— Интерьер Старой сакристии — первый в архитектуре Возрождения пример центрической пространственной композиции. Брунеллески ввел плоское кассетированное перекрытие, боковые капеллы, парусные своды в капеллах трансепта и в каждом из звеньев боковых кораблей.

— Корабли, а где здесь корабли? — удивленно спросила девушка с блокнотом в руках.

— Корабль — это вытянутая в длину часть помещения, продольно разделенная арками или колоннами.

— А паруса здесь причём? — проявляла любознательность девушка с блокнотом.

— Парус это конструкция позволяющая переходить от прямоугольного основания к купольному покрытию. Посмотрите медленно вдоль стены потом вверх, и вы увидите плавный переход стен в купол, это и есть парус.

Кира ждала, пока все медленно проследуют по указанной дорожке. А Саврасов за всем этим наблюдал и ухмылялся, ухмылялся и фотографировал.

— Здесь все выверено с ювелирной точностью, ведь до того как стать великим зодчим, он был неплохим ювелиром. Брунеллески придал строгую соразмерность всем частям, отправляясь от столь любимого им квадрата: три больших квадрата в трансепте, четыре — в центральном продольном корабле, по одной четверти большого квадрата в капеллах трансепта и в звеньях боковых нефов, это мы увидим в церкви.

— Трансс чего?

это поперечный неф, неф это тот же корабль, используется для увеличения пространства, иногда, как в данном случае, именуют только выступающие части поперечного нефа. Это деление на квадраты он подчеркнул рисунком пола, разместив по центральной оси более широкую полосу, указывающую направление движения, квадраты пола координированы с квадратами кассет потолка.

— Кассет? Тогда уже были кассеты? — все та же девушка с блокнотом.

— Кассеты или кессоны, вон видите те квадратики на потолке.

Все увидели и закивали, можно было продолжать.

— В интерьере Ризницы использованы основные элементы рождавшейся архитектуры Возрождения: обрамленная плоскость стены, арки; круглые медальоны; купола. Создание композиции, ориентированной на единый центр и увенчанной куполом, хотя и не было изобретением архитектуры Возрождения, но стало одной из ее главных тем. Брунеллески создал тип ренессансного центрического сооружения и положил начало созданию купольного храма на основе античного ордера. Все рельефы выполнены Донателло, первоначально все медальоны должны были остаться пустыми, но заказчик внес коррективы, желая обогатить интерьер.

— А какого именно античного ордера?

— Ордер это такая конструкция, архитектурный термин, — Кира привычно указала на образец, словно она уже сотни лет водит экскурсии, знает этот маршрут, — Брунеллески очень последовательно выдерживает один принцип — все членения из темной pietra serena он сосредоточивает в нижней части, верхние же ее части оставляет гладкими, белыми.

Кира предупреждая вопросы, показала что надо смотреть.

— Благодаря такому подходу все несомые части оказываются более легкими, чем несущие. В интерьере Сан Лоренцо так много света, что в темноте не остается ни один уголок — в этом появляется кардинальное отличие нового типа храма от скудно освещенных романских построек и сложным цветным освещением готических соборов.

— А почему скудное и сложное?

— Для романской архитектуры характерны узкие окна-бойницы, «мрачное средневековье», постоянные войны, военные укрепления, для готики характерно использование витражей. Чтобы смягчить строгий ритм горизонталей и вертикалей, зодчий широко вводит круглящиеся формы — медальоны на фризах, сильно подчеркнутый архивольт алтарной арки, закругления окон. Более темные по цвету пилястры, архивольты, арки, гурты и ребра купола, кажутся еще более четкими на светлом фоне оштукатуренных стен.

— А где здесь пиастры? — опять допытывалась девушка с блокнотом.

— Какие пиастры?

— Но вы сказали пиастры.

Саврасов успел увидеть, как Кира закатила глаза, но другие это не заметили.

— Я сказала пи-ля-стры, мы же не в Испании и пиратов поблизости не видно. Хотя название монеты произошло от итальянского piastra — «плитка».

— Это вон та фигня, — указал девушки один из «экскурсантов».

— Это действительно «та фигня», — подтвердила Кира.

— А вольты это что?

