Арина Ларина - Всем сестрам по мужьям

Массивное претенциозное здание недовольно поглядывало на мир тусклыми, плохо промытыми стеклами. Нагретые летним солнцем стены, изборожденные старческими морщинами, надежно отделяли нервных абитуриентов от мечты. Тяжелая дверь хлопала, выпуская в душный город стайки щебечущих девиц.

– Сразу видно, студентки, – с завистью констатировала прыщавая дылда, мявшаяся рядом с Таней.

– Почему? – Таня решила из вежливости поддержать разговор.

Ей было наплевать на психологические экзерсисы собеседницы, да и на студенток тоже. Она, как любой человек, неделю пивший пустырник и не спавший несколько ночей в попытках восстановить в памяти всю школьную программу, пребывала в состоянии стресса. Мечты, как хвост, сброшенный ящерицей, остались позади, и хотелось лишь одного – чтобы экзамены скорее закончились.

Особенно тягостно было думать об этом, потому что они только-только начались.

У каждого человека есть мечта. Она обволакивает мозг и, словно аккордеонист-виртуоз, перебирает нервные окончания. Мечта толкает на подвиги, глупости или просто не в ту сторону. Кому как повезет.

Танюша была уверена, что ей непременно повезет. Чуть-чуть не дотянув до медали, она не расстроилась. С ее умом и усидчивостью можно запросто набрать необходимые баллы и поступить на вожделенный филфак. А там… Пять лет учебы – и она поедет переводчицей с какой-нибудь правительственной делегацией. Или с артистами на фестиваль. С учеными за Нобелевской премией. В общем, жить станет ярко, интересно и насыщенно.

Она будет лучшей.

Танюша была в меру симпатичной, большеглазой, с полными губками, бровями вразлет и неплохой фигурой. Ей очень шла школьная форма, поэтому она легко представляла себя в деловом костюме с гладко зачесанными волосами. Она бы украсила любое мероприятие. Дело за малым – поступить на филфак и получить диплом.

Родители скептически качали головами и намекали, мол, хорошо бы найти что-нибудь попроще. Например, педвуз, в котором не такой бешеный конкурс.

– Танюша, у нас на взятку денег нет, – аккуратно закидывала пробный шар мама.

– И были бы – не дал, – сводил на нет мамину дипломатию отец. – Вырастили двух дур, теперь на старости лет хоть вешайся. Что старшая – ни уму ни сердцу, что младшая теперь. Феи, ишь ты! Одна художница, другая, не иначе, писательница!

– Я переводчицей буду, – объясняла Таня.

После этого Анатолий Васильевич обычно свирепо и обличающе тыкал пальцем в старшую дочь и визгливо напоминал:

– Одна уже стала художницей! Вон, весь дом в шедеврах, только есть нечего и толку никакого. Даже в училище свое малярное не поступила! И чего теперь?

– Я поступлю, – блаженно улыбалась Ольга и выметалась из дома, прихватив мольберт. Ее тонкая душевная организация не выносила папенькиных воплей.

Таня была согласна, что старшая сестра занимается ерундой. Третий год пытаться поступать в одно и то же художественное училище – это слишком. Тем более что картины Ольга рисовала сомнительные: абстрактные фигурки, на которые будто налили воды.

– Я так вижу, – говорила сестра.

Папа пакостно хихикал и советовал купить очки, чтобы мир вокруг двинутой на живописи дочери приобрел четкость. Анатолия Васильевича тоже можно было понять. Худой, желчный, рано поседевший, он давно получил инвалидность и вынужден был сидеть дома без работы. Жизнь в четырех стенах с постоянным поеданием таблеток и контактами с российским здравоохранением кого хочешь превратит в истекающего ядом скорпиона. Отец злился, ведь на спокойную старость при подобных наследницах рассчитывать не приходится. Содержать их и помогать материально он тоже не смог бы, поэтому пытался воспитать из них бойцов, приспособленных к обычной жизни теток, которые и в избу, и с конем, и шкаф подвинут…

– Толечка, – примирительно вздыхала жена, – ну чего уж теперь. Если выросла березка, то яблочек на ней не будет, и ждать нечего.

– Какая березка, Шурочка! – дребезжал отец. – Из березки хоть дров можно напилить, а это пеньки сплошные. Ни уму ни сердцу! Говорил же, надо к хозяйству их приучать! Вот пожалел поганок, взял все на себя, пусть учатся… Научились на нашу голову! Профессия в этой жизни нужна, иначе на панель пойдете!

