Стена, на которой я сидела, была широкая, сложенная из больших плоских камней. Она много лет тому назад была построена руками местных каменотесов. Возведение стен без раствора и в Йоркшире является древним ремеслом. Все камни должны быть точно подогнаны и уложены один на другой так, чтобы они могли прочно держаться без цемента. Это делают каменщики на йоркширских болотах и в цветущих зеленых долинах, но, как сказала Диана, это умирающее ремесло, почти забытое искусство. Я уверена, что и здесь дело обстоит так же, и это очень жаль, потому что эти старые стены прекрасны, они так живописны.

Я крайне неравнодушна к этой стене в нашем имении в немалой степени потому, что она приютила большое число мелких созданий. Я совершенно точно знаю, что в ее пределах живут два бурундука, а также один кролик и черная змейка. Хотя я хорошо знаю бурундуков и время от времени замечаю кролика, я никогда не видела змеи. Но наша садовница, Анна, видела ее, близнецы тоже. По крайней мере, так они утверждают очень громогласно.

С самого раннего детства я любила дикую природу и ее обитателей. В деревне я приучила Джейми и Лиссу уважать все живое, любить животных, птиц и насекомых, встречавшихся в «Индейских лужайках».

Бессознательно, порою не понимая, что они творят, дети могут быть ужасно жестокими, и меня всегда возмущает, когда я вижу, как они мучают маленьких беззащитных животных, отрывают крылья у бабочек, давят каблуками земляных червей и улиток, кидаются камнями в птиц. Еще задолго до того, как мои близнецы появились на свет, я решила, что мой ребенок никогда не принесет страдания никакому живому существу.

Чтобы научить их видеть природу, сделать ее не такой безличной для них, я сочиняла истории о маленьких друзьях, живущих в стене сада. Я рассказывала Джейми и Лиссе сказки об Элджерноне, дружелюбной черной змее, которая питала слабость к вишням в шоколаде и мечтала о том, что у нее будет свой кондитерский магазин, о Тебите и Хенри, двух бурундучках, супружеской паре, у которой не было детей, но они хотели кого-нибудь усыновить, а также об Анджелике, маленькой крольчихе, которая мечтала о том, что будет участвовать в пасхальном шествии на Пятой авеню.

Джейми и Лисса полюбили эти истории, они просто не могли их наслушаться, и я постоянно была вынуждена их повторять. Чтобы удовлетворять любознательность моих детей, я должна была всегда выдумывать новые приключения, что было подчас нелегко.

Позже мне часто приходило на ум, что я должна была бы записать эти истории и сделать к ним иллюстрации. Может быть, я бы и сделала это, но только для Джейми и Лесси. Внезапно эта идея захватила меня. Какой будет замечательный сюрприз для близнецов, если я сделаю для них рукописные книжки с картинками и положу их в рождественские чулки.

Я тяжело вздохнула про себя: что за глупость думать о Рождестве в такой удушливый летний день. Но лето скоро пойдет на убыль: оно очень скоро проходит после праздника Четвертого июля. Не успею я моргнуть, наступит День благодарения,[2] а там уж и Рождество не за горами.

В этом году мы планируем провести Рождество в Англии. Мы будем жить с Дианой в ее доме в Западном Тенфилде в долинах Йоркшира. Мы с Эндрю действительно с нетерпением ждем этого, да и дети очень взволнованы этой перспективой. Они надеются, что выпадет снег и они смогут покататься на санках вместе со своим папой. Он обещал им поводить их теми тропинками, которые любил в детстве; он также планирует научить их кататься на коньках, если только пруд застынет.

Я еще минут пять мечтала о наших зимних каникулах, когда Нора высунулась из двери застекленной террасы.

— Сэра звонит! — крикнула она.

— Спасибо, — отозвалась я, но она уже исчезла.

Я соскользнула со стены и вошла в дом. Упав в кресло, взяла трубку, лежавшую поблизости на столе:

— Привет, Сэра. Когда ты к нам приедешь?

— Не уверена, что приеду, — ответила она.

Я подумала, что голос ее звучит печально, слегка мрачно для нее: обычно она такая бодрая.

— Что случилось? — спросила я, крепче сжав трубку в руке и чувствуя, что не все в порядке.

Мы были лучшими подругами всю нашу жизнь, с тех пор как были малышами и нас в колясках возили наши мамы по Парк-авеню; наши мамы тоже были подругами. Мы ходили в один и тот же детский сад, а после посещали частную школу мисс Хьюитт. Позже мы вместе уехали в Рэдклифф и всегда были очень близки и почти неразлучны. Я знаю Сэру Элизабет Томас так же хорошо, как себя, и, таким образом, я поняла, что что-то стряслось.

