— Красавица, что загрустила?

Мэг вздрогнула и посмотрела на Огдена. Сейчас, раздумывая обо всем этом, она принесла кувшин с водой для умывания, приготовила таз и полотенце и совершенно не ожидала, что Огден следит за выражением ее лица.

— Я? Ничуть не бывало! Просто задумалась.

— Хорошо, что не о печальном, Мэгги. Если будешь грустить, у меня температура поднимется и я стану как топка паровоза, на котором наш мистер Ангстрем был кочегаром.

Мэг улыбнулась.

— С какой стати мне грустить? А мистер Ангстрем сказал, что скоро зайдет к нам. По-моему, ему очень приятно будет побывать в гостях, вместо того чтобы сидеть в своей палате или бесцельно слоняться по коридору.

— Конечно, приятно прийти к такой хозяйке.

— И к такому хозяину, — добавила Мэг, осторожно выливая воду из кувшина на руки Огдена.

Действительно, старик скоро пришел.

Мэг усадила его на стул, сама устроилась на маленькой скамеечке — и началась беседа о старой, ныне заброшенной и заросшей травой узкоколейке от Мербейна до Ред-Клифс.

Вспоминая, как из мальчишки-кочегара он стал машинистом, как чудом предотвратил крушение поезда, как день ото дня не уставал смотреть на рельсы, тянущиеся все вперед и вперед от одного города к другому, старик забывал о годах и болезнях.

Огден увлекся его рассказом, и Мэг, глядя на него, надеялась, что боль отступит.

Но скоро она увидела, что Огден пытается быть слишком внимательным, у него опять начался жар.

«Как бы помягче, повежливее намекнуть мистеру Ангстрему, чтобы он зашел еще раз, попозже? Он все поймет, но расстроится. А Огден расстроится еще больше, что мы обидели старика…

Но я же чувствую, как ему плохо! Он не выказывает слабость, но я-то чувствую!..

Доктор Лейкарт! Как кстати!»

Врач вошел в палату с неизменной улыбкой на безупречном, будто мраморном лице, вежливо попросил старика выйти и заговорил с Огденом:

— Мистер Саутвилл, я думаю, в ближайшее время вам потребуется еще одна операция.

— Хорошо, док, наконец-то я встану на ноги.

— Да… Но мой долг предупредить вас. Я сделаю все от меня зависящее, но может случиться, что без ампутации не обойтись.

Лицо Огдена застыло — он побледнел, неподвижно глядя в одну точку, будто ища там поддержки и совета.

У Мэг перехватило дыхание.

«Я боюсь за него, и мне больно. Я будто стала им самим, и мне невыносимо! Это тяжело вдвойне! Но тяжелее всего, что я не могу помочь, не могу ничего изменить, от меня ничего не зависит. Господи, помоги ему!»

В палате стояла звенящая тишина.

— К сожалению, я не могу предоставить вам выбора, — наконец произнес врач. — Эту операцию сделать необходимо.

— Значит, так тому и быть, — сказал Огден и посмотрел на врача. — Когда?

— Завтра утром.

Доктор Лейкарт вышел.

Мэг стояла неподвижно.

— Мэгги! — негромко позвал Огден.

Она подняла глаза.

— Мэгги, скажи мне честно. Ты ведь в этом понимаешь. Я тебя не спрашивал, но сейчас… Он сказал всю правду? Или только половину, чтобы не путать сразу?

Время будто исчезло. Несколько секунд тянулись длиннее всей предыдущей жизни.

Мэг знала, что нельзя думать, нельзя медлить с ответом.

Нельзя оставить его с его вопросом здесь и догнать врача, спросить и прибежать обратно — он уже не поверит!

Нельзя соврать успокоительным тоном — он тоже не поверит и больше не спросит, будет мучиться, и ему будет еще хуже.

Мэг знала все это. И она знала, что не знает правды.

И что времени думать нет, что секунды на ответ истекают, что он ждет.

«Нельзя опускать глаза!»

— Огден, он не соврал. Это правда. Тебе ампутируют стопу лишь в крайнем случае. Он хороший хирург…

Огден смотрел прямо на нее.

Она выдержала взгляд!

«Старик прав. Ложь — не всегда обман. А то, что сказала я, даже не ложь. Просто я не знаю правды. Может, и доктор Лейкарт не знает. Правда в том, что случится завтра. И поможет ему лишь воля Божья и собственные силы…

Я дала ему эти силы. Я не соврала. Я могу смотреть ему в глаза!»

Мэг не спала всю ночь.