Оля улыбалась как блаженная и грезила о чем-то своем, а Таня точно знала, что уж у нее-то в отличие от сестрицы будет именно профессия. И зарабатывать она станет и на хлеб, и на масло, и на икру. Они были внешне очень похожи, с той лишь разницей, что Ольга крупнее, фигуристее и спокойнее. Индифферентнее. Если Таня обижалась на слова отца, то Лелька лишь мягко улыбалась и углублялась в свой выдуманный мир.

Таня же крепко стояла обеими ногами в реальности, во всяком случае, ей так казалось.

Родители еще увидят! Осознают, как ошибались.

– Там такой конкурс, без блата не получится, – расстраивалась мама. – Ведь год потеряешь, дурочка! Ольга-то у нас бедовая, но ты умницей была всегда. Куда ты, Танечка?!

Дочь смотрела на глупых, недалеких родителей с сочувствием и интеллектуальным превосходством, представляя, как придет и гордо сообщит:

– А я поступила.

Молодость воспринимает жизнь проще и легче. Отсутствие опыта помогает шагать вперед, не замечая, что под ногами уже болото.

– Но я же шагаю, – удивится Молодость.

– Не в ту сторону, – заметит Опыт.

В юности мы строим планы, наивные и светлые, как детские шарики. И такие же непрочные. Они лопаются, падая нам под ноги бесформенными жалкими тряпочками несбывшихся надежд. Нам кажется, что все просто, а сложности придумывают взрослые. Они сами создают проблемы, потому что ничего не понимают. А как же: маразм не за горами, а все туда же – с советами лезут. Вот мы – иные, у нас все получится, потому что нам так хочется.

Тем удивительнее и непонятнее, когда получается совсем не так, как в наших фантазиях.

Таня не поступила.

Она стояла и смотрела на тяжелую, свинцовую воду. Даже нежно-голубое небо не делало этот мутный поток светлее. Таня утопилась бы, если бы не одна проблема: она очень хорошо плавала.

Жизнь закончилась.

– Девушка, вам плохо? У вас беда? – Тетка в старорежимном одеянии, состоявшем из длинной серой юбки с оборками и блекло-зеленой застиранной рубахи, воодушевленно вытягивала шею, ловя ее взгляд.

Танюша кивнула, едва сдерживая рыдания.

– Я – сестра Елизавета! Возьмите. – Тетка, словно фокусница, выудила из жеваного пакета тонкую книжечку. – Здесь ответы на все ваши вопросы и решение проблем. Приходите к нам…

– К вам?

– К нам! – Сестра Елизавета даже подпрыгнула от радости, что ее услышали и поняли. – Мы, ваши братья и сестры…

– Сестра! – Странную тетку неожиданно облапил не менее странный парень с зелеными волосами, заплетенными в огромное количество свалявшихся косичек. – Родненькая! Ты нашлась! Пойдем скорее!

– Куда? – Сестра Елизавета выглядела озадаченной.

– Не знает она, куда! – Зеленоволосый погрозил пальцем с черным, обгрызенным ногтем и пояснил, обращаясь к Тане: – У нас в дурке-то обед давно, без сестренки не начинаем!

– В какой дурке? Изыди! – взвизгнула тетка и замахнулась на парня методичкой.

– В такой, – вдруг зло ответил парень. – Где все всех любят, поют песни и обвешивают вновь прибывших лапшой. А ну иди отсюда!

Сестра Елизавета зашагала по набережной, периодически оглядываясь и грозя сухим кулачком. Таня, точно во сне, наблюдала за этой странной сценой.

– Чего стоишь? Помер у тебя кто? – Зеленоволосый ощутимо ткнул Татьяну в плечо.

– Нет, не помер, – послушно доложила она, испуганно пятясь.

– А почему лицо такое?

– Не поступила.

– И чего? – Парень с интересом прищурился.

– Не поступила, – повторила Таня. Ей казалось, что этого объяснения достаточно.

– Ясно, – разочарованно протянул незнакомец. – Я думал, у тебя непоправимое что-то. Например, любимый умер или заболел неизлечимо. А ты с фигней какой-то.

– Как это с фигней? – оскорбилась Танюша. – Я в университет не поступила!

– Ну и что? Я тоже не поступил. Ты можешь куда-нибудь в техникум пойти или просто ждать и на следующий год поступать, а я – в армию. Вот это проблема! У меня мать с ума сойдет. Отчим запьет. Я два года теряю. И в перспективе – запросто могу вернуться инвалидом. А у тебя что? Чего у тебя такого фатального случилось, что к тебе аж сектантки с криками «ура!» бегут?

– Сектантки? – испугалась Таня.

– Ты из тайги приехала? Езжай обратно, у вас там экология хорошая. Работу найдешь. А в городе ловить нечего. Тут не сахар. Особенно такому наивняку голубоглазому. Тебя эта жизнь одним зубом перекусит и выплюнет.