Поскольку она хранила полное молчание, я снова спросила, но уже более настойчиво:

— В чем дело?

— Это Томми. Прошлой ночью у нас была жуткая ссора, самая ужасная, которая у нас когда-либо была, и он сказал мне только что по телефону, что между нами все кончено. Финита, капут. Он больше не хочет меня видеть. И он говорит, что уезжает в Лос-Анджелес сегодня вечером. Короче говоря, Мэл, я убита. Убита! Я?! Ты можешь себе это представить? Со мной такое никогда раньше не случалось.

— Я знаю. Ты обычно сама всех бросала. Мне жаль, что ты расстроена. Я понимаю, что для тебя значил Томми. С другой стороны, я всегда чувствовала…

— Ты не должна этого говорить, — тихо прервала она меня. — Я знаю, он тебе никогда не нравился. Ты всегда относилась к нему с подозрением. Я полагаю, что ты была права. Как всегда. Как тебе удается лучше разбираться в мужчинах, чем мне? Можешь на это не отвечать. Послушай, мне не становится легче от того, что я понимаю, что Томми немного безответственный. Я, в некотором роде, любила его.

Ее голос стал совсем тонким, и я знала, что она вот-вот расплачется.

— Не плачь, все уладится, Сэш, — утешила я ее, назвав уменьшительным именем, которым звала ее в детстве. — Я допускаю, что это слабое утешение, но так лучше. Честно говоря, Томми Престон Третий не достоин того, чтобы из-за него плакали. Рано или поздно это бы случилось. Предпочтительнее раньше, чем позже. Подумай, как было бы ужасно, если бы вы поженились, а потом произошло бы что-нибудь подобное…

— Он предлагал мне, — прервала меня Сэра. — Если быть точной, полдюжины раз.

Раздался шмыгающий звук, а затем я услышала, как она сморкается.

— Я знаю, что он предлагал тебе выйти замуж, ты говорила мне об этом действительно много раз, — пробормотала я. — И я рада, что ты была осторожна и не согласилась. Но почему бы тебе не приехать на уик-энд? Я не понимаю.

— Я не могу приехать одна, Мэл. Я буду чувствовать себя, как пятое колесо.

— Это просто смешно! Ты будешь со мной, ты мой самый, самый лучший друг, и с Эндрю, который любит тебя, как сестру. И твои крестники, они просто обожают тебя. И Диана, которая считает, что ты само совершенство.

— Лесть заводит тебя куда угодно, ты это и сама знаешь, — сказала она, и я поняла по голосу, что она улыбнулась. — Тем не менее, я думаю остаться в Манхэттене зализывать раны.

— Ты не можешь так поступить! — возразила я, немного повысив голос. — Ты только станешь объедаться мороженым и разными сладостями, от которых толстеют и которые ты неумеренно поглощаешь, когда бываешь расстроена. Подумай только, какого труда тебе стоило похудеть на десять фунтов. А кроме того, в Манхэттене будет жарко, как в аду. Нора сказала, что предсказывают сто двадцать градусов[3] в тени.

— Я отношусь к Нориному прогнозу несколько скептически, Мэл.

— Правда будет очень жарко в городе. Я сама слышала по телевизору. Вчера вечером. Подумай, насколько прохладнее будет здесь, в Шероне. И здесь есть бассейн, тенистые уголки в саду. Ты ведь это все любишь. Это же твой второй дом.

— Тем не менее, в данный момент я думаю, что предпочла бы раскаленные тротуары Манхэттена и одиночное заточение в моей душной квартире. Я хотя бы смогу беззастенчиво упиваться своим горем, вспоминая о Томми, — драматически произнесла она. — Моя утраченная любовь, моя величайшая любовь.

Театральность, неотъемлемая часть ее натуры, внезапно явилась во всем блеске, и я почувствовала облегчение. Я поняла, что она не настолько переживает, как она себя в этом убедила. Я засмеялась.

— Не смей надо мной смеяться, Мэллори Кристина Джордан Кесуик. Прекрати смеяться, говорю тебе! — закричала она с возмущением. — У меня разбито сердце. Разбито сердце…

Все еще смеясь, я завопила:

— У тебя из-за него разбито сердце не больше, чем у меня. Задета твоя гордость, вот в чем дело. Я тебе больше скажу: я готова поспорить, если уж говорить правду, что… что… этот мелкий подонок всегда стремился на Четвертое июля уехать на Западное побережье, к своей семье. Ты мне говорила, что он души не чает в своей матери и обожает своих сестер и все время сетует, что они недавно переехали в Калифорнию.

— Ох…

Некоторое время она больше ничего не могла произнести, затем пробормотала задумчиво:

— Должна признаться, я об этом не подумала.

