— Покажись ты, подлый трус! — выкрикивал О’Хара в темноту. — Покажись, или я вышибу из нее все мозги.

Не успел он приставить ружье к виску Эбби, как раздался выстрел. О’Хара рухнул, прижав Эбби к земле, как огромная уродливая кукла-марионетка, хозяин которой неожиданно отпустил веревки. Распростершись на траве, изнемогая под тяжестью мужского тела, Эбби в полуобморочном состоянии гадала, жива она или нет. Кричать она не могла. Неожиданно она услышала голос Таннера:

— Эбби! Эбби! Ответь мне!

Таннер отпихнул безжизненное тело Краскера и перевернул девушку на спину. Прямо перед собой она увидела озабоченное лицо своего спутника.

— Ай!

— Эбби… дорогая… Тебе не больно? Ты не ушиблась?

— Таннер, — с трудом выдавила из себя Эбби и больше не могла сказать ни слова.

— Ты не ранена? — снова встревоженно спросил молодой человек и, не дожидаясь ответа, пробежал руками по ее телу, ощупывая ее. Ей стало щекотно, и Эбби, к собственному неудовольствию, простодушно хихикнула.

— Эбби?

— Мне… щекотно, — со смешком ответила она. Вдруг как гром среди ясного неба ее поразила мысль. — Он что… что он?.. — договорить она не смогла.

— Он мертв, — спокойно ответил Таннер, и ни один мускул не дрогнул на его лице. — Тот, второй, тоже.

Эбби от страха закрыла глаза. По лицу ее текли слезы.

— Я… я не понимаю. Они вовсе не собирались спасать меня.

— Нет, — безжалостно подтвердил Макнайт. — Не собирались. Более того, я уверен, что именно Бад Фоли пытался убить меня, когда мы стояли возле форта Кирней.

— Убить вас? — в ужасе переспросила Эбби,

— Теперь это уже не имеет значения, — ответил Таннер. — Они оба мертвы. Больше они не смогут причинить вам зла.

Эбби приподнялась на локте, дрожа от страха и холода.

— Да, мертвы. Оба, — повторила она. Потом, дотронувшись рукой до плеча Таннера, сказала: — Но во всем этом нет никакого смысла. — В голосе у нее дрожали слезы. — Никакого, но я знаю, что вы спасли мне жизнь. Спасибо.

Таннер медленно вздохнул, встал и отступил на шаг.

— С вами все в порядке. Давайте выбираться отсюда. За этими двумя, возможно, последуют их сообщники.

На ее благодарность он не ответил. Таннер сходил за лошадьми и упаковал их постельные принадлежности. Он вел себя так, будто ничего необычного не произошло. Возможно, переживания он оставлял на ее долю. Он сделал свое дело — они остались живы; беспокоиться и испытывать нравственные страдания — участь Эбби. Она, конечно, не забыла, что Таннер похитил ее, но эти двое вовсе не хотели ее спасать. Но что это было? Если они хотели напасть на нее, то могли это сделать и раньше. Эбби подумала о маленькой Ребекке Годвин, и чувство отвращения к насильникам усилилось во сто крат. Эти мужчины выслеживали беззащитных женщин. Эбби было тяжело даже думать об этом, Слава Богу, рядом с ней был Таннер. Но ведь один из них пытался убить его… как же это связано с нападением на женщин? Эбби представила себе, какой беспомощной она казалась Таннеру. Постояв немного рядом, он сказал:

— Эбби, нам пора.

— Хорошо, — согласилась девушка, все еще борясь со своим страхом. — Но ведь нам надо что-нибудь сделать… похоронить.

Таннер снял шляпу и провел рукой по длинным волосам.

— Как вы думаете, они бы нас похоронили? — вместо ответа спросил он. — Пусть гниют здесь. Койоты и хищные птицы быстро оставят от них одни кости. Большего эти ублюдки не заслуживают.

