— Вы что там делали? Мне кажется, целовались…

Дели звонко и нервно рассмеялась:

— Максимилиан, но мне не семнадцать лет, чтобы целоваться где-то за углом или на кухне, прячась от мамы, подумай сам! Хотя мне даже нравится, что ты меня ревнуешь…

— А что вы так долго там делали?

Дели совершенно растерялась и, сделав недоуменное лицо, весело сказала:

— Пусть Берт объяснит. Берт! — крикнула она.

В столовую вошел Берт с бутылкой шампанского и бутылкой белого французского вина.

— А вот и я. Извините, что так долго, — сказал он, протягивая официантам бутылки, чтобы они их откупорили.

— Я не хочу пить, — мрачно сказал Максимилиан.

— Берт, так что мы с вами делали на кухне? Максимилиан очень этим интересуется, — весело спросила Дели.

— Как — что? Я там подкараулил за дверью твою невесту, а потом набросился на нее как Лев и стал целовать… Извини, Макс, — уже понял, вижу, что тебе не нравится, когда я шучу. Филадельфия, я ничего не могу придумать, объясните лучше вы.

— Он… Макс, право, мне стыдно говорить. Я очень не хочу тебя расстраивать. Я же говорила, что не стоит его брать: он опять пытался затуманить мне голову комплиментами. Извини, пожалуйста, но лучше сказать правду, чтобы у тебя не возникло каких-нибудь глупых сомнений.

Максимилиан взял вилку и постучал ею по столу:

— Берт, последний раз, ты меня слышишь? Мне действительно это очень не нравится.

— Все, Филадельфия, увы, но больше вы от меня не услышите ни одного комплимента, даже когда Максимилиана не будет рядом, торжественно обещаю, — сказал он и кивнул официантам, чтобы разлили по бокалам шампанское.

Отпив немного, Дели принялась за еду. Это были тушеные шампиньоны с морской рыбой. Это блюдо она пробовала впервые, и ей понравилось. Максимилиан тоже одобрил вкус Берта.

Ближе к концу обеда Берт отпустил официантов, попросил их прийти на следующее утро. Вежливые официанты быстро собрали ненужную посуду и накрыли стол для чая. Затем, поклонившись, удалились.

— Вот сегодня чай нормальный, без твоих ужасных листьев, — сказал Максимилиан, отхлебнув из чашки.

— Зато он не целебный. Дели, сидите, пожалуйста, на кухню вы больше ни шагу, я вам просто запрещаю; а я сейчас пойду и разрежу мой восхитительный торт.

Он удалился на кухню и через некоторое время вынес большой разрезанный на несколько кусочков, двухъярусный шоколадный торт.

— В душе я, оказывается, официант, мне огромное удовольствие доставляет ухаживать за вами, так же как я с удовольствием заботился о Максимилиане, когда ему было плохо. Какой вам кусочек, Филадельфия?

— Самый маленький.

Берт положил ей кусочек торта на тарелку, затем положил в тарелку Максимилиана кусочек побольше, с маленькой шоколадной розочкой с зеленым стеблем и листьями. Себе положил большой кусок и сказал:

— А вот торт целебный, в нем совсем мало жира, и шоколад очень полезен для сердца, верно я говорю, Филадельфия?

Дели не могла поднять глаз, она почувствовала, как в груди у нее похолодело и мурашки побежали по спине:

— Не уверена, — тихо сказала она.

— Зато я уверен, — усмехнулся Берт.

Максимилиан уже поднес кусок ко рту и хотел откусить, но Дели, вскочив, быстро вырвала у него из рук кусок торта и швырнула его о стену. Торт прилип на шелковых розовых обоях и через секунду упал на пол, оставив на стене масленое темное пятно. Максимилиан недоуменно смотрел на Дели, ничего не понимая. Берт качал головой, закатив глаза в потолок.

— Дели, дорогая… — удивленно протянул Максимилиан.

— Врач категорически запретил жирное, просто категорически, так же как и чай, так же как и шампанское! — твердо сказала Дели.

— Может быть, бедному Максу вообще тогда ничего не есть и не пить? — усмехнулся Берт.

— Из ваших рук действительно лучше ничего не употреблять внутрь. Вы не знаете, что ему можно, а что нельзя, а я знаю прекрасно, так что, Максимилиан, слушайся меня, пожалуйста. Если хочешь окончательно поправиться.

— Слушаюсь и повинуюсь, моя госпожа, — сказал Максимилиан, склонив голову к столу.

