«Вот дурак, из-за какой-то ерунды всё испортил. Мужской шовинизм в действии».

Через полчаса Кира выбралась с террасы, прошла в ванную комнату, где привела себя в порядок и переоделась в пижаму. Спать совсем не хотелось, если бы она была дома, то включила бы на всю громкость музыкальный центр и танцевала бы до утра, но она была не дома. Так и ходила она из угла в угол в этом шикарном одиноком номере.

Саврасов не знал, сколько времени он бродил по улицам Флоренции, он так и не понял, почему так разозлился. Никогда он не вел себя как полный идиот, только с ней. Просто он хотел быть с ней, а она нет. Если бы не соглашение она бы рядом и на минуту бы не задержалась, эта мысль не оставляла его, он всегда ждал от нее подвоха, даже там где его не было. Всегда ждал, что она сбежит, исчезнет. А уже после сегодняшнего у нее есть на это полное право. Нужно извиниться, прежде чем она исчезнет.

После очередного круга по номеру, Кира вспомнила о купленной бутылке вина. «Раз уж не получилось с хорошим вечером, так хорошенько напьюсь». Холодкова заказала сыр и фрукты в номер, и с провизией и вином обосновалась на террасе. Но даже великолепное вино не вернуло то ощущение радости.

— Вот идиот!

— Ты права, я идиот.

— Идиот и есть. Вино будешь?

— Отравленное?

— Да.

— Буду.

Саврасов сел на диван, наполнил бокал и пригубил.

— Что за яд?

— Сначала хотела стрихнин, но потом стало жалко тебя, слишком страшная смерть, так что умрешь во сне лет через сто.

— Прости меня.

— Нет, ты мне второй вечер нервы портишь. Мне твои тараканы поднадоели.

— Сбежишь сегодня же?

— У меня ещё сегодня работа, а ты можешь делать всё, что тебе угодно.

— Не уезжай. Хочешь, я уеду, а ты хоть немного отдохнешь.

— Сейчас я хочу допить вино и лечь спать.

Кира легла на диван, изловчившись, довольно ощутимо пнула Саврасова, и накрылась с головой. Коста ещё пару минут посидел, решая для себя, стоит ли ее выдергивать или благоразумней оставить на террасе. К собственному удивлению Холодкова заснула практически моментально.

Разбудил ее запах кофе, проникший в ее укрытие, Кира откинула покрывало, и яркое солнце на мгновение ослепило.

— С добрым утром. Завтракать будешь?

Кира не стала отвечать, выбралась с дивана, прошла в спальню, взяла вещи и ушла в ванную комнату. Вышла на террасу она уже полностью одетая и готовая к предстоящему дню.

— Сегодня по плану Уффици?

— Это у меня Уффици, а вы, Константин Михайлович, можете делать всё, что вам угодно. Приятного времяпрепровождения.

Холодкова покинула террасу и номер, Саврасов не ожидал, то она так быстро уйдет, ему пришлось потратить драгоценные минуты на переодевание.

«Даже завтракать не стала. Но ничего я сильней и быстрей, догоню».

Догнать-то, он ее догнал, только в этот раз никто его не провел по карте, и пришлось ему отстоять длиннющую очередь за билетом. Он был уверен, что она пойдет в зал Боттичелли, но там ее не было, он шагал из зала в зал, в надежде ее найти в этом храме искусства. И нашел. Она была в зале Тициана, и разговаривала с каким-то коротышкой. Саврасов подошел и обнял ее, надежда на то, что скандал она устраивать не будет, оправдалась.

— Простите, мне нужно работать.

И опять этот чертов итальянский язык, коротышка кому-то позвонил, и через несколько минут к ним подошла женщина.

— Мне нужно работать, со мной вам нельзя. Но Марта, проведет для вас экскурсию, чтобы вы не скучали.

Она не стала слушать его возражения, взяла под руку коротышку и куда-то пошла, а Коста остался на попечении Марты. Его водили по зданию Уффици, потом по Коридору Вазари перевели через Арно в Палаццо-Пити, там его тоже знакомили с прекрасным, провели по саду. В итоге они вернулись в здание Уффици в тот же зал Тициана, только Киры там уже не было. И была ли она в городе?

«Раз уж упустил ее, пойду, посмотрю Боттичелли, может и увижу, то о чем Кира мне рассказывала в Капелле».