Вечером мисс О’Брайн сменила ее на два часа в палате, но и в ее уютной квартире, на прохладных простынях Мэг не смогла уговорить себя заснуть.

Утро она встретила в палате Огдена.

Он уже не спал, был спокоен, даже шутил с ней.

Она улыбалась в ответ, но говорить ничего не могла.

Наконец пришла Салли с санитаром и доктор Лейкарт.

Огдена уложили на носилки.

Он подмигнул Мэг на прощанье, и санитар покатил носилки по коридору. Салли пошла следом.

Врач задержался у палаты, взял Мэг за руку:

— Не волнуйтесь так! Риск ампутации невелик…

Мэг смотрела на него, в глазах у нее стояли слезы:

— Я молюсь Богу и надеюсь на вас.

— Не волнуйтесь! — И доктор Лейкарт ушел в операционную.


— Салли, нельзя быть такой невнимательной! Ты два раза путала инструменты. Если бы не мисс О’Брайн…

— Ладно, Джеймс, перестань ворчать. Операция прошла хорошо, и забудем об этом. Мы увидимся вечером?

— Нет. Ты же знаешь, сегодня ночью я дежурю.

— Ну конечно! Ты дежуришь! А любезничать с этой маленькой сучкой, брать ее за руку и смотреть в глаза ты найдешь время?

— Салли, ты в своем уме? — Недоумение и гнев исказили невозмутимое лицо доктора Лейкарта.

— Я все видела!

Салли развернулась и пошла прочь из операционной.

— Ее надо было успокоить! И ты забыла это сделать…

Но Салли не слушала. Она вместе с санитаром выкатывала носилки.

Огден еще не очнулся от наркоза. Забытье его было беспокойным, он мотал головой, вскрикивал, бормотал:

— Где я? Где я? Отпустите, отпустите меня!

Салли была зла на весь мир. Крики больного раздражали его, она поморщилась и наконец громко сказала, наклонившись к самому уху Огдена:

— Никто тебя не держит. Ты уже на том свете, ты умер!

— Нет! Нет, не хочу! — заметался Огден с новой силой.

— Хочешь не хочешь, а ты уже покойник, — зло улыбнулась Салли.

Вдруг кто-то схватил ее за плечо.

— Как вы смеете?! — разъяренным шепотом произнесла мисс О’Брайн.

— Уж и пошутить нельзя, — испуганно, но заносчиво ответила Салли, дернув плечиком.

— Это не шутки! Больной без сознания, последствия ваших слов могут быть ужасны!

Последствия были действительно тяжелыми.

Еще несколько часов Огден метался на кровати.

Санитары держали его, Мэг ввела ему успокоительное.

Уже лежа тихо, он бормотал, не открывая глаз:

— Нет! Нет, Джейн, нет! Не верь! Я вернусь! Я цел и невредим! Зачем, Джейн?!..

Наконец он заснул.

Мэг дала волю слезам. Она рыдала совершенно беззвучно и не могла остановиться.

В палату вошла мисс О’Брайн.

Она молча села рядом, обняла Мэг за плечи. Потом, когда Мэг успокоилась, негромко сказала:

— Операция была успешной, теперь опасность миновала. А это тяжелая реакция на хлороформ. Он проснется и даже не будет помнить, что с ним было.

— Спасибо! — сказала Мэг и улыбнулась сквозь слезы. Мисс О’Брайн встала и вышла из девятнадцатой палаты.

Мэг не знала, куда она направилась.

Мэг не знала — и никогда не узнает, — какой разговор состоялся между ней и доктором Лейкартом, главным хирургом больницы.

Мэг не знала о том, что пожилая медсестра рассказала врачу о поведении Салли и потребовала ее немедленного увольнения.

Мэг не знала, что Джеймс Лейкарт, накричав на Салли, конечно, оставил ее работать в клинике, а на постоянные требования мисс О’Брайн вначале отвечал уклончиво, а потом и вовсе стал ее избегать.

Мэг не догадывалась о том, что мисс О’Брайн, не добившись правды, решила уйти из больницы. И она действительно уволилась. Но только после того, как Огден окончательно встал на ноги и уехал. Мисс О’Брайн считала своим долгом помогать Мэг ухаживать за ним и не подпускала Салли к девятнадцатой палате.

Мэг не знала и не замечала всего этого.

Она замечала только Огдена, малейшие оттенки его настроения, и радовалась — как быстро он выздоравливает!

Она помогала ему сделать первый шаг.

Она заново учила его ходить…

День ото дня они все дальше гуляли по больничному саду: разговаривали, смеялись, садились на скамейку передохнуть и вновь шли.

