Он положил одну руку ей на спину, другую все не отрывал от сердца и не так сильно, как раньше, а как-то бережно и осторожно притянул ее к себе и стал отвечать на ее поцелуи мелкими быстрыми, короткими поцелуями.

— Я знал, я знал… — Поцелуй и снова поцелуй. — Я нисколько не сержусь, Дели, я знал! Ведь ты любишь меня. И я люблю тебя, иначе просто быть не могло…

Дели ничего не могла ответить, она сейчас чувствовала к нему ужасную жалость, смешанную с тоской и нежным сочувствием.

«Бедный Макс! Совсем седой, неужели он действительно так влюблен? А я была слепа? Бедный Макс, он похудел, ему нельзя волноваться… Зачем я приехала?!» — думала Дели.

— Ну пойдем же, пойдем, я уверен, тебе здесь понравится, здесь везде искусство, которое ты так любишь. — Макс, взяв ее за талию, провел в просторную полутемную прихожую.

— Я тебя люблю! — выпалила Дели и только потом опомнилась — что она сказала; она сразу же почувствовала жуткое сожаление от своих слов. Она солгала, чтобы утешить его, но это, видимо, была ошибка, а теперь поздно раскаиваться, сказанного не вернешь.

Он остановился и как-то странно посмотрел на нее:

— Я знаю… Я не ошибся… Я никогда не ошибаюсь.

— Макс, как твое здоровье?

— Что ты, дорогая! Мое здоровье — совсем не предмет для беспокойства, я в полном порядке! Этот Берт, он признался, что написал тебе, видимо все страшно преувеличив. Небольшой сердечный приступ, не более того, совсем маленький и нисколько не опасный. Скажи, а ты из-за его письма приехала? Ты испугалась, что я умираю?..

И опять — о ужас! — сорвалось с языка совсем не то, что хотелось бы, совсем некстати, такие ненужные слова:

— Нет, я приехала просто… из-за тебя!

Он секунду постоял, глядя ей в глаза в этой полутемной прихожей, потом быстро и резко, почти как раньше, только хватка его теперь была все-таки слабее, прижал ее к груди и жадно стал целовать в губы.

Она не сопротивлялась.

Вдруг его руки ослабли и бессильно упали, он тихонько застонал и хрипло прошептал:

— Пора… принять лекарство. Ну пойдем, дорогая.

— Максимилиан, тебе все-таки плохо? — Дели подхватила его под руку и посмотрела в его темно-серые в этой полутьме глаза. Они казались ей такими печальными, что жалость мгновенно сдавила ей грудь, и она больно чуть прикусила нижнюю губу. Но она не позволила слезам появиться на щеках, Дели глубоко вздохнула и отвернула лицо в сторону.

— Мне хорошо, что ты рядом, — хрипло прошептал он. — Но все-таки нужно принять лекарство, мне тут прописали кучу всякой дряни, в том числе и гомеопатические средства, которые нужно принимать по часам. Пойдем, ты что-нибудь выпьешь, а я с тобой тоже чокнусь микстурой.

Они прошли в большую гостиную, обставленную мебелью в стиле позднего модерна, везде где только можно стояли большие и маленькие гипсовые копии, тщательно отлитые и не очень, — всевозможнейших известных скульптур, начиная от «Венеры Милосской» и «Мальчика, вынимающего занозу» и кончая «Пьетой» Микеланджело и «Весной» Родена. Сквозь полукруглые окна в гостиную били совершенно малиновые лучи заката и окрашивали белые гипсовые статуи в розово-багряные тона.

Большой камин не горел, по погоде это и не нужно, но Дели обратила внимание, что сейчас камин был превращен в склад пустых бутылок из-под виски, шампанского и сухих французских вин.

Дели быстро и незаметно для Максимилиана оглядела гостиную — эти дешевые копии ее взволновали, а безрукая «Венера Милосская», абсолютно малинового цвета, просто покорила ее необычными закатными бликами, лежавшими на ее идеальных формах.

— Может быть, пройдем в мою комнату? — спросил Максимилиан.

— Как ты хочешь, дорогой, но, возможно, стоит сообщить хозяину о моем приезде? — замялась она.

— Его сейчас нет, он скоро будет.

— Да? Я не знала, — растерянно сказала Дели, — тогда, может, посидим здесь? Здесь такие краски заката, мне здесь очень нравится, — сказала она и села в широкое кресло, обтянутое синим шелком.

— Ну тогда я схожу за лекарствами и спущусь к тебе.

— Может быть, тебя проводить? — спросила Дели, увидев, как он медленно и чуть тяжеловато идет, шаркая по паркету старыми тапочками.

