— С удовольствием, Мэл.

Я взяла сама вторую стопку своих рисунков, и мы вместе вышли из мастерской.

Стояло влажное жаркое июльское утро, и когда мы покинули помещение с кондиционером, волна горячего воздуха чуть не свалила меня с ног.

— Сегодня ужасно жарко, — пробормотала я, глядя на подернутое дымкой небо и сияющее солнце, уже пробившееся сквозь облака.

— К полудню будет настоящее пекло, — высказал свое мнение Эрик.

— Вывеска для главных ворот будет готова завтра, — сказала я ему, когда мы шли к дому. — Ее сделал один из плотников Тома, и он ее принесет. Тогда я смогу сделать фон и наше название: «Индейские лужайки — Деревенский эксперимент». А пока пойдем и найдем Сэру.

— Она в кухне, сует свой нос во все Норины кипящие кастрюли. Она не может решиться, какой джем попробовать сначала. И каждый раз, когда Нора дает ей попробовать новый джем, она заявляет, что это ее любимый.

Это была истинная правда.

Я нашла Сэру и Нору перед плитой: моя подруга раскладывала маленькие порции каждого джема на подносе.

— Что ты собираешься со всем этим делать? — спросила я, проходя через кухню в маленький кабинет в задней части дома.

— Конечно, есть это, — сказала Сэра. — Намазав на эти два куска домашнего хлеба, тоже изготовленного дражайшей Норой. И я знаю, хотя ты еще этого не сказала, Мэл, что потом я об этом пожалею. Да, моя диета летит к чертям.


36


Нью-Йорк, август 1989


То, что мне предстоит сегодня, будет нелегко. Но я знаю, что должна это сделать, чего бы мне это ни стоило.

Через несколько часов я предстану перед судом и произнесу речь, обращенную к судье, по делу, возбужденному окружным прокурором против тех, кто убил мою семью.

Я собираюсь рассказать судье, достопочтенной Элизабет П. Донен, об Эндрю, Джейми и Лиссе и о той боли и страдании, которые принесла мне их смерть. Я собираюсь обнажить мою душу перед ней и всеми теми, кто будет присутствовать в зале суда в это утро.

И я собираюсь просить судью определить максимальное наказание, полагающееся по закону. Как сказал Дэвид, это было мое право как ближайшей родственницы жертв.

Четверо обвиняемых были провозглашены виновными в убийстве второй степени после суда, который длился меньше недели. У присяжных не было сомнения в их виновности. Они вернулись в зал суда с вердиктом «виновны» после пары часов, затраченных на обсуждение.

Скоро настанет моя очередь произнести «речь», как назвал ее Дэвид. Он будет вместе со мной в зале заседания. Вместе с моей мамой, отцом, Дианой и Сэрой.

Диана прилетела из Лондона два дня тому назад, после того как детектив Де Марко сообщил Дэвиду дату вынесения приговора; отец прилетел вчера вечером из Мехико, где в настоящее время он возглавляет археологическую экспедицию университета Калифорнии.

Все желали оказать мне моральную поддержку; они, также как и я, хотели присутствовать при совершении правосудия.

— Конечно же, я собираюсь быть с тобой, — сказала Диана, когда она разговаривала со мной по телефону из Лондона около недели тому назад. — Для меня было бы немыслимо не присутствовать там. Я потеряла сына и внуков; я должна присутствовать. И твой отец такого же мнения. Я подробно обсудила с ним это некоторое время тому назад. Речь идет о семье, Мэл, о семье, которая сплотилась в час утраты и горя.

Я приехала из Шерона вчера после полудня, так что весь вечер могла провести в кругу семьи, которая, разумеется, включила в себя и Сэру. Теперь я заканчивала одеваться в своей бывшей комнате в маминой квартире. Я подошла к зеркалу и с минуту разглядывала себя в нем, стараясь в кои-то веки быть объективной. До чего же я исхудала, я выглядела как пугало. Лицо было чрезвычайно бледно, и на нем ярко выделялись веснушки.

У меня был мрачный, почти суровый вид.

На мне был черный льняной костюм, не оживленный никаким другим цветом, кроме, конечно, моих рыжих волос, которые пламенели как всегда. Я убрала их назад в конский хвост, перевязав черным шелковым бантом. Единственными моими украшениями были маленькие жемчужные серьги, золотое обручальное кольцо и часы.

Я надела плоские черные лодочки, взяла сумку и вышла из комнаты.

