— О, увы, это всего лишь Броуверт, 1623 год или около того, на Леонардо у меня бы на хватило денег.

— Да, линия неплохая, — сказала Дели. — Но, признаюсь, я даже не слышала про такого…

— Ну вы как Макс, Филадельфия! В Европе сейчас он очень популярен. Эти рисунки я купил за сумасшедшие деньги.

— А на статуэтки можно взглянуть.

Дели приблизилась к стеклянным колпакам и стала разглядывать маленькие статуэтки из кости, нефрита и дерева. Они, похоже, были китайскими или японскими: очень тонкой работы маленькие птички, сидящие на больших цветах, похожих на маки, — эта статуэтка была вырезана из желтоватой кости; нефритовый дракон, стоящий на хвосте и держащий в своих когтистых лапах девушку в кимоно; сидящий пузатый человек с огромными ушами, свисающими с плеч, видимо, это какой-то будда или мифический персонаж, она точно не могла определить. Маленькое карликовое деревце с мелкими цветами, сделанными из перламутровых раковин…

— Какая тонкая работа! — не могла не восхититься Дели. — Вот это мне действительно нравится…

— Мне тоже, я купил их на аукционе, сравнительно недорого, в Америке.

— А над чем вы сейчас работаете? — Дели кивнула на мокрые тряпки, покрывавшие куски глины на подиумах.

Берт тряхнул головой, озорно улыбнулся и, подойдя к подиуму, словно фокусник сдернул мокрую тряпку и бросил себе за спину.

Дели увидела довольно большое тело непонятного существа, вместо головы торчала лишь проволока, загнутая на конце несколько раз.

— Что это?

— Морская сирена. Это вы, Филадельфия. На эту работу меня вы вдохновили! Вот видите, здесь, где полукругом проходит проволока, будет морской штурвал, как на вашем корабле…

— Вы шутите?

— Нисколько. И я хотел бы, чтобы у этой сирены было ваше лицо.

— Никогда!

— А жаль…

— Это же чудовищно пошло — сирена за рулевым колесом, какие-то глупые фантазии!

— Ничуть. Морская богиня — сладкоголосая повелительница морей.

— Вы ошибаетесь, я ни моря, ни океана, можно сказать, в глаза не видела, единственный раз я переплывала океан, когда мне было двенадцать лет, вместе со своими родителями. Так что я никак не подхожу для вашей богини.

— Прекрасно, пусть будет речная сирена, усыпившая капитана корабля. Встав за штурвал, она повела корабль на камни — и все погибли. Вот такая история вам нравится?

— Нисколько.

Берт скинул две другие тряпки, Дели увидела выполненного в глине сатира, склонившегося над спящей девушкой. Маленькая скульптура была уже почти закончена; а на другом подиуме лежал пока еще бесформенный комок глины.

— А здесь что будет? — спросила Дели.

— Здесь будет ваше лицо, видите, я уже его начал, — сказал Берт, хитро улыбаясь. — Нет-нет, я серьезно, это ваш бюст, если вы, конечно, согласитесь…

Дели подошла поближе и увидела, что неясные провалы для глаз и грубо вылепленные губы чем-то отдаленно похожи на ее; она внутренне содрогнулась, неужели он действительно начал ее лепить? Но нет, скорее всего он лжет и это какая-то другая женщина.

— Пожалуй, я соглашусь, но потом — если Максимилиан не против, — сказала Дели, посмотрев на Максимилиана.

Он сидел неподалеку в кресле и тихонько покачивал ногой, ему была явно скучна эта экскурсия по мастерской. Он давно уже все здесь видел.

— Ну если ты хочешь, я не против, — развел он руками. — Когда-нибудь потом.

Снизу послышался мелодичный звон колокольчиков.

— А вот и наш обед! Видите, как скоро, — воскликнул обрадованно Берт. — Здесь рядом неплохой ресторан, и они знают, что ко мне нужно торопиться. Еще пять минут, и все будет накрыто, милая Филадельфия. Как я рад, что вы согласились, как я рад!.. Я пойду распоряжусь, а вы тут пока побудьте одни, надеюсь, жених с невестой не слишком соскучатся без меня? — сказал он с какой-то холодной язвительной улыбкой и выбежал из мастерской.

Дели рассеянно огляделась по сторонам и присела в старое кресло с порванной на сиденье тканью, из-под которой проглядывала пружина. Она взглянула на Максимилиана, тот молчал, глядя на нее серыми внимательными глазами; его нос, казалось, стал еще длиннее, видимо оттого, что лицо похудело. Дели опустила глаза.

