— Ты же знаешь, что я имею в виду, Билли.

И он знает. Билли понимает лучше, чем кто-то другой, потому что он там был. Он знает, как это было тяжело, как от этого плохо. Все те вечера, которые мы проводили вместе, ели мороженое или ходили в кино, и оставляли мою маму одну в пустом доме.

Все награждения или торжество на выпускном, когда лицо моей матери светилось от гордости, но в ее глазах была печаль. Потому что ей было не с кем это разделись.

Каждый праздник — Новый Год, День Благодарения и Пасха — когда я не могла приехать из колледжа, и плакала у Билли на руках после разговора с ней по телефону, потому что меня убивало, что она проводила дни в одиночестве.

Билли был свидетелем всего этого.

А Амелия. Он видел, как борется его тетя — финансово, эмоционально — пытаясь одна исполнять роль двоих родителей для него и Долорес. Он видел, как она встречалась с разными парнями, в поисках мистера Правильности, который так и не появился.

Их жизни были анти-жизнями. Я никогда не хотела такой жизни.

И вот я здесь.

Билли кивает.

— Да, Кэти, я знаю, что ты имеешь в виду.

Я сильно тру глаза. Расстроенная. Сердитая… на саму себя.

— Мне просто надо принять чертово решение. Надо придумать план и придерживаться его. Я просто… — Голос надрывается. — Я просто не знаю, что делать.

Билли глубоко вздыхает. А потом встает.

— Ладно. Пошло оно все! Пойдем.

Он идет за угол и ныряет в шкафчик под кухонной мойкой. Понятия не имею, что он там ищет.

— Ты о чем? Куда пойдем?

Он вылезает, держа в руках отвертку.

— Туда, где наши проблемы до нас не доберутся.

* * *

Билли въезжает на парковку. Фары освещают здоровый темный знак.

Видите?

РОЛЛЕРДРОМ.

Мы выбираемся из машины.

— Не думаю, что это хорошая идея, Билли.

— Почему, нет?

Мы подходим с торца здания. Вот вам совет, о котором я узнала в молодости: когда вы двигаетесь в темноте, или сбегаете от копов через лес? Шагайте по-журавлиному. Это убережет ваши икры и ладони рук от вселенской боли.

— Потому что мы уже взрослые. А это взлом и проникновение.

— Когда нам было по семнадцать, это тоже было взломом и проникновением.

Мы подбираемся к окну. Я едва могу разглядеть лицо Билли в лунном свете.

— Знаю. Но не думаю, что теперь Шериф Митчел даст нам быстро уйти.

Он фыркает.

— Ой, пожалуйста. Амелия сказала, что Митчел уже закис тут от скуки с тех пор, как мы уехали. Он готов убить за какую-нибудь шумиху. Дети сегодня… слишком ленивые. В их вандализме нет креативности.

Погодите. Что?

Давайте вернемся на секундочку назад.

— Что ты имеешь в виду «Амелия сказала»? С каких это пор Амелия болтает с Шерифом Митчелом?

Билли покачал головой.

— Поверь мне, ты не захочешь это знать.

Он поднимает вверх отвертку.

— Ну как? Или ты уже утратила былую хватку?

Во второй раз за вечер, я принимаю его вызов. Я выхватываю у него отвертку и подхожу к окну. И через двадцать секунд мы внутри.

О, да, моя хватка при мне.

Роллердром был нашим местом: забраться туда после закрытия, было нашим фирменным развлечением. Безделье — мать пороков. Так что — ради Бога — позаботьтесь, чтобы у ваших детей было хобби.

Через десять минут, я уже лечу по скользкому полу на роликах, что дают в прокат.

Это удивительное чувство. Как плыть по воздуху — крутиться на больших пышных облаках.

Стерео система играет великие хиты восьмидесятых. Билли прислонился к стене, покуривая травку и выдыхая дым в открытое окно.

Он делает глубокую затяжку. И выпускает белый клубок дыма, а потом говорит:

— Знаешь, ты могла бы поехать со мной в Калифорнию. Откроешь свой магазин. У меня есть друзья — парни с деньгами — они вложатся вместе с тобой. Мои друзья — твои друзья. Mecasaessucasa — и все такое.

Я останавливаюсь и думаю над его словами.

— Вообще-то это означает «Мой дом — твой дом».

Билли хмурит брови.

— О, — пожимает он плечами. — У меня всегда были проблемы с испанским. Сеньорита Гонсалес меня ненавидела.