— Архивольты — это выступающая из плоскости стены обрамление арочного проема, если вы посмотрите налево, то увидите образец. Такое сочетание ордера, арок и сводов с поверхностями несущих стен создает ощущение легкости и прозрачности архитектурных форм. Здесь все воздушное и солнечное. Две сакристии дополнят друг друга, создают прекрасное целое — там полумрак и скульптуры, здесь свет и живопись. Сейчас мы пройдем в основное здание церкви.

Организованной толпой они вернулись в просторную церковь, в боковой неф.

— В основе была христианская церковь четвертого века, ранние христиане многое позаимствовали у древних греков и римлян, и все позаимствованное тогда не считалось языческим, варварским. Поэтому здесь мы видим колонны. Боковые нефы несквозные, а выполнены из отдельных квадратных помещений. Капители колон, — тут к удивлению Киры, все посмотрели куда надо и без указки, — напоминают античные.

Они переместились в центр, здесь Кира уже просто проходя, указывала на что надо посмотреть и подробности не вдавалась.

— Центральный неф перекрыт плоским кессонированным потолком. Здесь мы видим две кафедры выполненные Донателло, около алтаря обратите внимание на плиту указывающую на захоронение Козимо Старший Медичи. Вон там большой бронзовый саркофаг, в котором захоронены Пьеро и Джованни Медичи, сыновья Козимо Старшего — искуснейшая работа Андреа Вероккьо. К моменту смерти Брунеллески большая часть трансепта была завершена кроме купола, и начата постройка продольного корабля, которая была продолжена его помощником — столяром Антонио ди Манетто Чьяккери, по прозвищу Манетти, который руководил строительством до своей смерти 1460. При нем был перекрыт трансепт, возведен неудачный купол без ребер и окон, исказивший первоначальный замысел Брунеллески, сооружен в основном центральный корабль и начаты боковые. Лишь в 1465 году, уже после сноса колокольни, приступили к возведению капелл правого нефа. К смерти Пьеро де Медичи 1469 интерьер церкви был завершен, фасад же никогда не был закончен и возвышается по сей день в виде сырой стены, подготовленной облицовки. Даже провели конкурс на лучший вариант облицовки, сколько великих предлагало свои эскизы, я бы, кончено, отдала свой голос Микеланджело.

Они вышли и за ними хвостиком вышли слушатели.

— Здесь установлены бронзовые двери Донателло, но Брунеллески они совершенно не понравились и он рассорился с Донато, но вскоре померился с давним другом. На этом наша экскурсия по Церкви Сан-Лоренцо и Старой Сакристии окончена, спасибо за внимание. Если вы еще не были в Новой сакристии, то обязательно сходите Великий Микеланджело не оставит вас равнодушными.

Но так просто отделать не удалось, еще полчаса ушли на благодарности, расспросы, советы и рекомендации.

— Теперь я убедился, что ты можешь водить группы.

— Мог бы и разогнать их, раз из терминология не спугнула.

— Зачем мешать людям познавать прекрасное.

Потом она утащила его в Библиотеку, показывала глиняный макет лестницы, выполненный самим Буонаротти, потом он слушал ее повествование об этой чудо — лестнице, трехмаршевая монументальная мраморная лестница с полукруглыми ступенями и очень низкими перилам начиналась практически от порога, потом они осмотрели залы, здесь Микеланджело использовал только архитектурные приемы, доказывая всем, что он не только гениальный скульптор, но и гениальный архитектор. Он был гениальным художником, инженером, скульптором, поэтом, архитектором, всё было подвластно ему.

— Жаль, что книги убрали. Раньше они были прикреплены цепями к столам. А эти черепа в полах. Как же хочется попасть в хранилище, даже если я ничего не пойму, все равно хочется прикоснуться к этим книгам.

В небольшом магазинчике при Библиотеке Кира прикупила себе набор чернил, карточки с конвертами, перьевые ручки, сургуч и печатки с гербом города.

— Отправлю письма друзьям, как же это забавно писать настоящими чернилами. А потом долго отмывать руки от них.

— А мне напишешь?

— Ты мне не друг.

— И не враг.

— А так.

Солнце слепило, старинный камень казался светлей и приветливей.

— Честно говоря, я проголодалась, а ты?

— И я, вон есть прекрасное уличное кафе, будем наслаждаться видами и говорить о прекрасном.