— У нас все по-прежнему? — хрипло спросил Максимилиан.

Его длинные узловатые пальцы поглаживали колени, на розовой лысине лежал яркий блик от электрического света.

Дели хотела закричать: «Нет-нет!» — но промолчала. Она отвернулась, глядя на пляшущего сатира в окружении девушек с венками на головах, и молчала.

— Значит, нет… — выдохнул Максимилиан и печально покачал головой.

Дели хотела вскочить, выбежать из мастерской, броситься вниз, к Берту, но усилием воли сдержала себя.

— Видишь ли, Макс, я не хочу быть твоей куртизанкой, пока тянется развод. Я вообще не хочу, чтобы ты разводился, твое здоровье…

— Прекрасно! Но что изменилось в наших отношениях?!

— Ничего, но, видимо, мы слишком пожилая пара друг для друга…

— Пожилая пара?! Ты нашла кого-то помоложе? Да?! Может быть, это Берт? Что он тебе говорил, этот ловелас? Он вскружил тебе голову комплиментами?! В чем причина? Ты можешь объяснить?! — вскричал Максимилиан и, положив правую руку на грудь, стал поглаживать шелковый халат напротив сердца.

Ноздри у Дели затрепетали, она с силой сжала губы, словно боялась, что у нее сейчас может сорваться с губ что-то не то. Она глубоко вздохнула, словно перед прыжком в холодную темную воду, и тихо сказала:

— Могу, но думаю, что не следует сейчас этого делать…

— Может быть, ты меня успела разлюбить? — спросил он хрипло, не глядя на нее.

— Видишь ли, — произнесла Дели, — возможно, я виновата перед тобой, а сейчас приехала исправить, как-то загладить свою вину, но дело в том, что я действительно…

Максимилиан как-то глухо застонал и, сжав халат напротив сердца в кулак, стал сползать с кресла на пол. Он ударился коленями об пол и повалился на бок. В горле его раздался булькающий хрип.

Дели вскочила и бросилась к нему.

— Максимилиан! Умоляю тебя! Тебе плохо?! Где?.. Что надо сделать? Где лекарства?!

— Рядом, в соседней комнате, Берт знает, — прохрипел он.

— Я сейчас! — воскликнула она и бросилась из мастерской. — Берт! Максимилиану плохо, скорее, прошу вас!

Она чуть не столкнулась с Бертом на лестнице, он уже бежал вверх.

— Надо принять пилюли, надеюсь, не слишком серьезно, — на ходу воскликнул он и побежал в маленькую комнатку рядом с музеем. — Так уже бывало. Он выпьет таблетки, и сразу же все пройдет…

Берт сгреб со стола в горсть несколько таблеток и бросился в мастерскую. Дели побежала за ним.

Когда они вбежали, то увидели, что Максимилиан сидит в кресле, повернувшись ко входу, и тихонько посмеивается:

— Здорово я вас напутал, правда?

— Все прошло? Уже лучше? — спросил Берт, высыпая ему на ладонь таблетки.

— Да, уже не так больно, — улыбнулся он.

— Но все равно выпей, — сказала Дели и добавила: — Ты не пошутил надо мной?

Макс забросил таблетки в рот и взял в руку принесенный Бертом стакан воды.

— Конечно, пошутил, — сказал он, разжевывая таблетки. — Я же говорил, что абсолютно здоров, а это — чтобы проверить, как ты ко мне относишься…

— Макс, дорогой, тебе нужно прилечь, — сказала Дели.

— Ни в коем случае, я и так в последнее время все лежу и лежу, я уже совершенно не могу спать, кажется, выспался на десятилетие вперед. Но это к лучшему, я сегодня, видимо, вообще не буду спать, и от этого просто счастлив, — расплылся он в улыбке и глухо засмеялся.

— Вы с Бертом просто страшные люди! Вы, видимо, просто сговорились смеяться надо мной и пугать меня, — улыбнулась Дели и коротко провела ладонью по лысине Максимилиана. — Вообще-то все словно сговорились пугать меня; у меня сын недавно травился, мы его еле откачали; но тем не менее я его бросила и приехала к тебе. Я же сейчас вижу, что тебе плохо, а ты смеешься надо мной!