— Это потому что ты склеил суперклеем ее шпицев.

Он хихикает, вспоминая об этом.

— О, да. Классно тогда было.

Я тоже усмехаюсь. И делаю поворот, которому позавидовал бы любой олимпиец по фигурному катанию. Песня сменяется на «Никогда не говори прощай» Бон Джови. Эта песня играла у нас на выпускном.

Поднимите руку, у кого тоже была эта песня. Уверена, что эту песню хоть раз крутили на выпускном в каждой школе Америки после 1987.

Билли выкидывает сигарету. А потом подъезжает ко мне. Протягивает руку, строя из себя Битлджуса.

— Прошу?

Я улыбаюсь и беру его руку. Кладу свои руки ему на плечи, и пока Бон Джови распевает о прокуренных комнатах и утерянных ключах, мы начинаем двигаться.

Рука Билли лежит на моей пояснице. Я поворачиваю голову и прижимаюсь щекой к его груди. Он теплый. Его фланелевая рубашка такая мягкая и пахнет марихуаной и землей… и домом. Я чувствую его подбородок на своей макушке, когда он тихонько меня спрашивает:

— Помнишь выпускной?

Я улыбаюсь.

— Да. Помнишь платье Ди-Ди?

Он смеется. Потому что Долорес была оригинальной модницей — даже тогда. Леди Гага просто отдыхает по сравнению с ней. Ее платье было белым и накрахмаленным, как и балетная юбка. По нему шла тесьма со сверкающими огоньками. Было довольно мило.

До тех пор, пока оно не загорелось.

Ее пара, Луи Дарден, потушил его из чаши, в которой был газированный Кулэйд. Остаток вечера она была вся липкая и воняла, как затухший костер.

Мы продолжаем окунаться в воспоминания.

— Помнишь последнее лето перед выпускным классом?

Грудь Билли дрожит, когда он смеется.

— Только не мое самое сокровенное.

Это был последний день школы — внутри нашей школы, в которой не было кондиционеров, стояла ужасная духота. Но директор Кливс отказался отпустить нас пораньше. Так что Билли включил пожарную тревогу.

Как раз в том коридоре, где стоял директор.

За ним последовала погоня, но ему удалось сбежать. Тогда директор позвал его по громкой связи. Билли Уоррен, пройдите в главный офис. Немедленно.

— Я знаю, что я не семи пядей во лбу, но неужели они думали, что я до такой степени идиот, что и правда, приду?

Я смеюсь Билли в рубашку.

— И в первый же день в школе на следующий год, Кливс схватил тебя за рукав «Мистер Уоррен, останетесь сегодня после уроков».

И его оставили, в качестве наказания.

Билли вздыхает.

— Хорошие времена.

Я киваю.

— Самые лучшие.

И когда слова о любимых песнях и любви, которая никогда не заканчивается, вращаются вокруг нас, я закрываю глаза. Билли прижимает меня к себе покрепче.

Видите, к чему все идет? Я нет.

— Я скучал по этому, Кэти. Скучаю по тебе.

Я не отвечаю, но мне приятно это слышать. А еще приятнее, когда вот так прижимают.

Быть желанной.

Уже долгое-долгое время я не испытываю к Билли ничего, кроме дружеской привязанности. Но это не значит, что я позабыла. Девчонку, которой была. Той, которая думала, что нет ничего милее, чем смотреть в глаза Билли Уоррена. Ничего более романтичного, чем слушать, как он поет. Ничего более веселого, чем кататься в его машине поздно ночью, после комендантского часа.

Я помню это чувство, какого это — любить его. Даже если так я его больше не люблю

Я поднимаю взгляд к лицу Билли, когда он тихонько напевает слова песни. Мне.

Оглядываясь сейчас назад, я не уверена точно, кто куда наклонился, кто сделал первое движение. Все, что я знаю, это в одну минуту мы танцуем посреди скейтинг-ринга… и в следующую — Билли меня целует.

И уже через секунду, я целую его в ответ.

Глава 12

Поцелуй с Билли… приятный. Знакомый. Сладкий.

Это как найти свой кукольный домик у родителей на чердаке. Вы смотрите на него и улыбаетесь. Прикасаетесь рукой к балкончику и вспоминаете, как вы проводили время в выдуманном мире. Ностальгия. Часть вашего детства.

Но эта часть осталась позади. Потому что теперь вы выросли.

Так что не важно, как дороги эти воспоминания, вы не наберете себе яблочных пирогов и сливовых пудингов и не сядете играть.