— Мы не укладываемся в программу, уже три часа, а в пять закроют Санта-Мария-дель-Фьоре, но ладно в кампанилу Джотто мы успеем и в музей Опера-дель-Дуомо, на купол полезем завтра с утра, потом в Уффици, у меня там дела, боюсь, и завтра мы не сможем осмотреть Флорентийский Собор.

— Лишний повод приехать ещё раз.

— Я себе это всегда говорю, но вот не очень-то получается.

— Ты прекрасно знаешь город, часто здесь бываешь?

— Нет, была всего один раз три года назад. Приехала на конференцию с Ильей Алексеевичем Мечевым, царствие ему небесное. Он меня подбил сбежать и познакомиться с городом, всю неделю он меня водил и знакомил с этим музеем под открытым небом, он знал очень много, он по наследству мне предал свои связи здесь. Когда вернулась в Москву начала читать все об этом городе. Италия полна очарования.

Кира осторожно положила ему руку на грудь, он остановился и вопросительно на нее посмотрел.

— Голова не кружится? А Коста? А то сердцебиение вдруг участилось, может у тебя синдром Стендаля.

— У меня синдром Холодковой.

Они все же дошли до кафе и скрылись под тенью зонта. Официант что-то активно рассказывал, что именно Саврасов не понял, но Кира смеялась.

— Кира, у тебя есть любимый анекдот?

— Странный вопрос. Конечно, есть.

— Расскажешь?

— Для этого как минимум нужна бутылка вина.

— Это не проблема. Закажем.

— Как знаешь.

Кира сделала заказ, официант опять что-то рассказывал, Саврасов опять ничего не понял. Через минуту на столе оказалась бутылка охлажденного белого вина и бокалы. Константин разлил напиток по бокалам. Кира придвинула бутылку к себе, ее пальцы ласкали основание бутылки, она откинулась на стуле, прикрыла глаза и хриплым голосом прошептала «О, Жан», ее пальцы переместились на горлышко, глаза открылись, и разочаровано она сказала «Пьер». Саврасов лишь на мгновение опешил, но потом его хохот разлетелся по узкой улочке и распугал толстых голубей.

— Я могу спросить?

— Лучше молчи.

— Ты же не знаешь, что я хочу спросить?

— Знаю, все вы мужики одинаковые.

— Тогда уж тем более спрошу. Кто я, Жан или Пьер?

Кира несколько раз щелкнула пальцами у него перед носом, но этого ей оказалась мало и она помахала у него перед лицом растопыренной пятерней.

— Ты — Саврасов Константин Михайлович.

— Это я знаю.

— Слава богу, а то я уж испугалась, что у тебя началось растроение личности, кто я Жан или Пьер. Ты меня так больше не пугай.

— А если серьезно?

— Если серьезно, возьми бутылку и проведи сравнительный анализ, тебе уролога вызвать для профессиональных обмеров?

— Я тебя обожаю.

— Я себя тоже.

Официант принес заказ, огромные тарелки с салатом заняли почти весь столик, Кира сбрызнула свою порцию винным уксусом и оливковым маслом, тоже она проделала и с порцией Саврасова. Коста не успел ее остановить. Единственное что его желудок не переносил это уксус, он, поэтому и не ел все эти японские штучки, но сказать об этом Кире все равно, что признать себя инвалидом, а для нее он хотел быть идеальным. А разве может быть идеал с гастритом? Он съел весь салат, и черт с болью, он сможет это вытерпеть. Она что-то рассказывала о Дуомо, а он просто смотрел на нее, ему нравилось просто быть с ней рядом, просто слышать ее голос, просто чувствовать ее. Блюда сменились, он разлил вино по бокалам.

— Кухня здесь замечательная, все свежее. Итальянцы ужасно ленивые, поэтому все готовится очень быстро с минимальной затратой времени и сил.

— Ты бы хотела здесь жить?

— На счет жить не знаю, а отдыхать здесь мне нравится. Хотя и здесь у меня работа.

— Всегда работа.

— Не верю, что у тебя по-другому. Сколько встреч ты отменил, перенес или провел, чтобы освободить эти дни?

— Много.

— Ты не любишь выходные?

— Не люблю. Бесполезно потраченное время.

— И сейчас?

— Сейчас нет.

— Ты не поверишь, но многие проводят выходные и праздники с любимыми и близкими людьми, и считают, что это самое замечательное времяпрепровождение.