– Я здесь родилась! – воскликнула Танюша.

– Тем лучше. Множество возможностей. Это тебе не в колхозе коровам хвосты крутить.

– Штормит тебя. – Тане неожиданно стало смешно. – На дипломата поступал?

– На психолога. – Он улыбнулся. – Ладно, пока. И помни: все фигня, кроме пчел. И пчелы тоже фигня. Это не я сказал. Это Винни-Пух, а он знал толк в жизни. – Зеленоволосый махнул рукой и побежал к подоспевшему троллейбусу.

Таня тоскливо смотрела ему в след. Ей полегчало, но не настолько, чтобы прийти в себя.

Домой она вернулась ближе к ночи, в надежде, что родители угомонились и заснули. На разговоры с торжествующим по поводу своей правоты папаней у нее не было сил.

– Девочка моя! – заголосила мама, бросившись к блудной дочери. – Мы чуть с ума не сошли! Где ты была?

– Гуляла, – вяло отмахнулась Таня, заметив в дверном проеме папеньку.

– Еще одна! – в бессильном бешенстве крикнул Анатолий Васильевич. – Не поступила?

– Не лезь к ребенку! – рявкнула на него жена. – Видишь, на ней лица нет? Хорошо, что вообще живая пришла.

– Вот радость-то. Еще одна захребетница. Подожди, теперь и она вместе с Ольгой усядется дома, будет к следующим экзаменам готовиться. А ты их корми! И так до пенсии.

– Ничего, прокормлю, – пробормотала мама, стаскивая с Тани туфли. – Тебя же, тролля злобного, кормлю, и девочек своих вытяну. Только бы здоровья хватило.

Самым страшным было то, что Танюша оказалась такой же никчемной мечтательницей, как и Ольга. Это было унизительно, стыдно и неправильно.

Одно дело горе-художница, бормотавшая, что за ее искусством будущее, а сейчас ее просто не понимают. И совсем другое – Танюша, знавшая язык на «отлично» и лишенная возможности получить диплом только из-за того, что у ее родителей нет лишних денег! А в результате почему-то они с сестрой оказались в одинаковом положении. Где логика?

Проигрывать тоже надо уметь. Слабые сдаются, сильные выплывают. Раз уж не получилось выйти из этого боя победителем, Танюша решила стать сильной и … победить где-нибудь в другом месте. Пусть не победить, но хотя бы не стать нахлебницей.

– Нельзя предавать мечту, – утешала сестра, малюя очередное авангардное полотно. – У каждого человека есть несколько путей. И чем упорнее он идет по избранному, тем больше шансов дойти до конца.

– Леля, а где гарантия, что в конце твоего пути не компостная яма? – мрачно парировала Татьяна.

– Мысль материальна, что нафантазируешь, то и будешь иметь, – терпеливо гнула свою линию несостоявшаяся художница.

– Даже боюсь спрашивать, что ты себе нафантазировала, – отмахивалась от сестры Таня. – Выставки, поклонники, твои картины покупает Эрмитаж…

– А хотя бы и так.

– Во ужас. Оль, имей мужество признать, что не вышло, и иди искать работу. Или образование получать попроще.

– Как ты? – Оля смотрела на сестру с сочувствием.

Эти разговоры повторялись изо дня в день.

Но Таня приняла решение поменять цель. Не всем парить в небесах. Кто-то должен ходить по земле. Чтобы мама не надорвалась, зарабатывая на всю ораву.

Швейное училище она посчитала наиболее подходящим вариантом. Оно находилось рядом. И дома имелась старая швейная машинка.

Для начала пути этого вполне достаточно.

– Опять краской воняет! Лучше бы в маляры пошла, – брюзжал отец, отвлекаясь от телевизора в гостиной.

Ольга молча улыбнулась и, не оглядываясь, бросила:

– А я, между прочим, тебя рисую.

– Меня? – Папаня грузно поднялся с дивана и прошаркал к мольберту.

Он наклонял голову то вправо, то влево, жмурился и наконец поинтересовался:

– Этот осьминог – я?

– Папа, ты не видишь? – расхохоталась Ольга. – Это твое поле. Вот это – душа. Вот это – грусть.

– Да у меня сплошная грусть! А вот это, цвета свежего навоза, у меня что? – Он ткнул кривоватым пальцем в фигурно извивающееся пятно.

– Мир вне твоей субстанции.

– Точно! – Анатолий Васильевич звонко шлепнул себя по коленям. – Это именно то, что болтается тут вне моей субстанции. Я вот думаю, может, перестать тебя кормить? Тогда у тебя мозг на место быстрее встанет?