Поцелуй заканчивается, и я опускаю голову. Смотрю на рубашку Билли. Знаете такую строчку — думаю, она из песни — если вы не можете быть с тем, кого любите, любите того, кто с вами?

Очень подходит для данной ситуации.

За исключением того, что я уже люблю Билли. Слишком сильно, чтобы воспользоваться его преданностью — будет слишком использовать его, чтобы излечить свое разбитое сердце и израненное эго. Он заслуживает лучшего. Билли Уоррен не должен стать утешительным призом. И я с радостью выцарапаю глаза любой женщине, которая захочет сделать из него такого.

Однажды он сказал, что я уже не та девушка, в которую он когда-то влюбился. И как бы не тяжело это было слышать, как бы неправильно я себя от этого не чувствовала тогда, он был прав.

Я уже не та девушка.

Отрываю свой взгляд от его рубашки и перевожу на его лицо.

— Билли…

Он прижимает свой палец к моим губам, а потом нежно поглаживает их. Закрывает глаза и делает вдох. Какое-то мгновение мы стоим, не шевелясь, охваченные несколькими секундами очарования прошлого.

А потом он говорит, рассеивая все чары.

— Находиться здесь с тобой? Так хорошо. Так же замечательно, как и раньше — даже лучше. Такое чувство… будто мы прокатились на ДеЛориане. — Его рука нежно касается моего лица. — Но все в порядке, Кейт. Это было всего на минутку. И теперь мы опять вернулись в будущее. И это не значит ничего более. И ничего это не должно изменить, потому что это итак уже замечательно.

Я киваю, с облегчением. Как хорошо, что мне ничего не надо говорить, Билли и сам все знает. Что он чувствует то же самое.

— Ладно.

Он улыбается.

— Надо увезти тебя домой, пока Кэрол не спустила всех собак на твои поиски. Или еще хуже — Амелия.

Я усмехаюсь. И, держась за руки, мы уходим, оставляя роллер-скейт-ринки все эти воспоминания позади.

* * *

Через двадцать минут Билли въезжает на парковку за кафе моей матери. Мы молча сидим в его грузовике, бок о бок.

— Хочешь, чтобы я тебя проводил?

— Нет, все нормально. Я сама.

Он медленно кивает.

— Ну… между нами теперь… будет некая неловкость? Из-за двухминутного реслинга языками?

Я же говорила — у него свой подход к выбору слов.

— Нет, никаких неловкостей. Не переживай.

Ему еще нужны подтверждения.

— Ты же все еще моя девочка, Кэти?

Это он не в романтичном смысле этого слова. Он имеет в виду, что я его друг — самый лучший друг, который оказался девчонкой. Если вам вдруг интересно.

— Я всегда буду твоей девочкой, Билли.

— Отлично.

Он отворачивается и смотрит через лобовое стекло.

— Тебе, действительно, стоит подумать про Калифорнию. Было бы хорошей сменой обстановки для тебя. Расстанетесь без ссор и скандалов.

Он прав, в какой-то степени. Калифорния могла бы стать для меня чистым листом. Никаких воспоминаний. Никаких болезненных расставаний. Никаких неловких разговоров. И с моим резюме, не думаю, что у меня будут проблемы найти новую работу.

И все же… у меня в Нью-Йорке знакомые. Корни. И я не уверена, что хочу разрывать все эти связи. Так что, как и в остальных аспектах моей жизни, я понятия не имею, что делать.

Звучит, как заезженная пластинка, да? Простите.

Кладу руку на коробку передач.

— Я подумаю об этом.

А он кладет свою руку поверх моей.

— Ты все решишь, Кейт, я знаю, ты сможешь. И все наладится. Ты не всегда будешь так страдать. Говорю по собственному опыту.

Я с благодарностью улыбаюсь.

— Спасибо, Билли. За все.

Потом я выбираюсь из грузовика, а он уезжает.

* * *

После того, как даю маме знать, что я вернулась, я иду к себе в комнату. Закрываю за собой дверь и прислоняюсь к ней спиной. Уставшая.

Чертовски длинный день.

Мама убралась в комнате. Не то чтобы, здесь был бардак, но все равно заметно. Подушки взбиты немного сильнее, а мой мобильный аккуратно лежит на прикроватной тумбочке. Несмотря на мой нервный срыв, он все еще работает. Пристально смотрю на цифры. Они горят. Зовут меня. Дразнят меня.