Она открывает рот, но издает лишь слабый хнык. И это просто невыносимо.

— Давай, малыш, ты же можешь еще.

Я сильно и долго сжимаю каждую ее грудь. И она кричит.

— Дрю… Дрю… да…

Ну вот, так намного лучше.

Я кладу свои руки ей на колени, держась за них, как за рычаги. Притягиваю ее к себе, когда делаю толчок.

— Боже… Кейт…

Я больше не смогу сдерживаться. И при таком темпе, я этого и не ждал. Опускаю голову, и просовываю руку под ее зад. Приподнимаю ее выше — чтобы войти в нее еще глубже. Двигаюсь быстрее.

Кейт сжимает ноги, и я чувствую, что она тоже близка. И она стонет… что-то бубнит… и все это так прекрасно. И потом она теряет контроль. Сжимается вокруг меня. Унося меня с собой. Я держу ее за талию, прижимая ближе к себе, когда мы кончаем вместе.

Позже, когда наше дыхание, наконец, успокаивается, я падаю на кровать рядом с ней.

— Черт. Никогда к этому не привыкну.

Она смеется.

— Угу. Мне это нужно было.

Потом она прикусывает нижнюю губу и смотрит на меня искоса. Застенчиво.

— Хочешь повторить?

Нашла о чем спрашивать.

* * *

Несколько часов спустя я просыпаюсь после сексовой комы от звуков голоса Кейт.

— Ух… чертова пицца. Будь проклят тот, кто ее придумал.

Я потираю сонные глаза и смотрю в окно. Снаружи все еще темно, всего лишь пару часов ночи. Кейт расхаживает по комнате, поглаживая свой живот. Тяжело дыша.

— Кейт? Что случилось?

Она останавливается и смотрит в мою сторону.

— Нечего. Спи. — Она тихонько стонет. — Просто живот болит.

Просто живот болит?

Известные последние слова.

А следующее, что вы узнаете, дядюшка Морти лежит на столе в морге от обширного инфаркта, о котором он даже не подозревал. При мне такого не случится, приятель.

В одно мгновение я соскакиваю с кровати, спортивные штаны уже на мне. Стою рядом с Кейт, кладу руку ей на плечо.

— Может, позвонить врачу?

— Что? Нет… нет, я уверена, что это просто… уух… — Она сгибается, держась за поясницу. — Ооо…ой…

И тут между ног у нее льется вода. Как из ведра.

Мы оба просто стоим. В ступоре. Смотрим, как капает вода с края ее сорочки на ковер. А потом, как змея по траве, реальность ползет сквозь наш разум.

— О. Мой. Бог.

— Твою ж мать!

Помните, я говорил про шарик с водой?

Точно — он только что лопнул.

* * *

Х-х-х.

Ух-ух.

Х-х-х.

Ух-ух.

Когда мне было шестнадцать, моя школьная команда по баскетболу заканчивала матч вничью на Чемпионате Штата. Во время последней игры мы были без одного игрока, за три секунды до окончания матча. Угадайте, кому они передали мяч? Кто забил победный трехочковый?

Угу — это был я. Потому что уже тогда, я был крут. С отличной реакцией. Не нервничал. Страх? Паника? Это удел лузеров.

А я не лузер.

Тогда почему у меня трясутся руки, как у не проходящего лечение больного с синдромом Паркинсона?

Кто-нибудь когда-нибудь вам говорил, что вы задаете чертовски много вопросов?

Мои костяшки белые, крепко вцепились в руль.

Кейт на пассажирском сидении — с полотенцем под ней — дышит согласно всей этой дыхательной технике, о которой нам рассказывала раскритикованная хиппи инструктор на курсах будущих мам.

Х-х-х.

Ух-ух.

Х-х-х.

Ух-ух.

Потом, на половине ух, она кричит:

— О, нет!

Я чуть не влетел в чертов телефонный столб.

— Что! Что не так?

— Я забыла кислые яблочные леденцы!

— Что?

Голос у нее вялый от разочарования.

— Леденцы со вкусом кислого яблока. Александра сказала, что только они помогли ей подавить жажду, когда она рожала Маккензи. Я собиралась купить несколько сегодня днем, но забыла. Может, остановимся и купим?

Ладно. Кажется, разум Кейт помахал нам ручкой — так что мне надо оставаться голосом разума. Что на самом деле чертовски страшно, если учесть, что я уже сам на волоске от этого.

— Нет, мы не можем остановиться и купить их! Ты сошла с ума что ли?

Тут же большие карие глаза Кейт наполняются слезами. И я чувствую себя самым большим кретином на свете.