— Зачем? Что я, старик или больной какой-нибудь? Я по-прежнему полон страсти! — сказал он, обернувшись и подмигнув ей. — Я собирался тебя разыскивать…

— После того как вернулся бы из Англии?

— Он и об этом написал? Старый болтун! Конечно, я бы все равно разыскал тебя, не может быть никаких сомнений, но то, что ты сама приехала, это для меня очень много значит. Я не хочу тебя спрашивать, что произошло, я ничего не понял в твоей записке, но она видишь как на меня подействовала. Кто бы мог подумать, что у меня больное сердце, поясница болела иногда, но сердце — это было просто ударом. Ну ладно, я пошел за лекарством. — Он снова двинулся из гостиной, но опять остановился. — Как видишь, я не хочу тебя ни о чем спрашивать, если сочтешь нужным, расскажешь сама, но… Мне кажется, здесь не обошлось без Берта…

— Ах, Максимилиан, при чем тут Берт! — вскричала Дели. — Ну иди же за лекарством, или мне все-таки проводить тебя?

Максимилиан грустно улыбнулся и, отрицательно покачав головой, вышел из гостиной. Дели колотила противная внутренняя дрожь. Она снова пожалела, что приехала, она снова сгорала от нетерпения видеть Берта.

Дели стала смотреть на багряные скульптуры, словно призрачные свечи светившиеся розовым пламенем в лучах догоравшего заката. Возле своей ноги она почувствовала какое-то шевеление и, взглянув вниз, увидела, что прямо под ногами ползает небольшая мышь. Дели не боялась мышей, но сейчас вдруг ее охватило такое чувство омерзения и ужаса, что она, сама того на желая, завизжала и запрыгнула в кресло с ногами. Через некоторое время прибежал Максимилиан с маленькой бутылочкой в руке и двумя небольшими бокалами.

— Мышь, здесь мышь, прости, он она чуть не прыгнула на меня, я тебя испугала? — говорила Дели.

Максимилиан, поставив бокалы на стол, подошел к ней и, обняв, снял с кресла.

— Я не знал, что ты боишься.

— О, Макс, она чуть не прыгнула мне на колени. Откуда здесь мыши?

— Дорогая, спроси что полегче. Хочешь что-нибудь выпить?

— С удовольствием, — ответила Дели и стала думать: что бы это значило — маленькая глупая мышь возле ее ног, какую бы примету в этом нашла тетя Эстер?

— Может быть, мартини или бренди? — спросил Максимилиан.

— Пожалуй, кофе, но я сама приготовлю. Видимо, у вас нет прислуги, верно? И вы вдвоем понемногу спиваетесь, в камине столько бутылок…

— Ошибаешься, этим бутылкам миллион лет, как говорит Берт; они остались после какого-то банкета, а мне нельзя ничего спиртного, кроме этой вот отравы. — И он потряс в воздухе бутылочкой микстуры, затем вынул пробку и налил себе половину бокала.

— Уговорил, можно капельку бренди, — сказала Дели.

Максимилиан подошел к небольшому Атласу из гипса, склонившемуся под тяжестью земного шара на плечах в углу комнаты, и, открыв дверцы на земном шаре, достал из него бутылку бренди и налил Дели полбокала. Она удивилась столь неожиданному использованию скульптуры, но ничего не сказала.

Максимилиан поднял свой бокал с микстурой и сказал:

— За тебя! За нас.

Дели тоже подняла свой бокал и ответила улыбнувшись:

— За твое выздоровление.

Максимилиан залпом осушил микстуру и поморщился:

— Теперь я абсолютно здоров, ведь ты здесь…

Дели отпила немного бренди и, поставив бокал на стол, ответила:

— Да, здесь, как видишь, но я не хочу в Лондон, прости, я никуда не поеду…

— И прекрасно! Разве тебя кто-нибудь заставляет? Так почему ты так исчезла? Я до сих пор не нахожу объяснения.

— Я тоже, Макс, — вздохнула Дели. — Мне постоянно казалось, что наша встреча должна кончиться плохо, и видишь — вот ты заболел, и в этом я, видимо, виновата…

— Конечно. Но ты со мной — и я выздоровел! — улыбнулся он и нежно взял ее ладони в свои.

— Ах, ты шутишь, дорогой. Как твое строительство?

— Все идет по плану, полным ходом, оборудование уже погружено в вагоны, и оно направляется в Марри-Бридж.

— Я рада, — сказала Дели, высвобождая свою руку. — А как Берт? Как он объясняет мое исчезновение?

— Он, по-моему, даже рад был, что ты не поехала со мной в Англию. По-моему, он чуточку даже ревнует тебя ко мне.

