Захваченная врасплох волной страсти, Лорел снова слабо вскрикнула. Эйдан мгновенно подхватил ее и бесцеремонно бросил на середину мягкой постели. Легким движением он опустился на нее. Божественное наслаждение чувствовать тяжесть его тела и утонуть в уютной мягкости перин.

— Испугались?

— Вовсе нет, — сказала она, и не солгала. Этой ночью она пережила самые страшные минуты своей жизни, но Эйдан спас ее, как и раньше. Схватив всё еще висевшую на ее шее цепочку, она сняла ее и бросила на столик около кровати.

Он начал ласкать с кончиков пальцев, проводил языком и целовал ее руки, плечи, спину, спускаясь все ниже и ниже. Он возбуждал ее, и она перестала дрожать, а только просила остановиться или вновь продолжить ласки.

Откинув ее волосы, он всем своим весом опустился на нее. Его губы творили чудеса, а он тем временем раздвинул ее ноги, и его орган дразнил ее, пока боль неудовлетворенного желания не стала невыносимой, и она жалобно стонала, уткнувшись в подушки. Но он ее долго не мучил. Перевернув на спину, он нащупал нежное чувствительное место между ее ног. Его палец скользнул в нее. На этот раз она, впадая в экстаз, вскрикивала все чаще и чаще, а все окружавшее ее растворялось в волнах наслаждения.

— Лорел, посмотрите на меня.

Она открыла глаза. Ее чувства обострились. Даже огонь в камине казался слишком ярким, а его треск — слишком громким.

В улыбке Эйдана было столько обаяния, что у нее выступили слезы.

— Лорел, дорогая, это у вас впервые!

Слеза скатилась по ее щеке. Правда сжала ее горло, и она смогла только кивнуть.

— Почему вы не сказали мне? Почему?

Потому что она все время обманывала его, одна ложь рождала другую, она уже едва-едва могла отличить правду от лжи. И потому что она боялась: как он будет относиться к ней, когда узнает всю глубину ее обмана, вдруг он оттолкнет ее и отвернется от нее… навсегда.

— Простите, я…

Он поднес пальцы к ее губам.

— Вам не за что извиняться. Просто скажите, что мне делать — остановиться или продолжать, потому что в эту минуту я не понимаю, что правильнее.

Она знала об этом не больше, чем он. Она знала только, чего она хочет.

— Пожалуйста, продолжайте.

Он был в нерешительности, как будто все еще не был уверен, все еще оставался в раздумье. Затем осторожно вошел в нее. Резкая острая боль — он отступил и снова вошел, все глубже и глубже проникая, расширяя узкий проход, каждую секунду готовый тотчас же остановиться.

Она чувствовала, что он сдерживается, оттягивая минуту блаженства. Однако это еще сильнее возбудило ее, и наконец он удовлетворил ее, наполнил, стал ее частью, слился с ее телом, ее жизнью. Боль утихла, предоставляя ему доводить ее до сокрушительного взрыва страсти, восхитительного и пугающего.

Безграничная энергия скапливалась и взрывалась, заставляя ее дрожать. Ее крики останавливали его, и он ждал момента, чтобы полностью войти в нее. И их тела соединялись. Излитый жар снова разжег ее страсть, и она закричала, уткнувшись ему в плечо, не сознавая, что ей следовало бы скрыть ее восторг, ее экстаз.

Ее любовь к нему.

Когда наконец наступила пауза, он наклонился над ней. Он целовал ее глаза, щеки, бедра, не мог оторваться от нее. Затем она почувствовала, что он хочет подняться.

Лорел схватила его за плечи:

— Нет. Не уходите.

— Я с тобой, Лорел.

— Спасибо. С вами я как будто на небесах.


Прижавшись щекой к груди Эйдана, Лорел дремала в его объятиях. А он смотрел на камин, и в его голове проносилось множество мыслей.

Однажды он заявил ей, что даже негодяй придерживается собственных правил. А он только что нарушил самое главное из них, ибо то, что было для Лорел впервые, было для него не внове. Замужние дамы с сомнительной добродетелью, вдовы, куртизанки высокого класса пользовались вниманием в его сексуальных похождениях с тех пор, как он поступил на службу в министерство. Все они были женщинами, которые не задавали вопросов и не требовали объяснений.

Будет ли такой Лорел? Он мог бы поклясться своей жизнью — нет. Если он что и узнал о ней, то лишь то, что все ее поступки продиктованы гордостью и строгими правилами порядочности.

