Дели помнила со времен своей учебы многих художников. Многие из них совершали разные глупые и даже малопристойные выходки, кто-то был слишком пьющий, кто-то не пропускал ни одной молоденькой девушки, — того же, кто бы отличался обходительностью и прекрасными аристократическими манерами, она не могла припомнить. Скорее всего, этот Берт — богатый художник-самоучка, или просто такой же любитель искусства, как Аластер. Дели вновь понюхала белые лилии: она снова вспомнила Аластер, и это ей было неприятно. Неприятно?! Но ведь всего лишь недели две назад — нет, даже меньше! — она писала ему письмо. Как много переменилось за столь короткое время…

Дверь отворилась, и в номер чуть ли не вбежал Максимилиан. Дели едва узнала его, он был в дорогом английском сером костюме с галстуком, на голове была легкая фетровая шляпа мышиного цвета.

— А вот и я, извини, что задержался. Я зашел в салон, не могу же я пойти в ресторан в парусиновых брюках.

— Да, ты великолепен! — сказала Дели, хотя совсем не увидела в нем ни великолепия, ни неотразимости. — Ну как, все улажено?

— Да, я договорился. Ну что, пора завтракать? Ах, совсем забыл, мы же решили ходить голодными.

— Вот именно. А сейчас я хочу тебя пригласить… Не хочешь ли прогуляться до Национальной галереи?

— А на голодный желудок мне не станет плохо от искусства? — смеясь, спросил Максимилиан.

— Макс, ты опять пьяный шкипер?

— Да, и пьяный шкипер готов покорно идти смотреть все, что ты захочешь, — обреченно вздохнул Максимилиан.

Они вышли на улицу, и яркое солнце ослепило их. Мостовая уже почти высохла, лишь кое-где были большие лужи, в которых плавали зеленые листья эвкалиптов.

Дели знала, как пройти к Национальной галерее, она решила прогуляться по знакомым местам, пройтись по набережной спокойной Ярры, в которой отражались высокие шпили собора Святого Павла. На улицах было много народа, все спешили по своим делам. Зеленые газоны под кронами деревьев пестрели небольшими красными, розовыми и желтыми клумбами тюльпанов.

Дели с наслаждением вдыхала свежий ветерок, который приносил прохладу и спасал от палящего солнца. По дороге она не хотела говорить с Максимилианом, она думала о том, как ее встретит галерея и какой ее увидит Дели — может быть, тоже постаревшей, поблекшей, хотя искусство не стареет, но кто его знает? Взглянув на клумбу с тюльпанами, она вдруг вспомнила и рассмеялась:

— Максимилиан, а ведь ты ничего не заметил!

— Что не заметил?

— К нам в номер принесли три корзины цветов.

— В самом деле? Немудрено не заметить, и так все комнаты заставлены этими громоздкими напольными вазами с сиренью, мне кажется, это лишне, или тебе нравится?

— Нет, принесли цветы лично для меня, а для тебя шампанское и виски, и от кого ты думаешь?

— Ну конечно же от Берта, от кого же еще! Я знаю, это его штучки, он любит устраивать приятные сюрпризы своим дальним родственникам.

— Вот как! Вы с ним родственники, я не знала.

— Я тебе не хотел говорить, да это и не имеет никакого значения, он слишком дальний родственник. Берт — троюродный брат моей жены. Но здесь, в Австралии, я встретился с ним впервые, он уже лет двадцать как переехал сюда.

— Вот как. А я уже решила обрадоваться. Он написал маленькую записку, где говорит, что цветы для таинственной незнакомки мистера Джойса; я уже было обрадовалась, что у меня появился новый поклонник, — усмехнулась Дели.

— Ну что ты, дорогая, он гораздо моложе тебя, — рассмеялся Максимилиан и, перехватив ее испуганный, застывший взгляд, тут же стал оправдываться: — Дели, прости, пожалуйста, я не это хотел сказать, я хотел сказать, что он интересуется совсем юными девушками, наподобие той горничной, к которой ты меня приревновала.

Дели сощурилась, как Максимилиан, и с усмешкой сказала:

— Вот ты и попался! Значит, это происходило и раньше, до нашей встречи, он уже присылал ей цветы, а тебе виски?

— Дели! — всплеснул он руками.

— Можешь не отвечать, знаю, что присылал, я по твоим бегающим глазам вижу.

— Ах, Дели! Но теперь же совсем все по-другому, он просто еще этого не знает…

— Да, все по-другому, — серьезно ответила Дели и замолчала.