— Я абсолютно серьезен, — сказал Макс, нахмурив брови. Он быстро встал из кресла и, положив ей руки на талию, поцеловал в подбородок: — Я тебя сегодня съем. Серый волк, который стал вегетарианцем, все равно съест бедную овечку…

Берт расхохотался и захлопал в ладоши:

— Ай да Макс! Да он действительно притворяется больным! Ну молодец! Но, прежде чем съесть бедную Филадельфию, давайте чего-нибудь выпьем, стол накрыт. Только, честно говоря, я уже начал ревновать, я уже влюбился в Филадельфию, неужели вы не видите? Я мгновенно влюбляюсь в каждую модель, которая мне позирует! — воскликнул он.

— Я не модель, — быстро и холодно сказала Дели, хотя почувствовала, что сердце ее застучало от этих слов: «О если бы в них была хоть толика правды!»

— Да, простите, вы, конечно, не модель, вы — супермодель! Честное слово, Макс, во мне просто вскипает ревность, я просто вас разведу по разным комнатам и спасу бедную овечку от волка-вегетарианца.

— Ничего не получится, Берт, у нас не средние века, чтобы невеста до свадьбы не видела жениха, — засмеялся Макс и добавил: — Ну, пойдемте в столовую, раз уже все готово.

Дели молчала, глядя то на одного, то на другого, и щеки у нее запылали от возмущения, от того что про нее сейчас говорят, как про бессловесное животное.

Они спустились в большую столовую, стены которой были обтянуты розовым шелком, и сели на большой продолговатый, массивный стол, который был богато сервирован хрусталем, фарфором и старинными серебряными приборами.

Берт отпустил официантов, они должны были приехать за посудой лишь утром. Он сам открыл бутылку шампанского, вынув ее из серебряного ведерка, в котором плавал лед, и, тихонько хлопнув пробкой, разлил шампанское по бокалам, несмотря на протесты Максимилиана — он говорил, что врачи запрещают ему пить, — подняв узкий хрустальный бокал, торжественно произнес:

— За любовь!

Максимилиан хитро улыбнулся и, глядя на Дели, сказал: — За вечность!..

Дели покачала головой, закатив глаза, потом посмотрела на Берта, на Максимилиана и, тоже подняв бокал, произнесла:

— За вас, за ужасных мужчин…

И они соединили бокалы. Дели с удовольствием съела прекрасно приготовленный гороховый суп. Максимилиан жевал салаты, а Берт без умолку болтал, едва притрагиваясь к еде. Он продолжал хвастаться своим знакомством с Ле Корбюзье, говорил, что тот что-то строит в Южной Америке и, может быть, пригласит Берта делать скульптуры перед каким-то огромным зданием, которое он проектирует в Бразилии; потом ругал австралийских скульпторов, которые, по его словам, были никуда не годны; потом восхищался новым именем в скульптуре — немцем Барлахом, который в псевдоготическом стиле делает статуи для католических соборов…

Дели предложила убрать со стола, чтобы подавать чай или кофе, но Берт вскочил и замахал руками:

— Нет-нет, вы мои гости, и я буду вашей прислугой; извините, но я отпустил свою толстую чернокожую Сюзанну к родственникам на неделю, и, увы, теперь мне приходится выполнять обязанности посудомойки, с которыми я практически не справляюсь.

— Так тем более давайте я помогу. — Дели встала и, собрав тарелки, последовала вслед за Бертом на кухню.

Войдя на кухню, Дели действительно увидела на столах и в двух мойках горы грязной посуды. Берт бросил вилки и ножи в мойку, и, резко обернувшись в ней, схватил ее за локти. Но Дели держала в руках тарелки, которые протягивала ему; она не хотела, чтобы здесь на кухне, среди гор грязной посуды, он говорил ей какие-нибудь пошлости.

Берт улыбался, глядя ей в глаза, его губы что-то беззвучно шептали.

— Берт, отпустите, в чем дело? — тихо спросила она.

— Ты приехала из-за меня, я знаю, — проговорил он.

— Не говорите ерунды, — так же тихо ответила она и добавила: — Ну отпустите же.

— Да брось ты эти тарелки, — воскликнул он и с силой дернул ее руки в разные стороны — тарелки с грохотом посыпались между ними на серые плиты каменного пола. Почти половина из них разбилась. Но Дели этого не видела, она почувствовала, как руки его прошлись у нее по спине и горячая волна от его губ разлилась у нее по всему телу.

Она закрыла глаза и в который уже раз подумала: «Пусть будет… Пусть будет что будет».

Отняв свои губы, он погладил ее по шее и прошептал:

— Ну, с приездом, моя сирена…

— Я не твоя. — Она тихонько оттолкнула его, хотела собрать осколки тарелок, но Берт, схватив ее за локоть, приблизил свое лицо и быстро зашептал:

— Когда он уснет, приходи ко мне наверх, приходи в мастерскую…