На последней мысли он остановился. Почему он приписывает такие качества женщине, которая лгала на каждом шагу?..

Но разве он сам не делал то же самое? И следовало ли ему предполагать, что причины, заставлявшие ее поступать так, менее благородны, чем его собственные?

Такая мысль поразила его… и показала, до какой степени он попал под влияние этой особенной женщины. Внезапно он подумал о будущем, и его воображение рисовало картины, как они оба удалились в одно из его поместий и временами, взяв своих детей, посещают Лондон…

Воображаемую идиллию нарушило воспоминание о прогремевшем выстреле из пистолета и ужасе, который он испытал при виде упавшего на стол отца, обо всем произошедшем шесть лет назад. С душевным стоном Эйдан рукой прикрыл глаза и попытался прогнать ужасное видение и избавиться от ощущения своей беспомощности, которое испытал, когда держал в руках мертвого отца, в отчаянии пытаясь вдохнуть в него жизнь.

Он тогда опоздал, как и опоздал раскрыть финансовое жульничество, толкнувшее в тот день Чарльза Филлипса найти выход, зарядив пистолет. Его отца уже не вернуть, но теперь он понимал, что со своим талантом разбираться в финансовых махинациях мог бы уберечь от такой участи бесчисленное множество людей.

Но бросил бы он их, заботясь о своем личном счастье?

Лорел, лежавшая в изнеможении на его груди, пошевелилась и напомнила ему, как нелегко ответить на этот вопрос. А как же ее жизнь, ее желания?

Если бы он только придерживался правил проклятой этики…

Но он сознавал, что в таком случае она была бы другой. Он вынужден был признать, что не только эта интимная близость разрушила его будущее. Это и встреча с ней, прикосновения к ней, объятия… любовь к ней.

Помоги ему, Боже!

Лорел снова зашевелилась, ее плечи сжались, она задыхалась и бормотала:

— Нет… нет, Холли. Скорее… беги. Нет… это опасно. Ничего не говори… Айви, беги, беги через сад, через сад…

Эйдан удерживал ее: он помнил, кто-то говорил, что лучше не будить человека, когда ему снятся кошмары. Такие сны обычно бывают короткими и сразу же забываются, если только спящий неожиданно не проснется. Он поцеловал ее волосы и осторожно погладил по спине, надеясь прогнать тревожный сон. Она испугала его, вскрикнув, и приподнялась.

Из-под спутанных волос, падавших ей налицо и грудь, она с удивлением оглядывала комнату. Эйдан сел и потянулся к ней, но она выскользнула из его объятий. Затем она как будто только что увидела его.

— Эйдан?..

Он прижал ее к себе.

— Вам снился какой-то кошмар.

— О Боже, это было ужасно. — Она прижалась щекой к его плечу и отвела волосы от лица.

— Расскажите мне, — шепотом попросил он. Его горло сжималось от боли, когда он думал, хватит ли у него когда-нибудь сил отпустить ее, продолжать жизнь, которая без нее казалась пустой и унылой, как зима, и ее нечем заполнить.

— Он вернулся, — шептала она, прижимаясь к его плечу. — Он гонялся за мной с ножом и проклинал меня. Он говорил… — Она подняла голову, вспоминая. Эйдан взял ее руки.

— Что?

— Он кричал на меня по-французски, но я понимала его. Я не должна была его понять, но поняла, только… это была не я.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я была тогда ребенком. Он требовал, чтобы я сказала ему, как я выжила на пожаре, почему не умерла, как мои родители. Он сказал, что только ведьма могла не сгореть и что ведьмы созданы для того, чтобы… — Дрожь пробежала по ее телу, а пальцы впились в его руки. — Они созданы страдать и умереть.

— Боже мой! — Мысль, что Лорел находится в такой опасности, что ей угрожает такой отвратительный дьявол, вызывала у него невыразимую ярость, но ее сдерживало простое решение. Он убьет его прежде, чем позволит нанести вред Лорел.

Он заглянул в глубину ее глаз:

— А вы не путаете сон с реальностью?

Она с уверенностью покачала головой:

— Нет. Я отлично помню, что он говорил эти ужасные вещи сегодня вечером — эти самые слова по-французски. Сейчас я не знаю почему, но во сне я понимала его. Это кто-то из моего прошлого, и ему ненавистно само мое существование.

От ее уверенности холод сжал душу Эйдана. Он откинулся на спинку кровати, притянул ее к себе и крепко обнял.

