-Карабкаешься только тогда, когда впереди видишь стимул. А у меня, как вы выразились, кусок дерьма впереди вместо стимула. – он посмотрел в окно, сквозь железную решетку.


-Глупость ты несешь, мелкая еще. – равнодушно ответил он. – Тебе бы жить, детей рожать, и выбить эту хрень из башки.


-От кого детей то рожать? Единственный человек, от которого я и хотела детей, лежит сейчас в сырой земле и гниет.


-Ты поэтому здесь?


-От части, да. Что меня держит на этом свете? Тот, ради кого хочется возвращаться домой, кому хочется подарить всю свою любовь, отдать себя до последней капли, которому готова простить все, за которого не страшно даже в ад, находиться настолько далеко что мне только и остается – идти за ним.


-Тараканов бы тебе в голове поменьше, а ума побольше. – он совершенно не слышал меня. Или слышал, но гнул свою позицию.


-Вы любили? – он резко перевел взгляд от окна, и посмотрел в мои глаза.


-Не твое дело. – безразлично бросил он. – Спи, иначе вколю что посильнее, и вырубишься без задних ног. – он медленно подошел к двери. – Через сорок минут проверю. И на последок, не вылезай в коридор по ночам, да и днем. Это не самое безопасное место для девочек, истосковавшихся по любви. – на последних словах, его губы дрогнули в легкой улыбке, которую от тотчас же убрал. Странный человек. Прямолинейный, сильный, но такой уязвимый. Стоит найти больную точку и из него можно вить веревки. Это еще один пример маски сильного человека, внутри которого скрывается хрупкая душа, которую очень легко обидеть. Он пришел ровно через сорок минут, но я не спала. Услышав его тяжелую поступь, я попыталась выровнять дыхание, и сделала вид, что сплю. Он заглянул в комнату, и простоял на пороге несколько минут. Он молча смотрел на меня, сдвинув брови, и что-то решая в голове. Возможно, он анализирует меня как нового пациента, а возможно мой вопрос о любви показался ему слишком резким. В итоге он так же молча, как и зашел, вышел. Я не робот, и сон все же сморил меня.


-Только не это. – прошептала я, оказавшись в знакомом лесу. Старец с гуслями все так же сидел на пне, перебирая струны.


-Когда все это кончиться? – прошептала я, глядя на него.


-Когда ты придешь к финишу. Чего ты хочешь? – он достал меня этим вопросом.


-Ты знаешь чего я хочу.


-Откуда? Это знаешь только ты. – невинно ответил он.


-Я говорю тебе каждую ночь о том, чего жажду больше всего.


-А что ты при этом делаешь? – загадочно произнес он, откладывая гусли в сторону.


-А вот это дяденька уже другой вопрос, на который я вам не отвечу.


-Не нужно мне, ответь себе. – он встал напротив меня, и посмотрел прямо в глаза.


-Ты страдаешь потому что этого хочет твоя душа. Я уже говорил тебе. Либо борись со своим горем, либо устрани в себе эту вражду.


-Как?


-Нет бунтовщика – нет проблемы. – я не очень сейчас понимала. Он предлагает мне избавится от души?


-Ты умная девочка, сама истолкуешь сказанное. А теперь… - он загадочно улыбнулся, а до меня тали доходить звуки марша Мендельсона.


-Нет! Пожалуйста, не надо! – он медленно растворился в воздухе, а музыка становилась все громче. Мне хотелось заткнуть уши, я плакала, смотря прямо перед собой. Там, где был Он.


-Нет, нет, нет. – шептала я, а ноги сами несли меня к нему. Каждый шаг, глоток воздуха. Я стала задыхаться. Снова и снова.


-НЕТ!


-Проснись! – я не понимала кто говорит мне эти слова, и инстинктивно начала отталкивать настойчивые руки, которые трясли меня. Мне не хватало воздуха, перед глазами была белая пелена, я задыхалась. Сколько этот кошмар продлиться? Когда время начнет лечить меня? Я почувствовала легкую боль, как от укола, после чего мое сознание растворилось черным пятном. Мне не снилось ничего. И впервые это «ничего» принесло спокойствие. Впервые в моей жизни тьма показалась мне спасением. Она несла в себе успокоение моей израненной душе. Я искала покоя. Понятия и мысли разбежались по норкам. Я чувствовала себя легче, этот наркотик дурманил. А какого было бы вам за дни в муках, впервые почувствовать себя спокойно. Я не забыла о Саша, просто мысли о нем, не переходили в плач или истерику. для меня это было в новинку. Далеко в сознании  понимала, что это лишь действие препарата, что стоит ему исчезнуть и я снова окунусь в привычный мир страданий. Мир памяти о нем. Моем любимом мальчике.