Саврасов рассматривал знаменитое полотно «Рождение Венеры», внимательно разглядывал лицо богини, легкий ветер трепал локоны златовласой красавицы. Он переходил от одной картины к другой, богини и мадонны, апостолы и волхвы, кентавры и Минервы. Он остановился напротив картины «Мадонна с гранатом», у нее были те же черты, что и у Венеры. Вот и Минерва, богиня мудрости, и те же черты, что и у Мадонн. Саврасова заинтересовало небольшое полотно «Клевета». Что-то знакомое из далекого детства, когда он интересовался античностью и мифами Древнего мира, но вот никак не мог он вспомнить, сейчас ещё немного и он вспомнит…

— Себя узнал?

— Кира, ты не уехала?

— А почему я должна уезжать, это ты должен был освободить город для моего отдыха.

Их занятный разговор был прерван коротышкой. Он опять что-то говорил на этом чертовом языке, который Коста не понимал. Но потом коротышка обратился к нему и на ломаном русском пригласил к себе на ужин. Саврасов ухватился за это приглашение и заверил коротышку, что с удовольствием будет присутствовать, а коротышка в свою очередь обязал Киру привести Саврасова, нехотя она согласилась. Коротышка ушел, а Кира отвернулась к картине и стала ее разглядывать.

— Кира Алексеевна, может, вы все же снизойдете и объясните мне значение этой картины?

— Зачем?

— Сюжет знаком, но, к сожалению, старость не радость, вспомнить не могу. Знаю, что это как-то связано с Птолемеем. Хоть уши у царя и наталкивают на мысль о Мидасе, но, по-моему, здесь это скорей символ глупости.

— Не так уж и плохо у вас с памятью, Константин Михайлович.

— И должен был узнать в царе себя?

— Разве Марта вас не водила по этим залам?

— Я отказался. Хотел сам увидеть, то о чем ты рассказывала. И как церковь допустила, чтобы у Богоматери было лицо Венеры?

— Заказчики разные, Боттичелли много писал для богатых синьоров и для церкви, сюжеты заказывали разные, а увидеть их вместе возможно стало только здесь, теперь это достояние мировой культуры.

— Про «Клевету» расскажешь?

— Найми гида.

— Кира, мне на колени встать и просить на всю галерею?

— Ты это не сделаешь.

Но он встал на колени, она попыталась уйти, но он успел схватить ее руки, зеваки уже собрались около них.

— Кира, расскажи мне об этой картине, — громко на весь зал произнес Саврасов.

— Встань, ты что спятил, — прошептала Кира, пытаясь высвободить свои руки.

— Пожалуйста, — не унимался Коста.

— Встань, прекрати, тебе нравится себя дураком выставлять? — Кира улыбалась окружающим, словно это была милая шутка или заманчивое предложение.

— А кто меня здесь знает. Могу и побыть дураком.

— Встань, хорошо, буду тебя просвещать.

Саврасов поднялся с пола, повернул Холодкову лицом к полотну и своим телом отгородил ее от зевак.

— Лукиан описал картину Апеллеса, которая не дошла до нас. В основу сюжета был положен реальный сюжет. Апеллес был художником при Александре Македонском и был единственным кому завоеватель доверил написать свой портрет. С этим художником античности связано много мифов и легенд. Ему приписывают такие крылатые выражения, как «ни дня без строчки», «подвести черту».

— Начинаю вспоминать, «ни дня без строчки», потому что он считал, что нужно упражняться каждый день и провести хоть линию, но каждый день.

— Да. Свои картины он не подписывал, а просто подводил черту.

— Ещё про сапожника, что он выставлял картины на всеобщее обозрение, а сам прятался и слушал замечания, и какой-то сапожник заметил, что в сандалиях есть ошибки, на следующий день художник исправил ошибки и обрадованный этим обстоятельством сапожник начал высказывать свое мнение и о написании других деталей, и Апеллес сказал, чтоб тот смотрел не выше сапога.

— Браво. sutor supra crepidam, «Картину раз высматривал сапожник и в обуви ошибку указал; взяв тотчас кисть, исправился художник. Вот, подбочась, сапожник продолжал: «Мне кажется, лицо немного криво…А эта грудь не слишком ли нага?»…Тут Апеллес прервал нетерпеливо: «Суди, дружок, не свыше сапога!».

— «Есть у меня приятель на примете: не ведаю, в каком бы он предмете был знатоком, хоть строг он на словах, но черт его несет судить о свете: попробуй он судить о сапогах».