Его слова были вполне созвучны чувствам Эбби. Она была напугана. Ее переполняла месть. Но, когда девушка оказалась верхом на Маке, рядом с сильным молодым мужчиной, который только что выиграл смертельную схватку, она почувствовала себя еще менее уверенной, чем раньше. Эбби было тяжело расставаться со своими моральными принципами. Какими бы негодяями они ни были, кто-то ведь должен о них позаботиться.

— Они были отвратительны, — прошептала Эбби, — но каждый человек заслуживает быть похороненным.

— Не каждый, — сердито оборвал ее Таннер. — Они — нет.

Эбби не ответила, и Макнайту стало легче. Ему не хотелось спорить и ссориться с девушкой. Он не собирался защищать свои убеждения и оправдывать свои действия. Он не был готов к этому. Он убивал и раньше, хотя не оправдывал самой идеи убийства и делал это только под давлением серьезных обстоятельств. И он всегда старался развеять чувство вины, которое могло у него возникнуть.

Но сегодня… не то чтобы он страдал, убив двух негодяев, нет, при необходимости он поступил бы так же. Более того — ему хотелось, чтобы они умирали в мучениях, расплачиваясь за свои злодеяния. Вот что пугало Таннера: эти люди хотели убить ее. Они хотели убить самую прекрасную, самую чистую из всех женщин, которых он когда-либо знал. Он чувствовал в себе потребность защищать ее. Таннер не отрицал, что его влечет к Эбби. Он также знал, что она готова ответить на его чувства. Но это еще не все. Его чувство к девушке не определялось только физическим влечением и не было связано с тем, что за ее поимку он должен был получить деньги. Его смущало то, что за Эбби он был готов сражаться с кем угодно.

Таннер медленно и глубоко дышал, наслаждаясь близостью девушки.

Он будет сражаться за нее со всеми. Беда была в том, что существовал некто, неизвестный Таннеру, желавший ее смерти. О’Хара знал, что за девушку назначено вознаграждение, однако было ясно, что сам О’Хара в случае смерти Таннера не собирался отправиться с Эбби в Чикаго. Это могло означать только одно: кто-то готов был платить за то, чтобы она не вернулась к дедушке.

Прежде чем сделать следующий привал, они долго ехали сквозь зловещую темноту ночи. Остановились беглецы на берегу крошечной заводи, образованной ручьем, сонно текущим между двумя древними тополями. На протяжении всего пути они молчали. Эбби, обессиленная и истощенная, почти все время спала, прижавшись к широкой груди Таннера.

Таннер спешился и повернулся к Эбби, чтобы помочь ей спрыгнуть с лошади. От прикосновения его жарких рук ее затрясло как в горячечном ознобе. Эбби пришла в замешательство. Мысли ее путались. Слишком много переживаний выпало на ее долю за один день: смерть и такие страстные проявления жизни. Затаив дыхание, девушка смотрела на своего попутчика.

— Таннер, — прошептала она, вкладывая в одно это слово бездну чувств. — Таннер, — с благоговением произнесла она его имя.

— Не надо, Эбби, — глухо отозвался он. — Не надо.

Но было слишком поздно. Она уже не могла взять себя в руки. Таннер был для нее олицетворением самой жизни.

Эбби наклонилась к Макнайту, и ее просто бросило в его объятия. Он поднял ее на руки и осторожно поставил на землю. Так они и остались стоять, касаясь друг друга. Таннер принял девушку в свои объятия и прижал к себе. Эбби, обхватив его за шею, прильнула к возлюбленному. Пальцы ее потерялись в длинных волосах Таннера. Их губы встретились. На зло всем козням дьявола на земле, Эбби чувствовала себя как в раю. Она утоляла и душевную жажду и страсть. Таннер был с ней, она была переполнена Таннером. В его объятиях исчезло все ложное и наносное, осталась одна чистейшая любовь. И она жаждала этой любви, утверждающей жизнь, и желала Таннера. Он с жадностью набросился на нее, завладев ее ртом. Его поцелуи, сначала нежные и ласковые, становились все грубее и требовательнее. Но Эбби не отвергала эту мужскую требовательность…

Таннер скользил губами по ее губам, все сильнее и сильнее прижимаясь к ним, стараясь возбужденным языком проникнуть в полуоткрытый чувственный рот Эбби. Он дразнил ее, то проникая языком все глубже и глубже, то покидая ее вожделеющий рот. Эбби возбужденно дрожала, кожа ее пылала, груди набухли и напряглись, что-то мягкое и теплое сладко ныло внизу живота.