Мама и Сэра ждали меня в маленькой библиотеке вместе с Дианой, которая остановилась у нас. Все трое были одеты в черное и, как и я, выглядели суровыми, почти безжалостными.

В следующую минуту в комнату вошел Дэвид и сказал:

— Эдвард будет здесь с минуты на минуту.

Мама кивнула, взглянула на часы и пробормотала:

— Твой отец, как всегда, пунктуален.

Я не успела ответить, как снизу зазвенел сигнал. Я знала, что это мой папа.


Пресса присутствовала в полном составе, не только снаружи здания криминального суда на Сентер-стрит, но и в самом зале.

Он был уже набит к нашему прибытию, и Дэвид поспешно провел меня к первому ряду скамей. Я села между ним и Сэрой, у нас за спиной сели мама, папа и Диана.

Я узнала главного обвинителя по фотографии в газетах и телевизионным репортажам. Он оживленно разговаривал с детективом Де Марко, который наклонил голову, увидев нас с Дэвидом. Я кивнула ему в ответ.

Оглядывая зал суда, я внезапно оцепенела — мой взгляд остановился на четверых обвиняемых. Я пристально смотрела на них.

Тогда я увидела их впервые. Они сидели со своими адвокатами, были чисто одеты, без сомнения, наряженные по случаю этой процедуры. Я сидела совершенно неподвижно.

Трое юнцов и мужчина.

Роланд Джеллико. Двадцати четырех лет.

Пабло Родригес. Латиноамериканец. Шестнадцати лет.

Элвин Чарлз. Черный. Восемнадцати лет.

Бенджи Келлис. Черный. Четырнадцати лет. Тот, кто стрелял.

Их имена и лица запечатлелись в моей памяти навеки.

Это были подонки, которые убили моих малышей и моего мужа, а также маленькую Трикси.

Я впилась в них взглядом.

Они бесстрастно, безразлично посмотрели на меня, как будто ничего особенного не произошло.

Я чувствовала, что мне трудно дышать, сердце билось учащенно. Вдруг во мне словно что-то взорвалось. Весь гнев, который я подавляла все эти месяцы, с самого прошлого декабря, поднялся ко мне и превратился в непреодолимую ярость.

Мною овладела ненависть и почти подняла меня на ноги. Я хотела вскочить, устремиться к ним, убить их. Я хотела уничтожить их точно так же, как они уничтожали тех, кого я любила. Если бы у меня был пистолет, я бы расправилась с ними, я это знала.

От этой мысли кровь бросилась мне в голову, и я начала дрожать. Сцепив вместе руки, я опустила глаза, стараясь успокоиться.

Я знала, что больше не смогу смотреть на обвиняемых до тех пор, пока не сделаю то, для чего сегодня пришла сюда.

Судебный клерк сказал что-то о том, чтобы встать, и я почувствовала, как Дэвид взял меня под руку, помогая подняться.

Вошла судья и заняла свое место.

Все сели.

Я взглянула на нее с любопытством. Ей было около пятидесяти пяти лет, как я полагала, и у нее было сильное, доброе лицо. Она выглядела очень молодо, но голова была преждевременно седой.

Она ударила молотком.

Я стала рыться в сумке, ища текст речи, которую написала заранее, вглядываясь в слова ослепленными болью и яростью глазами, не обращая внимания на то, что происходит вокруг меня.

Написанные на листке бумаги слова стали сбегаться вместе, и я внезапно поняла, что мои глаза стали влажными. Я заморгала, чтобы сдержать слезы. Не время было плакать.

Моя грудь сжалась от ужасной боли, и мне стало казаться, что я задыхаюсь. Я старалась дышать глубже, чтобы успокоиться, стараться быть бесстрастной.

Затем я почувствовала, как Дэвид коснулся моей руки, и взглянула на него.

— Судья ждет, Мэл; вы должны пойти на трибуну и прочитать ваши показания, — сказал он.

В ответ я только смогла кивнуть головой.

Сэра прошептала:

— Все будет в порядке. — Она пожала мою руку.

Я неуверенно встала и медленно подошла к трибуне, стоявшей перед местом судьи. Развернув листок на трибуне, я молча стояла перед судьей, обнаружив, что совсем неспособна говорить.

Подняв глаза, я взглянула ей в лицо.

Она в ответ посмотрела на меня очень спокойно: я видела, что в ее глазах сквозит сочувствие. Это придало мне сил.

