Мэг переступила порог, огляделась. Солнце светило в широкое окно, затопив палату теплом и сиянием; Мэг переставила стул поближе к изголовью кровати, села, приготовилась ждать.

«Мама, наверно, права, считая меня во всем еще ребенком. Я обижаюсь, я горжусь своими тайнами, а между тем сама давно поняла, до чего по-детски я влюбилась в Гарри. Я таяла от его прикосновения; я дрожала, когда он был совсем близко; я не могла здраво рассуждать и спокойно говорить — и меня совершенно не волновало, что при этом чувствует Гарри; я была уверена, что он должен, обязан влюбиться в меня! Ребенок, глупый, капризный ребенок! Я же не задумывалась, какой Гарри на самом деле. Когда он говорил, что его мучит, я лишь досадовала, что он не говорит обо мне. Я придумала своего Гарри и не желала понять, что существует настоящий. А он, хоть и старше, не лучше меня — так и не захотел принять мои чувства, подумать, что переживаю я, поступиться своей свободой…

Я часто вспоминаю все это, но продолжаю делать такие же ошибки. Будто существую только я и все должны замечать, что со мной творится. Вот сейчас я чуть было не выплеснула всю свою обиду на человека, которого должна оберегать. До чего же я бываю отвратительной! Хорошо, что вовремя одумалась. К тому же есть время поразмыслить над всем этим… да, долго его нет… Вдруг что-то случилось, операция прошла неудачно? Сохрани его Господь! Лишь бы все было хорошо».

Мэг вскочила и зашагала по палате. Она начинала уже серьезно волноваться — но тут дверь открылась и медсестра с санитаром вкатили носилки на колесах.

Больной спал — наркоз еще действовал. Мэг посмотрела ему в лицо — загар не скрывал бледность, но дыхание было ровное.

Когда его переложили на кровать и санитар ушел, молоденькая медсестра улыбнулась Мэг и спросила:

— Ты новая сиделка?

— Да… То есть нет… — растерялась Мэг.

— Понятно. Он — твой парень, — кивнула она в сторону кровати. — Ты молодец. Как тебе удалось обмануть Инфлюэнцу?

— Что-что? — Мэг абсолютно ничего не поняла.

— Инфлюэнца — это старшая медсестра, мисс О’Брайн. Кстати, давай наконец познакомимся. Меня зовут Салли.

— Маргарет. Можно просто Мэг.

— Замечательно! Ну, расскажи-ка мне, как тебе удалось обдурить Инфлюэнцу?

Салли смотрела на Мэг любопытными, смеющимися глазами, как у кошки.

— Мне не удалось ее обдурить. Я пыталась втолковать ей правду, и благодаря старику, мистеру Ангстрему, она все-таки поверила.

— Что же это за правда? И что сделал старикашка?

— Мистер Ангстрем? По-моему, очень хороший человек, но со странностями. Он уверен, что мы с ним знакомы…

И Мэг стала рассказывать всю историю — о ее разговоре с медсестрой, а затем, в ответ на вопросы, которыми засыпала ее Салли, о том, что случилось на седьмом шлюзе и как она попала сюда в качестве сиделки.

Салли смеялась, удивленно вскидывала брови, взмахивала руками.

А Мэг говорила, не спуская глаз с больного, время от времени щупая у него пульс.

«Спит спокойно. Он хорошо перенес наркоз и вскоре проснется. Только бы операция прошла удачно и боль не мучила его после пробуждения!..

Какая участливая эта Салли — ей все интересно. Слава Иисусу, в этой больнице есть хоть одна веселая и добрая медсестра…

А она красивая. Зачем она коротко постриглась? Конечно, это модно. Она живет в городе и следит за модой, не что я — плаваю по реке вниз-вверх, везде и нигде…

Золотые кудри! Почему я не блондинка! Светловолосая девушка похожа на ангела, такой любой залюбуется. Не то что я — этакий смуглый курносый черт, и волосы у меня темные и жесткие, и улыбаться вот так мило я в жизни не научусь!..

«Однако он долго не просыпается», — с тревогой подумала Мэг и, оборвав свой рассказ на полуслове, спросила Салли:

— Как ты считаешь, не слишком ли он долго спит?

Салли бросила взгляд в сторону кровати и весело махнула рукой:

— Нет, что ты, после наркоза всегда долго спят… Ты правда с ним не знакома, честно?

— Честно. — Мэг недоуменно пожала плечами, она не понимала, зачем ей врать.

— Замечательно! — изумилась Салли. — Никогда бы не подумала, что можно вот так ухаживать за незнакомым человеком.