Глава 9.


***


-Скажи, что такое любовь? – спросила маленькая девочка, рисуя красным карандашом цветок на альбомном листе.


-Я не знаю, а с чего это тебя заинтересовал этот вопрос? – спросила молодая девушка.


-Все говорят любовь, любовь, а что это такое никто не говорит! – немного надув щечки произнесла девчушка.


-Помнишь своего зайца? – девочка подняла свои кари-зеленые глаза и кивнула. – Помнишь, когда ты принесла его домой с оторванным ухом, грязного. Ты никому не разрешала выкинуть его и вместе с мамой пришивала ему потерянное ухо. – карие глаза девушки улыбались. Как объяснить маленькому ребенку любовь? Порой, даже взрослым не под силу это чувство.


-Помню!


-А помнишь что чувствовала по отношению к нему? – девочка наморщила маленький носик, и сдвинула бровки.


-Это и есть любовь? – спросила она.


-Думаю, да. Когда-нибудь ты вырастишь и сама поймешь для себя что такое любовь.


-А когда я вырасту? – озорно виляя ногами, спросила малышка.


-Ну этот вопрос точно не ко мне. Ты сама поймешь, когда это произойдет. – девушка погладила малютку по голове.


***


Прошло тринадцать лет, а я так и не поняла что такое любовь. Я переживала любовь, но разве любовь может причинять боль? Я любила, знала что была любима, и где я сейчас? На вопрос «что такое любовь?», я так и не получила ответа. Память странная штука. Мне было четыре года, а я все помню этот разговор со своей тетей. Тогда я хотела вырасти и понять. Теперь не хочу. Познав это чувство, я поняла только одно. Граница меду раем и адом намного тоньше, чем мы думаем. Одного вздоха достаточно чтобы поменять все.


Утро встретило меня пасмурно. Я вглядывалась в пепельного цвета потолок, и размышляла. Вообще у меня теперь много времени чтобы подумать. Мысли отгоняют меня от дум по поводу его смерти. Как же я благодарна, что здесь нет зеркалов.  С недавних времен я не переносила свое отражение. Мне все казалось что оттуда на меня смотрит убийца. Страшнее всего – это ненавидеть себя самого. Как там говорят? «Полюби себя, и окружающие потянуться к тебе»? Невозможно полюбить того, кто не смог сберечь то, что у него было.


-Добрый день Анна. – в палату зашла Светлана Борисовна. Ее внешний вид не менялся. Все те же очки, белый халат, короткая стрижка.


-Проваливай. – из последних сил крикнула я.


-Я вижу ты сегодня в прекрасном настроении. Как прошла первая ночь? – она поставила стул рядом с моей кроватью. – Мне сказали что у тебя был приступ.


-Не помню. – всматриваясь в потолок произнесла я.


-У нас не получится нормального разговора, потому что сейчас вас поведут на завтрак. – она посмотрела на часы на своей руке.


-Я не голодна.


-Тебе придется есть. Ты не на курорт попала, здесь другие правила. Чем раньше ты это поймешь, тем проще тебе будет.


-Проще для кого? -  я перевожу свой взгляд на нее.


-В первую очередь для тебя. – мне не хотелось спорить. У вас бывало чувство что жизнь, буквально, покидает вас? Просто не хочется жить. Хочется уединения и покоя. Я слишком устала. В палату заходит молодая женщина в белом халате и косынке, под которой прячется кипа светлых волос. У нее чистые голубые глаза, и мягкие черты лица.


-Завтрак. – проговорила она скорее Светлане Борисовне, чем мне.


-Хорошо. Аня, ты пойдешь сама или…?


-Сама. – я отодвигаю одеяло. На мне все еще сорочка в пол белого цвета. Эту  одежду мне принесли вчера вечером. На столе лежат мои вещи.  Джинсы и белая майка.