— Я смогу защитить вас, но только если вы расскажете мне все, Лорел. Все. Вы можете это сделать?

Можете довериться мне настолько, чтобы наконец сказать мне правду о женщине в желтом платье?

Вопрос казался таким простым, таким ясным, как будто и не нарушал все обещания, которые Лорел дала Виктории. Как будто он не раскрывал все ее слабости и не отдавал ее на милость Эйдану.

Понимал ли он, что, лаская ее груди, он вызывал мурашки на ее теле, или что его пальцы так властно обхватывали ее сосок, срывая все покровы с обмана, что она остается совершенно беззащитной перед ним.

Возможно. Возможно, каждый нюанс этого соблазнения служил орудием убеждения. Несмотря на это, Лорел была обязана сказать ему правду, пока она еще не стала опасной для Виктории и монархии.

— Меня зовут Лорел Садерленд, — сказала она, ожидая его реакции. — Миссис Сандерсон не существует.

Он ничем не выразил своего удивления, но осторожно заметил:

— Значит, вы никогда не были замужем, хотя это я уже понял.

Она покачала головой:

— Я все придумала, чтобы…

— Нет, — перебил он, — мы пока это оставим. Давайте по порядку.

— Но я не знаю начала. — Он осуждающе посмотрел на нее, и она поспешила продолжить: — Я говорю вам правду. Я не помню, что произошло до того, как мне исполнилось шесть лет. Тогда дотла сгорел наш дом и мои родители были убиты. Я знаю только то, что рассказал мой дядя о моей жизни до этого.

— Вас вырастил ваш дядя Эдвард? — Когда она кивнула, он чуть заметно улыбнулся. — А как же те сестры, которые могут или не могут существовать в зависимости от вашего настроения?

— У меня их три, и все моложе меня. Холли, Айви и Уиллоу.

Он поднял брови.

— Я слышал, во сне вы говорили о Холли и Айви. И еще упомянули сад, поэтому я подумал, что вы бежали через кусты.

— В день, когда начался пожар, мы действительно спасались через сад. Няня вывела нас через подземный ход, соединявший винный погреб с каретным сараем.

— Значит, вы помните пожар?

— Очень смутно, и только потому, что это часть кошмара, который преследует меня с тех пор.

— И снова переплетаются сон и реальность, — задумчиво заметил он. — Где вы в то время жили? Наверное, ваш дядя рассказывал вам об этом?

— Да, Пейтон-Мэнор был недалеко отсюда. Двадцать, может, тридцать миль к северу, около городка, который называется Биллингтон.

— Это в Котсуолдсе. Вы никогда не возвращались туда?

— Некуда было возвращаться. — Боль потери сжимала ее сердце — дома, родителей. — Там остались только фундамент и обгоревшие остатки пристроек.

Должно быть, он услышал печаль в ее голосе, крепче обнял и прижался губами к ее волосам.

— Значит, сейчас пришло время.

Несмотря на жар его тела, она ощутила холодок на затылке.

— Время для чего?

— Для возвращения. Возможно, в вашем прошлом спрятан ключ к опасности, грозящей вам сейчас. Я предлагаю отправиться туда завтра утром.

Его идея ужаснула ее. Возвращение в ее дом означало те же кошмары, угрозу смерти.

Ей впервые пришло в голову, что многолетнее молчание дяди Эдварда могло скрывать нечто большее, чем горе от утраты. Возможно, он считал, что в прошлом были вещи, о которых Лорел и ее сестрам было бы лучше не знать.

Что касается прошлой ночи, она больше не могла позволить себе такой роскоши, как неведение.

Если опасность крылась в ее прошлом, то сестры тоже могли пострадать.

Она выпрямилась.

— Вы правы. Я должна что-то делать. Но найдете ли вы время для такой поездки? Я понимаю, что дела особой важности, от которых зависит сама ваша жизнь, удерживают вас в Бате, и…

— Я думаю, что смогу помочь вам, — перебил он.

Отыскивая глазами свою разбросанную одежду, она начала спускать с кровати ноги. Эйдан удержал ее:

— Куда это вы собираетесь?

— На Эбби-Грин. — Увидев его удивление, она объяснила: — Я не могу провести здесь всю ночь. Должно быть, ваши слуги и так взбудоражены появлением женщины, которую их хозяин прячет в своей спальне.

Тихо рассмеявшись, он поцеловал ее.

— Лорел, здесь со мной только один слуга, мой камердинер Фелпс, который мне искренне предан. Могу вас заверить, что никогда еще не встречал такую верную душу.