— Какая разница, знакомы мы или нет. Это мой долг. Я же все-таки медсестра.

— Но ты не работаешь медсестрой. — Салли удивленно округлила глаза, недоумевая, как можно не понимать таких простых вещей. — Тебе за это не платят деньги! Хотя… Знаешь, от дотошности нашей Инфлюэнцы все-таки бывает польза. В деньгах она жутко щепетильна. Держу пари, она уверена, что это твой жених, но жалованье тебе выпишут…

Мэг не успела ответить, в палату вошел врач.

Молодой высокий, черноволосый, черты лица безупречные, как у древнегреческих богов, но глаза чуть насмешливо прищурены. И вежливая улыбка.

— Ну как наш пациент? Все еще спит? — Врач склонился над больным. — Нет, это не годится. Разбудите его, поговорите с ним, — обратился он к Мэг, — а я приду через полчаса.

Он повернулся к Салли:

— Зайдите сейчас ко мне. Надо подготовиться к вечернему обходу.

— Да, доктор Лейкарт, — скромно потупившись, сказала Салли, а когда врач вышел, добавила, подмигнув Мэг: — Вообще-то я зову его Джеймс. Но не на людях, конечно. Я зайду к тебе, поговорим еще.

Салли помахала рукой и скрылась за дверью.

Мэг подошла к кровати.

«Он вроде и некрасив, но все-таки… Как это бывает, что человек красивый и некрасивый одновременно?

Он чем-то похож на Гарри…

Да нет же, только раздвоенный подбородок, но скулы у него шире, и весь он как-то крепче. А в лице Гарри была капризность, будто он хоть и воевал, но не повзрослел на самом деле… Почему я их сравниваю? Наверное, наслушалась этих дурацких разговоров про то, что он мой жених. Его надо разбудить, и немедля, как сказал доктор».

Она наклонилась над больным, дотронулась до его лба, сказала: «Проснитесь». Несколько раз, негромко, ласково и настойчиво.

И он открыл глаза. Посмотрел на нее, улыбнулся и вновь закрыл.

— Нет-нет, так нечестно. Ну-ка просыпайтесь…

Он вновь открыл глаза и наконец проснулся по-настоящему. Приподнялся на подушке.

— Лежите, пожалуйста, не поднимайтесь, вам надо лежать.

— Хорошо, красавица. — Он улыбнулся и послушно улегся обратно.

— Кстати, меня зовут Мэг. А вот вы назвали врачам только свою фамилию, так что я до сих пор не знаю вашего имени…

— Огден. А твое имя, красавица, я услышал еще там, на шлюзе. И хоть соображал плохо, запомнил, как все звали тебя: «Мэг! Мэг!»

Затем он стал расспрашивать ее, сделали ли ему операцию и будет ли она за ним ухаживать и дальше. Получив утвердительные ответы, вдруг задумался, а потом, долгим взглядом посмотрев на Мэг, сказал:

— Знаешь, а мне ведь что-то снилось.

— Такое бывает. Но обычно после хлороформа спят без сновидений.

— А у меня было сновидение. Да, теперь я вспомнил, — произнес он медленно и улыбнулся, вновь посмотрев на нее. — Я же видел тебя.

Мэг почувствовала, что краснеет.

— Вам, наверное, показалось, что это сон, когда я вас будила и вы в первый раз открыли глаза.

— Может, и так, — тихо сказал он.

Потом зашел доктор Лейкарт, осмотрел Огдена и, вызвав Мэг в коридор, сказал, что операция прошла успешно, но возможны осложнения, есть опасность гангрены. У Мэг перехватило горло и внутри стало холодно, но она слушала спокойно, как подобает настоящей медсестре.

Всю ночь Мэг дежурила у изголовья Огдена. Она не чувствовала усталости, ее не клонило ко сну. Сидела неподвижно, в напряженном оцепенении, ни о чем не думая — лишь слушая и наблюдая.

Огден спал беспокойно, стонал во сне. Утром у него поднялся жар.

К полудню, когда уже приходил доктор Лейкарт, когда Мэг уже сделала Огдену перевязку и он вновь заснул тяжелым, болезненным сном, в палату вошла Салли.

— Тебя зовет Инфлюэнца.

— Зачем это? — напряженным шепотом спросила Мэг.

— Не знаю? Может, не пойдешь?

— Не хватало еще, чтобы она явилась сюда!

Мэг решительно встала, и они обе вышли из палаты. Салли тут же куда-то делать — ей явно не хотелось лишний раз столкнуться с Инфлюэнцей.

Мэг шла с твердым намерением отстаивать свои права.