Но однажды, когда Мэг встала со скамейки и протянула Огдену руку, он, взяв ее ладонь в свою, усадил ее обратно.

— Ты устал? Хочешь еще посидеть?

— Нет, не устал. Но посидеть хочу. Мне надо тебе кое-что рассказать.

Он замолчал на секунду, не выпуская ее руки, и заговорил вновь:

— Мэгги, я мало рассказывал о своей жизни, все больше слушал о твоей. У тебя все впереди, у меня многое не сложилось… Я был женат. У нас был сын. Затем я ушел на войну. Многие мужчины из нашего города ушли на войну. Я был ранен в ногу, и врачи не скрывали, что рана опасна и возможна ампутация. Я написал об этом только одному человеку — своему другу, мы росли вместе. Я знал, что он отправляется домой, и попросил ничего не говорить ни родителям, ни жене. Будто бы он писем от меня давно не получал и мы потеряли друг друга. Если останусь сильным и здоровым — приеду сам. Стану калекой — подумаю, как сообщить жене, чтобы не ждала. А он приехал и рассказал ей, что я в госпитале, что мне ампутировали ногу. И… в общем, я вернулся цел и невредим — а они уже поженились, мой сынишка зовет его папой, а меня не узнаёт… Я сначала жил у родителей, потом перебрался в заброшенный дом у шлюза, отремонтировал, стал жить там. Она пару раз прибегала ко мне, поначалу прощения просить, потом сам уж не знаю зачем. Плохо я с ней обходился — и разговаривать не хотел. А раз пришел он и говорит: она из-за тебя мучается, прости нас. Я, говорю, не Бог, чтобы прощать. А если нам в одном городе тесно, то знай, что на шлюзе дед мой жил и отец, и я отсюда никуда не уйду! Недели не прошло, как они дом продали и уехали — не знаю даже куда… — Он замолчал, взял вторую руку Мэг. — Когда я тебя на палубе увидел, сразу понял, что наконец повстречал ту, которую должен был повстречать. А тут кран этот падает… И так мне больно стало, тут… в груди; думаю, как нелепо все повторяется! Вот стал я калекой и тебя и любовь потерял, еще не найдя…

Огден замолчал, но через несколько секунд продолжил:

— И вдруг ты спускаешься, лекарство мне колешь и в больницу со мной едешь. В общем, Мэгги, хотел я сказать тебе вот что… По всем правилам надо с матерью твоей сначала поговорить. Но я от тебя сначала хочу услышать. Пойдешь за меня замуж?

Мэг всегда выдерживала его взгляд. Но сейчас не могла, зажмурилась, прижалась к нему и выдохнула: «Да!» — целуя его в губы. Или он поцеловал? — она не видела.

Где-то поблизости прогуливались больные с родственниками. Но Огден и Мэг теперь были одни, только вдвоем.

Они говорили о своей — одной на двоих — жизни, листва кустов сирени скрывала их и шумела негромко, когда налетал ветер.

Ветер летел дальше, через город к лугам, рябил там гладь реки, катившей свои воды к дальним степям и городам и еще дальше — к океану.

4

Дели в глубине души была даже рада, что Мэг осталась в больнице. Она приобретет практику и еще раз подумает, стоит ли ей становиться именно медсестрой. Может быть, она все-таки поймет, какая это тяжелая и не слишком благодарная работа — сестра милосердия. Видеть постоянно кровь, раны, болезни; слышать стоны и жалобы престарелых больных — навряд ли все это может понравиться молоденькой девушке. У Мэг будет еще время подумать, и вдруг она, как и Алекс, решится попробовать поступить учиться на врача.


В Уэнтворте пароход загрузился мешками с удобрениями, и Дели все боялась, каждый час поглядывая на небо, как бы не пошел дождь и все мешки с удобрениями, лежавшие штабелями на палубе, не размокли. Но, как по заказу, погода стояла прекрасная, и все пять дней, пока они плыли по направлению к Хьюму, не было ни одного дождя.

В небольшом поселке возле Хьюма Дели избавилась от этих удобрений, и, так как никакого груза не было, «Филадельфия» быстро и легко, словно прогулочный катер, помчалась к Марри-Бридж.

Бренни был страшно недоволен.

— Ма! Уверяю, никакого груза мы там не найдем, надо плыть в Маннум, по пути забрав Мэг из больницы, — ворчал он в рулевой будке, когда Дели вошла туда, чтобы его сменить. Бренни стоял как вкопанный, словно прирос к штурвалу. Казалось, ни за что в жизни он не выпустит его из рук и более не доверит Филадельфии.