Глубоко вздохнув, я начала.

— Ваша Честь, — сказала я. — Сегодня я здесь, потому что мой муж Эндрю и двое моих детей, Лисса и Джейми, а также моя маленькая собачка были зверски убиты подсудимыми, находящимися в этом зале суда. Мой супруг был хороший человек, преданный и любящий муж, отец и сын. Он никому никогда не причинял вреда и отдавал себя целиком тем, кто его знал и работал с ним. Я знаю, что все, кто общался с Эндрю, получили от этого только пользу. Он не был пустым местом в этом мире. Но теперь он мертв. Ему был только сорок один год. И мои дети тоже мертвы. Двое безобидных невинных крошек шести лет. Их жизни были уничтожены, не начавшись. Я не увижу, как будут расти Лисса и Джейми, как они пойдут в колледж и начнут свою карьеру. Я никогда не пойду на церемонию окончания колледжа или на их свадьбы, и у меня никогда не будет внуков. А почему? Потому что бессмысленный акт насилия полностью уничтожил мою жизнь. Я никогда не буду такой, какой я была. Передо мной открывается долгое и тоскливое существование без Эндрю, Лиссы и Джейми. У меня отняли мое будущее точно так же, как их будущее было жестоко у них отнято.

Я сделала паузу и глубоко вздохнула.

— Убийцы моей семьи были названы виновными судом присяжных. Я прошу суд наказать их за это преступление в полном объеме закона, Ваша Честь. Я хочу, чтобы правосудие свершилось. Моя свекровь хочет, чтобы свершилось правосудие. Мои родители хотят, чтобы свершилось правосудие. Это все, о чем я прошу, Ваша Честь. Только справедливости. Спасибо.

Я стояла, глядя на судью Донен.

Она посмотрела на меня.

— Спасибо, миссис Кесуик, — сказала она.

Я кивнула, взяла листок бумаги, в который и не заглянула, свернула его вдвое и вернулась на свое место.

Зал суда молчал. Казалось, никто не дышал. Было только слышно, как тихо гудели кондиционеры.

Просмотрев некоторое время бумаги у себя на столе, судья Элизабет П. Донен начала говорить.

Я закрыла глаза, едва слушая ее. Я чувствовала себя изнуренной своим усилием и эмоционально опустошенной. Кроме того, внутри меня продолжала бушевать ярость, она охватила все мое существо.

Я смутно слышала, как судья говорила об отвратительном преступлении, которое было совершено, об отсутствии угрызений совести у подсудимых за убийство невинных мужчины и двух детей, о большой утрате, понесенной мною и моей семьей, и о бессмысленности всего этого. Я держала глаза закрытыми, стараясь на несколько минут отгородиться от всего, стараясь унять кипевшую во мне злость.

Дэвид тронул меня за руку.

Я открыла глаза и посмотрела на него.

— Судья сейчас произнесет приговор, — прошептал он.

Я почувствовала, как Сэра потянулась за моей рукой и взяла ее в свою.

Выпрямившись на скамье, я смотрела на судью Донен; все мои чувства были обострены.

Подсудимым было предложено встать.

Глядя на младшего, стрелявшего из пистолета, судья сказала:

— Бенджи Келлис, вас судили как взрослого и признали виновным по трем пунктам обвинения в убийстве второй степени. Поэтому я приговариваю вас к двадцати пяти годам лишения свободы по каждому пункту обвинения; каждый приговор будет исполнен последовательно.

Она объявила остальным трем подсудимым такой же приговор: семьдесят пять лет.

Судья Донен присудила убийцам максимальное наказание по закону штата Нью-Йорк. В точности так, как предсказывали детектив Де Марко и Дэвид.

Но для меня этого было недостаточно.

В каком-то смысле я понимала, что моя семья полностью отомщена. Конечно, я не чувствовала удовлетворения, только пустоту внутри и тлеющую ярость.

Как только заседание было окончено и зал суда начал пустеть, Дэвид подвел меня к детективам Де Марко и Джонсону, и я поблагодарила их за все, что они сделали.

Снаружи здания суда были толпы фотокорреспондентов и репортеров с телекамерами. Каким-то образом Дэвиду и отцу удалось провести меня сквозь эту толпу и усадить в ожидавшую машину.

Из криминального суда мы приехали на квартиру моей матери на Парк-авеню, чтобы пообедать. Все казались такими же измученными, как и я, и слегка ошеломленными. Разговор был по меньшей мере несвязным.