— Пожалуйста, Дрю? Я просто хочу, чтобы все было идеально… и что, если я захочу леденец во время родов, и ты пойдешь искать его, а потом появится ребенок, пока тебя не будет? Ты все пропустишь! — В два ручья у нее текут по щекам слезы. — Я не смогу этого вынести, если ты все пропустишь.

Пожалуйста, только бы это была не девочка. Ради Бога, пожалуйста, только не девочка. Все это время, я молился о том, чтобы ребенок был здоровым, не задумываясь о том, какого он пола.

До настоящего момента.

Потому что, если у меня будет дочь, и ее слезы будут загонять меня в угол, как сейчас слезы Кейт? Тогда я влип по самое не хочу.

— Ладно, Кейт. Все хорошо, малыш. Не плач, сейчас остановлюсь.

Она всхлипывает. И улыбается.

— Спасибо.

Сворачиваю направо, делая разворот в неположенном месте, и заезжаю на бордюр перед магазинчиком. Потом, быстрее, чем пит-стоп на гонках, я уже опять на дороге, с кучей желанных леденцов, катающихся по заднему сиденью.

А Кейт возвращается к своему дыханию.

Х-х-х.

Ух-ух.

Х-х-х.

Ух-ух.

Потом замолкает.

— Думаешь, медсестры поймут, что у нас был секс?

Я демонстративно смотрю на ее живот.

— Ну, если только ты не собираешься заявить, что это непорочное зачатие, думаю, они хорошо себе это представляют. — Потом я жму на гудок. — Прочь с дороги, бабуля! — Клянусь, если ваши седые пышные волосенки — это единственное, что вы можете видеть через приборную доску? Вы не имеете права садиться за руль.

Х-х-х.

Ух-ух.

— Нет, ты думаешь, они узнают, что у нас был секс сегодня?

Кейт такая смешная, когда дело касается таких вещей. Как-то я проходил мимо и заметил, как она сидит на унитазе, и это был конец света. Лично я думаю, что это смешно. Но сейчас я не собираюсь с ней спорить на эту тему.

— Это же родильное отделение, Кейт, а не ЦРУ. Они не будут шарить там с ультрафиолетом, в поисках моих головастиков.

Х-х-х.

Ух-ух.

— Дааа, ты прав. Они не смогут узнать.

Кажется, эта мысль ее успокоила. Подбодрила.

Ууууух.

И я счастлив за нее. Теперь, если только я смогу избежать сердечного приступа, у нас будет все нормально.

* * *

Спустя час Кейт находится в частной палате Нью-Йоркской Пресвитерианской больницы, подсоединенная ко всяким трубочкам, которых больше, чем у девяностолетнего в реанимации. Я сажусь на стул рядом с ее кроватью.

— Ты что-нибудь хочешь? Может растереть спину? Ледяную крошку? Наркотики?

Сам бы я сейчас выпил стакан виски. Или целую бутылку.

Кейт берет мою руку и крепко ее сжимает, будто мы в самолете перед самым взлетом.

— Нет, просто… поговори со мной. — Потом голос ее становится тихим. Спокойным. — Мне так страшно, Дрю.

В груди у меня все сжимается. Никогда еще в своей жизни, я не ощущал себя таким беспомощным.

Но я делаю все возможное, чтобы это скрыть.

— Эй, все эти роды, это же проще простого. Я хочу сказать, женщины рожают постоянно. Я как-то читал, что раньше они рожали прямо в поле. Оботрут ребенка, кладут себе в рюкзак, и дальше работать. Как это тяжело, наверно?

Она фыркает.

— Тебе легко говорить. Твой вклад — одно веселье. И все. Женщинам достается больше всего.

Она права. Но женщины сильнее мужчин. Конечно, мы можем превзойти их в физической силе, но во всем остальном — психологически, эмоционально, сердечно-сосудисто, генетически — женщины гораздо сильнее.

— Это потому что Бог мудрый. Он знал, если через весь этот ужас придется пройти мужчине, человеческий род вымер бы еще вместе с Адамом.

Она усмехается.

Потом из дверей доносится голос:

— Как у нас здесь дела?

— Привет, Боби.

— Привет, Роберта.

Да — я обращаюсь к ней только по полному имени. Пост-травматический стресс? Возможно. Все что я знаю, когда слышу имя Боб? Сразу хочется вскрыть себе вены садовым ножом.

Роберта проверяет приборы в конце кровати.

— Все выглядит хорошо. У тебя раскрытие примерно три сантиметра, Кейт, так что надо еще немного подождать. Есть какие-то вопросы?