Потом она снова немного помолчала. Я явно представляла себе, как она переваривает то, что я сказала.

— Но у нас была ужасная ссора, Мэл.

— Не сомневаюсь, что он сам ее спровоцировал, — резко заметила я.

Вот уж никогда не любила Томаса Престона Третьего. Он происходил из чопорной англосаксонской протестантской семьи с Восточного побережья, у него всегда было туго с деньгами, так же как и с чувствами, очень хорошо обстояло дело со снобизмом и плохо с мозгами. Он служил в известном частном торговом банке в качестве вице-президента только потому, что носил фамилию своей семьи и управляющим был его дядя. Моя прекрасная, благородная, талантливая, любящая Сэра заслуживала лучшего; я всегда полагала, она заслуживала самого лучшего, считая Томми Престона наихудшим вариантом, жалким подобием мужчины. Он даже не был таким уж симпатичным внешне; в конце концов, я могла бы понять, если бы она влюбилась в красавца.

Я глубоко вздохнула.

— Итак, когда ты придешь сюда, в Коннектикут? Сегодня вечером или завтра?

— Я договорилась встретиться за обедом сегодня вечером с одним моим клиентом. Я приеду завтра в течение дня. Хорошо?

— Конечно, дорогая Сэра. Праздник Четвертого июля был бы совсем не тот без тебя.


5


После того как Нора закончила работу и ушла, я обошла весь дом, как я обычно делаю по пятницам, проверяя, все ли в порядке во всех комнатах.

Я была довольна тем, как все выглядит, и, хотя я могу это говорить только самой себе, мой дом прекрасен. Я постояла в дверях в каждой комнате, восхищаясь тем, что видела, получая при этом живое удовольствие.

Антикварная мебель в гостиной, которую я натерла мастикой и отполировала сегодня утром, блестела в мягком предвечернем свете, гладкие деревянные поверхности с годами стали выдержанными, бархатистыми. Предметы из старого серебра, выставленные в малой столовой, ярко поблескивали на полках, и везде были блики зеркал, сияние чисто вымытых оконных стекол. Множество цветущих растений и срезанных цветов в вазах, которые я расставила по всему дому, создавали яркие пятна насыщенных красок, контрастирующих с холодным бледным фоном, и смешанный цветочный запах наполнял воздух благоуханием.

Этим вечером дом создавал приятное впечатление благополучия. Он был полностью готов к праздничному уик-энду — удобный, теплый и приветливый, настоящий дом. Не хватало только моей семьи. Но они будут со мной завтра утром, чтобы порадоваться дому и всему, что в нем находится, и наполнить его своими радостными голосами и смехом. Я с трудом могла дождаться Эндрю, близнецов, Диану и Дженни. Эндрю привезет их рано утром, по крайней мере так он сказал перед своим отъездом в Чикаго в начале этой недели.

Побродив еще несколько минут по дому и внимательно все осмотрев, я взбежала наверх в нашу спальню. Сорвав с себя всю одежду, я быстро приняла душ, насухо вытерлась, надела на себя белые хлопчатобумажные брюки и чистую белую майку, затем завязала сзади волосы в конский хвост красной ленточкой.

Позже я приготовлю себе миску спагетти и зеленый салат, а сейчас я хотела отдохнуть после тяжелой работы. Я позвоню Диане, чтобы проверить, все ли у нее и близнецов в порядке, затем сяду и почитаю.


Одна стена нашей спальни граничит с длинной узкой комнатой, и я прошла в нее. С самого начала, когда мы только купили дом, я устроила в ней мою собственную комнату. У нее были такие необычные размеры и форма, что трудно было представить, для чего она использовалась раньше, но я превратила ее в удобную гостиную, мое личное убежище, где я сидела и размышляла, слушала музыку, смотрела телевизор или читала.

Из-за ее необычных размеров и формы я выкрасила ее в белый цвет, слегка добавив в краску зеленого. Светлый, цвета зеленого яблока, ковер подходил к бело-зеленому клетчатому материалу, который я подыскала для обивки всей моей мебели в этой комнате: дивана и кресел. Вдоль одной стены были расположены книжные полки от пола до потолка; красивые фарфоровые лампы украшали два столика, которые были накрыты бледно-зелеными шелковыми салфетками; столы стояли по обе стороны дивана. На стене висели некоторые мои акварели, а над диваном висел портрет близнецов, которых я писала маслом два года тому назад. Другой портрет маслом — Эндрю — занимал почетное место над каминной доской, и, таким образом, мой муж и мои дети всегда составляли мне здесь компанию, улыбаясь мне из своих позолоченных рам.