-Тебе стоит переодеться. И не задерживайся. – Светлана Борисовна встает со своего места, и выходит вместе с другой женщиной. Я тяжело сглатываю. Конечности меня не слушаются, а на своей руке я замечая след от укола. Значит, мне вчера что-то вкололи. С большим трудом натягиваю джинсы и майку. Шея затекла после долгого сна, и я разминаю ее, от чего она похрустывает. Как только я застегнула сандали, вошла Светлана Борисовна.


-Умница. Пошли. – она открывает передо мной дверь, и я выхожу в знакомый коридор. Здесь немного прохладно, и кожа покрывается мурашками. Она подводит меня к большой черной решетке, за которой скрываются маленькие столики на четыре человека. Здесь уже сидят люди, а на их столах стоят каши. Овсянка, кажется.


-Проходи. – она открывает эту решетку в виде узоров, пропуская меня внутрь. Здесь стоят два санитара. Окружающие внимательно следят за каждым моим действием, затаившись. Словно хищники на охоте, готовые броситься на свежую жертву. Я занимаю свободное место, и маленькая старушка напротив рычит. Я вздрагиваю от этого звука.


-Тишина. – кричит один из санитаров, и бабушка смолкает. На столах пластмассовые ложки и тарелки. Видимо, чтобы мы не навредили себе. Меня откровенно тошнит при виде еды.


-Ешь. – шепчет парень рядом со мной, наклоняясь над тарелкой.


-Я не хочу.


-Не будешь есть сама, накормят насильно. – этот парень чуть старше меня. Черные волосы, высокий, с карими глазами. Худым его не назовешь, скорее жилистый.


-Насильно?


-Привяжут к стулу, заткнут нос прищепкой и будут кормить. Лучше сама. С полной тарелкой тебя отсюда не выпустят. – я огромными глазами смотрю на него, и не замечаю ни одного намека на шутку. Трясущимися руками, я хватаю ложку, но она падает.


-Успокойся. – я киваю головой, и приказываю себе собраться. Поднимаю ложку, но руки так и трясутся. Я зачерпываю большую порцию каши и засовываю в рот. Меня тошнит, и я закрываю рот рукой. На вкус это самое отвратительное что я когда-либо пробовала. Не могу заставить себя проглотить этот комок, и на глазах наворачиваются слезы.


-Запей. – шепчет парень. Я берусь за стакан с чаем и отпиваю глоток. Быстро сглатываю, и выпиваю еще пол стакана, в желании избавится от привкуса.


-Маленькими порциями надо есть и глотать сразу, чтобы вкуса не чувствовать.


-Учту. – косясь на санитаров, произношу я.


-Виталик.


-Аня. – так началось наше не долгое знакомство. Сейчас могу сказать что это был единственный человек с которым я не пожалела что встретилась. У него есть много четких позиций, и с некоторыми я буду согласна. Возможно, я действительно бы превратилась в психа, не будь его рядом. Он не солгал. Нас не выпускали пока не совершился обход, и санитары не убеждались в том, что все тарелки чисты. Мне они уделили особое внимание. Возможно, каждый новенький проходит через их руки. Я была благодарна за предупреждение Виталика. Я бы не перенесла такого отношения. Нас отвели по палатам, строго запретив выходить. Через пять минут, когда я всматривалась на улицу, где уже вышло солнце, вошла медсестра. У нее был металлический поднос со стаканчиками.


-Белова Анна? – спросила она. Я кивнула. – Пей.


-Что это? – вертя в руках маленький стаканчик с красной капсулой и двумя маленькими таблетками, спросила я.


-Твои таблетки, врач прописал, пей. – она подала мне пластиковый стаканчик и налила из бутылки воды. Я высыпала содержимое себе в рот, и запила водой. Трясущимися руками, отдала стаканчик сестре.  Она ушла, не сказав мне ни слова. А я упала на стул. Достав из-под подушки альбом, я принялась пересматривать снимки. В самом конце я наткнулась на снимок сделанной моей мамой в тот самый вечер. Вечер, когда его не стало. В его глазах столько любви, тепла. На губах расползлась улыбка, а на глазах появились слезы. Я просидела до обеда, слушая крики и вои пациентов. Мне самой хотелось биться головой об стену. Выть от одиночества. Твою мать, это самое жесткое что со мной могло произойти. Быть запертой в четырех стенах, смотреть в стену, остаться наедине со своим горем. Когда щелкнул замок, я подумала что у меня галлюцинации. Как оказалось нет. Ко мне зашла все та же медсестра.