Национальная галерея была все такой же, какой ее помнила Дели. Она прекрасно помнила расположение всех картин в первых залах, и они все так же висели на своих местах. Посетителей в залах было мало, скучающие смотрители, сидящие на стульях, засыпая, клевали носом.

Они быстро прошли первые залы и оказались там, где Дели более всего и хотела быть — перед ее картиной «Жена рыбака», висящей на прежнем месте. Максимилиан мельком взглянул на картину и собрался идти дальше, но, увидев, что Дели остановилась перед ней, вернулся и воскликнул:

— Ах, это ты?! — Слишком громко воскликнул, так что смотритель, сидящий на стуле, вздрогнул и повернулся в их сторону. — Вижу! Подпись «Дельфина». Так это ты?

— Увы! — ответила Дели. — Тебе нравится?

Максимилиан внимательно разглядывал полотно, чуть шевеля губами, потом неопределенно сказал:

— Ты знаешь, что-то уж слишком реалистично, и эта женщина такая простая…

— Вижу, тебе не нравится.

— Нет, отчего же. Вот река блестит, словно на фотографии.

— Ужасно, что ты говоришь. Ты хочешь сказать, что это натурализм?

— Нет, почему? Но уж слишком здесь все правдиво, не хватает какой-то красоты, что ли, — сказал Максимилиан, прищуриваясь и приближаясь к холсту почти вплотную. — И мазки слишком большие.

Дели тихонько хмыкнула:

— Ты бы еще ближе подошел, кто же смотрит с такого расстояния?

— Да, ты права, в общем, достаточно неплохо, но я бы у себя дома не повесил.

Дели вздохнула и повела его к противоположной стене, где должна была висеть ее картина «Вечер на реке Кэмпасп», но ее там не оказалось. «Вечер» почему-то перевесили в следующий зал, и рядом Дели увидела «Букет цветов» Имоджин — вот она и нашла свою подругу. Дели внимательно стала разглядывать «Букет цветов», почти не обращая внимания на свой «Вечер», висящий рядом, и пришла к выводу: работа была крайне слабой, словно кисть дрожала в руке; у Имоджин тогда еще не было уверенного и своего не то что почерка, но даже не всегда были правильно положены мазки. Странно, что эту картину Имоджин взяла галерея.

— А вот это я узнаю! — воскликнул Максимилиан, глядя на «Вечер на реке Кэмпасп». — Это похоже на тебя, только, честно признаюсь, твоя «паутина» все-таки нравится мне больше.

После его слов Дели перевела взгляд на свою картину. «Вечер» был весьма неплох, но все-таки в нем не хватало некоторой утонченной продуманности; да, с годами, пожалуй, хоть она и стала писать гораздо меньше, можно сказать, вообще бросила живопись, но если уж вдохновение посещало ее, то действительно получалось нечто близкое к совершенству.

Дели подошла к престарелому смотрителю в форменной куртке и спросила, не знает ли он что-нибудь об авторе «Букета цветов», об Имоджин? Но тот лишь развел руками, он ничего не знал о ее подруге.

Максимилиан, словно стараясь оправдаться за то, что ему не понравилась «Жена рыбака», стал изливать свои восторги Дели по поводу «Вечера», но Дели быстро прервала его:

— Не надо, не надо, Максимилиан, я вижу, что картина действительно неплоха, но ей все же многого недостает. А вот эта как тебе? — И Дели показала на «Букет цветов».

— Ничего себе… Или так себе… Не знаю. Нормально. У тебя все равно лучше.

Дели оглянулась на смотрителя и, быстро поцеловав Максимилиана в щеку, шепнула ему на ухо:

— Спасибо.

Они неспешно пошли дальше по залам, рассеянно поглядывая на картины; многие из вывешенных полотен были совершенно незнакомы, видимо, они были приобретены галереей уже после того, как она уехала из Мельбурна. Многие картины были в стиле импрессионизма, а дальше висел сплошной кубизм в убогом австралийском варианте. Больше ни одной картины Имоджин она не нашла.

— Максимилиан, я ненадолго оставлю тебя здесь поскучать, а сама спущусь в отдел искусствоведения, — сказала Дели.

Она быстро сбежала по ступеням вниз и оказалась в маленьких отделах искусствоведения, заставленных каталогами и завешанных картинами австралийских художников. За широким столом сидел представительный мужчина в шелковом жилете, ярко-красном галстуке и курил длинную сигару. Волосы его были густо намазаны бриолином. На спинке стула висел бархатный вишневого цвета пиджак. Сразу было видно, что это человек от искусства или по меньшей мере из богемных художественных кругов.