— Даже Пушкина помнишь. После смерти Александра, он остался при дворе Птолемея, но там он был не единственным художником, как и всех гениальных людей, у Апеллеса нашлись завистники, одним из них был художник Антифил. Тот обвинил Апеллеса в заговоре против Птолемея, но тут есть кое-какие неувязочки у авторов по датам, но не в этом суть. Апеллес попал в опалу, но его друзьям все же удалось вернуть расположение царя, обман раскрылся, и это послужило толчком к написанию картины «Клевета». Боттичелли создал свою версию этой картины. Царь с ослиными ушами, а рядом с ним Подозрительность и Подлость, они нашептывают в огромные уши, и Невежество им верит, и протягивает руки к Злости.

— Узнаю себя, моя подозрительность толкнула меня к злости. А с тобой рядом проявляется моя глупость.

— Скорей привычка получать всё. И уверенность, что ты знаешь мысли других. Клевета красива, но в тоже время неприятна, Мошенничество и Зависть украшают Клевету символами чистоты — ленты, цветы.

— А юноша, что Клевета тащит за волосы Апеллес.

— Или Невинность. Раскаянье стоит в порванной рясе и смотрит на Правду, но смотрит она со злость, так как ничем не может помочь Невинности. В описании Лукиана раскаянье рвет на себе одежду, здесь же поза статична. А Правда указывает на небо, как на единственный источник справедливости.

— Но поза Правды характерна для изображения Венеры.

— Да. Ты и сам все прекрасно знал и помнил. И не обязательно было устраивать спектакль.

— Когда-то давно читал.

— Радует, что ты когда-то читал. Кстати, «Рождение Венеры» это тоже вариация на картину Апеллеса, вроде бы одна из фресок в Помпеях воспроизводит картину Апеллеса и на ней изображена Венера, рожденная в раковине.

— Я могу тебя угостить кофе?

— Здесь в кафе кофе не вкусный, аппаратный.

Она развернулась и пошла, а он за ней. На улице все ещё толпились люди, желающие попасть в галерею, несмотря на вечер. Холодкова прошла несколько домов и зашла в кафе, села за столик и Саврасов сел напротив.

— Ты меня угощаешь только кофе?

— Хочешь я куплю тебе это кафе?

— Не продадут, и не хочу.

Официантка, мило улыбаясь, принесла им меню и вернулась к стойке.

— Сделай заказ, я пойду тортик выберу.

— Заказать что-то легкое?

— Легкое?

— Мы же приглашены на ужин.

— Фабио работает до десяти вечера, но ради нас он уйдет в девять, так что до ужина еще далеко.

— Понял не дурак, дурак бы не понял.

Кира так не смогла выбрать что-то одно, каждый кусочек был притягателен, она заказал несколько, и вернулась к столику. Саврасов флиртовал с официанткой, но возвращение Холодковой спугнуло девушку.

— Помешала?

— Нет. Заказ я сделал.

— Я тоже.

Заказанный капучино принесли быстро и Кира с наслаждением выпила чашку и заказала ещё. Официантка прокомментировала ее заказ, Кира что-то эмоционально ответила, девушка была вынуждена извиниться.

— Что случилось?

— Капучино пьют только до обеда, но эти туристы ничего не понимают в кофе. Я ответила, что у меня как раз утро, завтрак, так что могу пить капучино сколько хочу.

— Что же она сказала про мой эспрессо?

— Ничего. Его можно пить круглосуточно.

Принесли салат, Холодкова его поковыряла, выбрав морепродукты, она не любила сельдерей, а в салате он был в огромных количествах, неужто Саврасов решил побеспокоиться о ее фигуре, себе-то он заказал мясной салат. В ожидании второго блюда, Кира негромко подпевала Эросу Рамазотти: «ma se il cuore ha un'ala spezzata devi solo curarla perchancora la fermata altri viaggi aspettano te». Вот и принесли ее спагетти с чернилами каракатицы, украшенные раковинами мидий и тигровыми креветками. С помощью ложки и вилки с этим кулинарным чудом она расправилась быстро. Что человеку нужно для хорошего настроение? Хорошая еда.

— Что будем делать дальше?

— Сейчас принесут торты.

— Что мы будем делать завтра?

— Ты, не знаю.

— А ты?

— Поезд до Рима, поезд до Брюсселя.

— Уеду я.

— Хорошо, я буду наслаждаться Флоренцией дальше.

— Наслаждайся.

Принесли пиццу и поставили перед Саврасовым.

«Четыре сыра, моя любимая». Холодкова смотрела на пиццу и хотела ее.

— Будешь?