— Глупец! — воскликнула она. — Он мне ужасно не нравится! По-моему, он очень избалован и успехом и женским вниманием.

— Может быть, но мы тут скучаем только вдвоем, лишь сиделка ко мне приходит сделать укол. Я думаю, он будет тоже рад тебя видеть?

— Да? — Ресницы Дели вспорхнули. — А я его нет! — резко ответила она.

Солнце за окном уже село, свет в гостиной не зажигали, и она погрузилась в полутьму; розовые блики на скульптурах погасли, они бледными призраками смотрели из всех углов на Дели и Максимилиана, словно прислушивались к разговору.

— Хорошо, значит, мы с тобой переедем в отель и ты не будешь его видеть, — сказал Максимилиан.

— Ни в коем случае! — послышался голос Берта.

Он стоял в полутьме уже довольно долго, прислушиваясь к их разговору.

Дели вздрогнула и сжала руку Максимилиана. Его голос заставил ее оцепенеть.

— Берт, как ты неслышно вошел! — воскликнул Максимилиан.

Берт приблизился к ним и слегка поклонился Дели:

— Позвольте поцеловать вашу руку, рад, что вы в моем доме, рад, что вернулись…

Но Дели не протянула ему руки для поцелуя.

— Подслушивать нехорошо, — сказала она и посмотрела в его глаза, блестевшие в полутьме. Они несколько раз мигнули и удивленно расширились.

— Вот как! А я и не знал! Мне повезло, что вы здесь, вы объясните мне, что такое хорошо и что такое плохо, согласны?

— Берт, брось свои шуточки, — сказал Максимилиан.

— Но я крайне огорчен, что Филадельфия не хочет меня видеть, чем я заслужил такую немилость?

— Ничем… Я… Я приехала к Максимилиану и…

— И вы хотите остаться только вдвоем, словно влюбленные на необитаемом острове? — усмехнулся Берт.

— Нет, конечно. Просто нам, видимо, не стоит вас слишком стеснять…

— Да вы меня нисколько не стесняете! Здесь, в этом доме, можно просто заблудиться; при желании вы меня вообще можете не видеть, я постоянно нахожусь в своей мастерской. Если вам здесь не нравится, конечно, можете переехать в отель, но только после того, как оцените мои скульптурные работы. Увы, я тщеславен, — развел он руками и, подойдя к бару, достал бутылку виски и маленький бокальчик. Он плеснул туда виски и, не разбавляя, залпом выпил. — Пью за вас! — сказал он. — За вас без страуса; правда, вы с ним еще не расстались, но, думаю, это произойдет довольно скоро, — сказал он, подходя к Филадельфии и пододвигая к ней небольшое кресло с резной спинкой.

Дели смутилась и, схватив Максимилиана за руку, спросила:

— Ну а что врачи? Отчего это случилось? Ведь раньше сердце не болело, как ты говоришь?

— Врачи ничего не понимают, как всегда, они говорят, что я слишком много употреблял жирной пищи: при чем тут жирная пища, не понимаю. Предлагают не есть мяса — какая взаимосвязь: сердце и жирная пища?

— Мне кажется, самая прямая взаимосвязь: Филадельфия — слишком жирная для тебя пища, — засмеялся Берт.

— Твои шутки не к месту, Берт — недовольно сказал Максимилиан.

— Да, мне тоже так кажется, простите, но это я от волнения, я так рад, что снова все у нас так же восхитительно, как было прежде, — ответил Берт. — А Филадельфия со мной не согласна?

— Я очень бы этого хотела, — сказала Дели. — И еще немного бренди. — Она пододвинула к Максимилиану свой опустошенный бокал.

— Одну секунду, дорогая. — Он взял бокал и пошел к бару.

Берт, глядя Дели прямо в глаза, почти беззвучно прошептал:

— Пойдем в мастерскую…

— О чем вы там шепчетесь? — послышался со стороны бара голос Максимилиана.

— Макс, требуется твоя помощь, обещай, что ты поможешь мне! — воскликнул Берт.

— Попробую…

— Ты поможешь мне уговорить Филадельфию позировать для скульптурного портрета?

— Нет, Макс, я бы этого не хотела, зачем? — воскликнула Дели, засмеявшись.

— Если хотите, я сделаю большой бюст или скульптуру в полный рост, и вы поставите ее на носу вашего корабля, это будет просто потрясающе! — смеясь, сказал Берт.

Максимилиан протянул Дели наполненный бокал, принес и поставил на столик сушеные фрукты на блюде и маленькие дольки шоколада в вазочке.