Мельком посмотрев на нее и продолжая глядеть куда-то в пространство, Инфлюэнца спросила:

— Вы этой ночью не спали?

— Не спала. Вы в этом сомневаетесь? — холодно поинтересовалась Мэг.

— Ничуть не сомневаюсь, круги под глазами гораздо красноречивее вас. Я живу во флигеле при больнице, из главного входа через сад и направо. Я постелила вам в гостиной, ложитесь, через два часа я вас разбужу.

— Но…

— Я сама послежу за вашим больным, его нельзя оставлять без присмотра, случай достаточно тяжелый. А если вы сейчас не поспите немножко, следующую ночь будете дежурить гораздо хуже, а это ни к чему.

Она уже протягивала Мэг ключи.

И Мэг почему-то забыла все возражения, все то, что хотела сказать в ответ ледяным тоном. Она кивнула, пробормотала «спасибо» и пошла к выходу.

И сразу почувствовала себя очень уставшей.

Уже растянувшись на чистой крахмальной простыне, Мэг успела удивиться обстановке этой квартиры. Все здесь было старомодное, добротное и очень домашнее; уютное, совсем непохожее на хозяйку.

«Или она сама на себя не похожа?» — подумала Мэг, но сон накрыл ее будто ватным колпаком, и очнулась она только от уже знакомого женского голоса, громко и, как всегда, без выражения сказавшего:

— Вставайте. Половина третьего пополудни.

Мэг вскакивала, быстро одевалась, бежала обратно в больницу, в девятнадцатую палату, к Огдену.

И так тянулись дни…

Температура у Огдена то падала, то поднималась вновь.

Перевязывая ногу, Мэг отлично видела, что улучшений нет. Но Огден будто щадил ее — не спрашивал об этом, а все просил рассказать о себе.

— Я-то? Всю жизнь на этом седьмом шлюзе, — говорил он. — Все тридцать шесть лет. Сперва отцу помогал, потом сам.

— И никуда не уезжали?

— Нет. Только война… ну да это неинтересно. Ты-то на вашей «Филадельфии» по всему Дарлингу ходишь, расскажи, как там люди живут, какие берега?

И Мэг рассказывала.

Как ей пригодилась теперь ее память, все бесчисленные лица, будто запечатленные фотокамерой!

Они описывала людей, их глаза, лица, цвет волос и одежду, их жесты и движения. Она вспоминала разные смешные случаи с ними и их «Филадельфией».

Когда появлялась мисс О’Брайн — Мэг перестала называть ее про себя Инфлюэнцей, — Мэг могла ненадолго отлучиться.

Как только представилась возможность, она навестила мистера Ангстрема.

Мэг никогда не умела вызнать что-нибудь хитростью, ловко ведя разговор. Поэтому, хоть ей и было стыдно, она предпочла честно сказать:

— Простите меня, но я вас совсем не помню. Когда мы познакомились?

В ответ старик лукаво улыбнулся:

— Два дня назад.

И, посмотрев на оторопелое лицо Мэг, рассмеялся и добавил:

— Бесхитростная ты душа! Я-то сам такой, однако к старости понял, что к каждому человеку по-своему надо подойти. А то, что я разговор ваш слышал и для мисс О’Брайн маленький спектакль разыграл, — это ж не обман, это ж только чтобы она могла убедиться, что ты не шарлатанка какая и умысла дурного не имеешь. Она человек хороший, но чутью своему не доверяет…

Мэг долго благодарила его.

— Ну будет тебе, будет. Ступай, ступай, ты там нужнее сейчас. Вот поправится он, как-нибудь зайдите ко мне вместе, прежде чем из больницы уходить…

И Мэг возвратилась к Огдену.

«Когда училась, я часто задумывалась, будут ли меня стесняться мои пациенты — мужчины, легко ли мне будет ухаживать за лежачими больными. Но эти сомнения быстро прошли, я поняла, что в больнице люди действительно не делятся на мужчин и женщин…

Здесь мне поначалу некогда было об этом задумываться. И слава Богу, все хорошо, все правильно, его не смущают мои прикосновения, я для него только медсестра. Но разве на медсестру смотрят таким взглядом, какой я часто ловлю на себе — и боюсь открыто взглянуть в ответ. Разве слушают с таким вниманием рассказы какой-то там медсестры о ее детстве, братьях, родителях; глупой юношеской любви; о речных долинах и коварных быстрых течениях?

А может быть, все это просто развлекает и отвлекает его, и любая сиделка могла бы утешить его своей болтовней? Может быть, потом, когда он вернется к нормальной, здоровой жизни, у нас не найдется о чем поговорить? И я буду напоминать ему о болезни, и он не захочет меня видеть?..»