Кейт смотрит на нас надеждой.

— Эпидуральную?

Вот вам совет — не будьте мазохистами. Делайте эпидуральную анестезию. Повторю вам, на случай, если вы не расслышали: ЭПИДУРАЛЬНАЯ АНЕСТЕЗИЯ.

По словам моей сестры — это чудо лекарство. Она бы с радостью отымела того парня, кто это придумал — а Стивен, наверно, позволил бы ей. Стали бы вы дергать зуб без новокаина? Или удалять аппендикс без наркоза? Конечно, нет.

И не надо мне тут рассказывать всякую ерунду о том, что надо «прочувствовать весь процесс» деторождения. Боль есть боль — нет здесь ничего чудесного.

Это просто охренеть как больно.

Роберта лаково улыбается.

— Пойду, организую ее прямо сейчас. — Она делает кое-какие заметки на планшете, потом возвращает его на место. — Скоро вернусь, чтобы проверить, как ты. Попроси сестер отправить мне сообщение, если тебе что-то понадобится.

— Хорошо. Спасибо, Роберта.

Когда она выходит за дверь, я поднимаюсь и беру телефон.

— Хочу позвонить твоей маме. Здесь связь плохо ловит. У тебя все будет хорошо, пока я не вернусь?

Она машет рукой.

— Конечно, я никуда не денусь. Мы будем здесь.

Я наклоняюсь и целую Кейт в лоб. Потом наклоняюсь еще ниже и целую ей живот, говоря:

— Без меня не начинай.

Потом выбегаю за дверь — пытаясь догнать врача Кейт в коридоре.

— Эй, Роберта!

Она останавливается и разворачивается.

— Привет, Дрю. Как дела?

— Я нормально, нормально. Я хотел спросить тебя о частоте сердцебиения ребенка. Сто пятьдесят — не многовато ли?

Голос Роберты терпимый, понимающий. Она уже к этому привыкла.

— Это в пределах нормы. Обычно наблюдаются слабые колебания в частоте сердцебиения плода во время потуг.

Я киваю. И продолжаю.

— А давление у Кейт? Есть признаки предэкдампсии?

Знание — сила. Чем больше вы знаете, тем больше контролируете ситуации, по крайней мере, именно это я себе повторял последний восемь месяцев.

— Нет, как я тебе уже говорила вчера по телефону — и позавчера тоже — у Кейт давление не придраться. Оно было нормальным всю беременность.

Я потираю подбородок и киваю.

— А ты когда-нибудь принимала в родах ребенка с плечевой дистоцией? Потому что никогда не знаешь, что это случается, когда головка ребенка уже…

— Дрю. Я думала, мы договорились, что ты перестанешь смотреть Скорую Помощь?

Скорая Помощь должна выходить с предупреждающим знаком. Этот фильм шокирует. Если вы страдаете легкой ипохондрией или собираетесь стать родителем, готовьтесь к бессоннице уже после просмотра одного сезона.

— Я знаю, но…

Роберта поднимает руку вверх.

— Слушай, я знаю, что ты чувствуешь…

— Знаешь? — спрашиваю я резко. — Ты когда-нибудь брала всю свою жизнь и передавала ее кому-нибудь в руки и просила его позаботиться о ней? Вернуть тебе ее в целости и сохранности? Потому что именно это я сейчас и делаю. — Я провожу рукой по волосам и смотрю в сторону. И когда я снова начинаю говорить, у меня дрожит голос. — Кейт и этот ребенок… если что-нибудь когда-нибудь…

Я даже не могу закончить свою мысль, не говоря уже о том, чтобы это произнести.

Она кладет руку мне на плечо.

— Дрю, ты должен мне доверять. Знаю, это трудно, но постарайся и сосредоточься на положительном. Кейт молода и здорова — и нас полно причин считать, что эти роды пройдут без осложнений.

Я киваю головой. И логическая часть моего мозга знает, что она права.

— Возвращайся к Кейт. Постарайся насладиться тем временем, что у вас осталось. После сегодняшней ночи, вас уже будет не двое — и еще очень долго.

Я заставляю себя кивнуть еще раз.

— Хорошо. Спасибо.

Разворачиваюсь и иду назад к палате. Останавливаюсь в дверях.

Вы ее видите?

Вся в окружении подушек — зарыта в пушистое одеяло, которое мы взяли из дома по ее настоянию. Она выглядит такой маленькой. Чуть ли не маленькая девочка, которая прячется в кровати своих родителей во время грозы.