— Извините, вы не могли бы мне подсказать? Я разыскиваю одну художницу, ее картина висит в галерее, называется «Букет цветов», — сказала Дели, отчего-то смущаясь, словно ученица перед преподавателем живописи.

— «Букет цветов»? Помню. Это, кажется, Имоджин, висит в девятнадцатом зале, но где она сама — увы… По-моему, лет пять назад я слышал, что она или вышла замуж в Италии, или кто-то ее бросил в Италии, к сожалению, больше ничего о ней не знаю.

— Как жаль, я бы так хотела с ней встретиться, это моя подруга по художественной школе.

— Увы, даже не знаю, к кому вы могли бы обратиться. — Он затянулся сигарой и выпустил синие клубы дыма.

— А вам не кажется, что в залах чуть-чуть сыровато? Мне показалось, что на картине «Жена рыбака» Дельфины Гордон появились трещины.

— Думаю, вы ошибаетесь, уровень влажности строго соблюдается, просто сегодня был дождь, может быть, поэтому вам кажется?

— Нет, мне не кажется, я своими глазами видела маленькие трещинки на холсте. Если так дальше пойдет, то пройдет лет десять — пятнадцать и краска начнет отставать от грунта, а мне бы этого не хотелось, — строго сказала Дели.

— Может быть, вы и правы, но почему вас заботит именно эта картина? — спросил он и помахал перед лицом рукой с сигарой, отгоняя клубы дыма. — Вы Дельфина Гордон?

— Совершенно верно.

Он вскочил и, бросив сигару в пепельницу, протянул к ней руки, словно собираясь схватить или обнять.

— Что же вы раньше не сказали? Куда же вы запропали, Дельфина? Почему вы не приносите картины в галерею? Я был просто восхищен когда-то вашей «Женой рыбака». Присаживайтесь, расскажите, что вы, где сейчас? Вы приехали из Европы? — сказал он, тихонько взяв Дели за руку и проводив ее к старинному вольтеровскому креслу.

Дели не хотела что-либо рассказывать про себя этому совершенно незнакомому ей человеку, но так же не хотела и обманывать.

— Да, я здесь проездом, всего лишь на несколько дней. За последнее время я кое-что написала стоящее, но один холст был испорчен и сейчас его отдали на реставрацию. Может быть, потом я его и покажу вам. Но этот пейзаж мне слишком дорог, и я не хотела бы его ни дарить, ни продавать…

— Да-да, понимаю. Но, может быть, что-нибудь еще покажете?

— Я подумаю, — уклончиво ответила Дели.

— Позвольте представиться, Генри Крайтон, — сказал он, садясь в такое же кресло напротив, после того как Дели неохотно присела. — А кому вы отдали на реставрацию? Мистеру Смиту или Астерхаузу?

— Я даже не знаю, мистер Крайтон, картину отдали без меня. Скажите, а Берт Крайтон ваш родственник?

Мистер Крайтон нахмурился и недовольно покачал головой:

— Ах нет, что вы! К сожалению, мы всего лишь однофамильцы, нас вечно путают, и это ужасно мне не нравится, просто раздражает!

— А вы хорошо знаете этого вашего однофамильца?

Он несколько секунд думал, а потом широко улыбнулся Дели:

— Вы шутите, конечно! Кто же не знает Берта Крайтона, это, пожалуй, самый модный скульптор сейчас в Австралии. Разве вы не видели его памятник Куку в Фицрой-парке, как раз возле домика капитана Кука?

Дели отрицательно покачала головой и почувствовала, что сейчас начнет краснеть от стыда.

— А бюст Вашингтона в Сиднее тоже не видели?

— Нет, я совершенно не интересуюсь скульптурой, я просто спросила, — сказала Дели, замявшись, и быстро поднялась. — Благодарю вас, но мне действительно пора.

— Непременно буду ждать ваших работ, непременно. А с этим моим однофамильцем я довольно неплохо знаком. Если хотите, я могу вас познакомить, он весьма и весьма неординарная личность…

— Благодарю вас, но мне, видимо, и так придется с ним познакомиться в ближайшие дни.

— Да? В таком случае осмелюсь посоветовать вам не поддаваться на его уговоры позировать для скульптурного портрета.

— Для этого у меня совершенно нет времени, мистер Крайтон.

Дели хотела еще расспросить про этого модного скульптора, но решила, что не стоит. А почему не поддаваться на уговоры? Эти последние слова весьма заинтриговали Дели. Она быстро распрощалась с мистером Крайтоном и легко побежала вверх по лестнице искать в залах музея Максимилиана.