Дели рассмеялась:

— Прямо как Омар, ты помнишь моего повара Омара?

— Зачем не помнить, моя госпожа? Совсем даже хорошо помню, моя повелительница, — подражая Омару, сказал Максимилиан.

— Ну-ну, — протянул Берт, мрачно глядя на Филадельфию. — Я чувствую, что вам угодить просто невозможно. А я хотел вас порадовать тортом, но, видно, не судьба…

— Берт, вы порадуете чем-нибудь другим, и желательно тем, чем я скажу.

— Ну, теперь ты понял, какова она, Филадельфия? Кто капитан на корабле? — с улыбкой спросил Максимилиан.

— Конечно, ты, дорогой, — нежно улыбнулась Дели.

— Конечно, ты, — покачал головой Максимилиан.

— Ясно, но уж никак не Берт, — мрачно протянул он.

— Вот в этом вы абсолютно правы, — улыбнулась Дели.

— В своем доме — и не могу быть хозяином, так получается?

— Пока я здесь, по-видимому, так, — отрезала Дели.

Берт не стал допивать чай, он вышел в гостиную и вернулся с телефонным аппаратом. Сев в кресло неподалеку от стола, он стал набирать номер:

— Салли! Мечта моя, наконец-то мы можем сделать то, что давно задумали… Как что, ты забыла? Нет, мы же с тобой мечтали провести недельку на курорте, а море сейчас такое теплое… А воздух там такой хвойный… Послезавтра. Правда, мы поедем не одни, с моим родственником и его невестой. Они рады будут видеть тебя и меня… Вот и договорились: все бросай, такая возможность может представиться лишь раз в жизни, я тоже очень занятой человек… Целую мою голубку тысячу раз. — Берт поднял глаза и посмотрел на Дели, она перехватила его взгляд и отвернулась. — Тысячу раз, я сгораю от нетерпения… От страсти! Я жажду тебя, как усталый путник жаждет живительной влаги ручья… Я хочу крепко сжать тебя в объятиях и впиться губами в твою нежную, молодую кожу, я хочу довести тебя до безумия…

— Берт, ты нас доводишь до безумия, прекрати, пожалуйста! — воскликнул Максимилиан.

— Ужасные манеры, просто невыносимый грубиян, — пожала плечами Дели.

— О, меня, кажется, тут подслушивают. Все, дорогая, значит, мы договорились, не буду долго рассказывать, лучше проделаю все это, когда мы с тобой встретимся на курорте, целую. — И Берт положил трубку. Он победоносно посмотрел на Максимилиана и Дели и, удивленно подняв брови, воскликнул: — Что такое? Что-нибудь не так? Может быть, вам нужен телефон?

— Вы просто несносны, Берт, я устала вам это повторять…

— Обещаю исправиться, да к тому же на курорте вы нас с Салли вообще не увидите, мы будем слишком заняты, — сказал Берт и, поднявшись ушел в гостиную, захватив с собой телефон.

— Как ты себя чувствуешь, ты ничем не расстроен? — спросила Дели.

— Нисколько. А ты?

— Мне даже начинает нравиться, его вульгарность меня начала веселить, — ответила Дели и нервно рассмеялась.

8

Почти весь следующий день Максимилиан и Дели ездили на такси от одного супермаркета к другому, словно в Джилонге отсутствовали магазины, а они собирались ехать не на курорт, а на необитаемый остров. Дели приобрела себе несколько вечерних платьев; настояла на том, чтобы Максимилиан купил смокинг и несколько бабочек; купила себе еще два купальника.

Она долго выбирала крем для загара и мужской крем для бритья для Максимилиана. Максимилиан купил ей недорогие духи, которые ей понравились, и несколько больших заколок для волос из дерева и слоновой кости.

Из отдела дамского белья Максимилиана она выгнала и долго выбирала различные шелковые чулки: телесного цвета, черные и даже синевато-сиреневые, в которых ходили только молодые девушки не слишком хорошего поведения. Затем, ближе к вечеру, они пообедали в небольшом ресторанчике.

