мы вернулись за стол!» — с радостью подумала она.

— Войдите! — недовольно воскликнул Максимилиан.

Вошел посыльный в белой форменной куртке:

— Мистер Джойс, тут к вам пришли двое, говорят, что они хотят видеть миссис, простите, мисс…

— Пусть придут! — воскликнула Дели, опередив Максимилиана, и тихо, шепотом добавила: — Вот видишь. Я же говорила, что у нас нет времени.

— Оно у нас будет, — так же шепотом ответил Максимилиан, и на его тонких розовых губах заиграла улыбка.

Дели сощурила глаза, точно так же как делал он, и отрицательно покачала головой. Он тоже сощурил глаза, его улыбка растянулась еще шире, и он утвердительно покачал головой.