Дели сказала, что она не хочет видеть Берта, по крайней мере хочет видеть его как можно реже. Сказав это, она сама поверила своим словам. Имя Берта для нее вдруг стало ассоциироваться с именем какой-то Салли. Салли, молоденькая Салли!.. Что ж, пусть это его месть ей, но за что?! За то, что она питает к нему слишком теплые чувства? Которых он совершенно не заслуживает и от которых Дели никак не может освободиться…

Он — постаревший Адам, только вместо стихов Адам занялся скульптурой. Постарев, он стал еще более нервным и непредсказуемым мальчиком. Но он — это все-таки Адам. Его душа тонко чувствует искусство, он достиг некоторых успехов в скульптуре, а повадки негодяя у него лишь только оттого, что он слишком долго ждал ее, Дели. Почти тридцать лет прошло после того, как он умер, как он погиб; все-таки почти из-за нее погиб, из-за своей страсти, причиной которой была она… Но вот сейчас он воскрес в Берте — и снова на нее падают золотые отблески его карих глаз, глаз воскресшего Адама…

В ее душе не было никакой надежды, она с замирающим сердцем временами как-то отстраненно смотрела на все то, что происходит, и, словно в оправдание или в утешение самой себе, повторяла: «Пусть будет что будет… Что будет!»

В одном лишь она винила себя — у нее не было сил снова сбежать из Мельбурна, и сбежать окончательно…


Вечером Дели, сказавшись больной, не вышла к обеду, и в этот день она вообще не видела Берта.

На ласки Максимилиана она отвечала капризным, брезгливым голосом, и ее брезгливость была неподдельной:

— Уйди, у меня до сих пор температура, вчера я вся пылала, ты же видел, как горело лицо; я больна, оставь меня, пожалуйста. У нас еще будет время.

— Да, конечно, ведь у нас впереди…

— Макс дай мне уснуть. Что у нас впереди? Посмотрим!..

9

Поезд в Джилонг отправлялся вечером.

Берта и его спутницы долго не было на перроне, и Максимилиан уже начал беспокоиться, как бы они не опоздали. Дели и Максимилиан вошли в купе, и за пять минут до отправления прибежал Берт, а за ним в купе вошла Салли.

Это была темноволосая девушка лет двадцати, волосы ее были коротко стрижены по последней моде, и напомаженные пряди, словно приклеенные, полуколечками лежали на щеках. На губах яркая помада, а бледное тонкое лицо было слегка припудрено. Она была в открытом платье без рукавов. У нее почти не было багажа, огромные чемоданы тащил Берт.

— Добрый вечер, а вот и мы, — низким голосом, почти контральто, произнесла эта молоденькая Салли. Она протянула руку Максимилиану, тот галантно поцеловал; вежливо улыбнулась Дели — та без улыбки кивнула ей, потом спросила Берта: — Берти, мы поедем в одном купе?

— Здесь же совсем недалеко, на рассвете мы уже будем в Джилонге, — ответил Берт, — зачем нам отдельное купе?

— Да, действительно, надеюсь, что по приезде у нас будут раздельные номера в отеле? — сказала она и засмеялась басом.

Берт бросил на нее осуждающий взгляд и представил Салли:

— Прошу любить и не обижать, это та самая Салли, а это мисс Гордон и Максимилиан.

— Филадельфия, — Дели кивнула. — Присаживайтесь, что же вы стоите. Берт, у вас такой огромный чемодан, не меньше чем наши чемоданы. Я Максимилиану запрещаю поднимать тяжести, но с носильщиками была просто проблема.

— Потребуется носильщик — обращайтесь ко мне, я перенесу и ваши чемоданы и вас, — улыбнулся Берт и плюхнулся на сиденье.

Паровоз дал гудок, и поезд тронулся.

Дели посмотрела в окно, закат уже почти догорал, бросая на маленькие редкие облака последние пурпурные лучи. Звезды начали зажигаться на небосводе, но Южный Крест на светлом небе был еще плохо различим.

Дели не хотелось разговаривать с этой Салли, но почему-то подумала, что Берт взял ее не только для того, чтобы отомстить ей, но для чего-то пока неясного, чего Дели не могла объяснить.

Максимилиан и Салли разговаривали о каких-то пустяках, что погода должна быть хорошая минимум неделю, о том, будут ли хорошие номера и насколько приличные в Джилонге отели. Дели краем глаза посматривала на Берта и видела, что он был мрачен и тоже не хотел поддерживать разговор.

Дели предложила погасить верхний свет и, откинувшись на мягком сиденье, прислонилась головой к мягкому изголовью и закрыла глаза. Но как только Максимилиан погасил свет, она почувствовала на своей руке тонкие холодные пальцы, пальцы Берта.

— Берт, иди ко мне, мне страшно, — пробасила Салли.

Берт, до сих пор жавшийся в уголке на том же сиденье, что и Дели, пересел к Салли и обнял ее.

— Да, действительно, стоит немного отдохнуть. Может быть, поспать часок-другой, положи мне голову на плечо, так будет удобней…