Таннер провел рукой вдоль спины девушки, опустил руки ниже и, поддерживая ее за ягодицы, прижал к себе, Ноги у Эбби подкашивались. Внутри у нее, бушевало пламя, огонь, который зажег Таннер. Макнайт, лаская ее, гладил самые интимные места. А она… точно, так же, как в «Песне песней» Соломона восхищенный жених воспевал бедра своей невесты, она воспевала силу, мужество и красоту Таннера. Сжимая в ладонях его голову, она с наслаждением вдыхала запах его тела: запах пота, глины и самый сильный запах — запах мужчины.

Осмелев, Эбби скользнула языком внутрь его разгоряченного рта и замерла от восхищения: Таннер втянул ее язык. Вперед-назад, вперед-назад, язык и губы исполняли ритуальный танец любви, и огонь, сжигающий ее изнутри, разгорался с новой силой.

Молодые люди слегка отстранились друг от друга. Оба они были охвачены страстью. Таннер принялся губами ласкать ухо девушки. Он то слегка покусывал мочку, то проводил языком по внутренней поверхности уха, и, наконец, Эбби застонала. В ответ он прижался к ней, и девушка ощутила, что возлюбленный возбужден не меньше, чем она сама. Его фаллос требовательно бился, властно заявляя о себе. Эбби чувствовала удары разгоряченной плоти даже сквозь складки юбки.

Она вовсе не испугалась. В Эбби проснулось сильное женское начало. Он желал ее так же сильно, как она желала его; Эбби с восхищением ощущала волнующую плоть и страстные ладони, покоряясь требовательному зову природы. Нет, она не просто желала его, она его любила. Но любил ли он ее?

— Попроси меня остановиться, — горячо шептал Таннер прямо ей в ухо. Это была почти мольба. — Прикажи мне остановиться, пока не поздно.

Уже поздно. Эбби чуть повернула голову и бесстыдно поцеловала Таннера. Соски ее стали твердыми и упругими, она чувствовала тело возлюбленного через рубашку и жилетку. Эбби страстно прижалась к Таннеру, подстегивая желание, и без того рвущееся наружу. Губы ее требовали поцелуя. А он все еще пытался бороться с собой. И с ней.

— Эбби, ты сама не понимаешь, что делаешь.

Но она понимала. Или думала, что понимала. Таннер сдался. Он взял ее на руки и закружил. Он кружил ее так долго, что у Эбби голова пошла кругом и мир для нее перестал существовать.

В его объятиях она чувствовала себя как в волшебном сне. Потом Таннер опустил ее на зеленое ложе из осоки и дикого ячменя, снял шляпу, отстегнул ремень с чехлом для ружья, сбросил жилетку и рубашку. Эбби, раскинувшись на траве, лежала, боясь того, что должно было вот-вот произойти, и вместе с тем отчаянно желая, наконец, постичь священную тайну любви мужчины и женщины.

Макнайт расстелил для них тоненькое одеяло. Потом он протянул ей руку, и девушка поняла, что окончательное решение остается за ней. Он хотел ее. Его учащенное дыхание и глаза с поволокой не оставляли в этом никакого сомнения. Таннер был решительным человеком. Он мог быть жестоким и резким. Но принуждать женщину к любви он не станет никогда. В отличие от тех двух негодяев.

На секунду Эбби вспомнила ужас прошедшей ночи. Но, поборов страхи, она протянула руку возлюбленному, покоряясь зову плоти. Она отдается ему по доброй воле.


Они лежали на одеяле под сенью двух могучих тополей. Развесистая крона служила им шатром, отделяющим любовников от мирской суеты. Над ними веял ветерок, прохладный, освежающий. Неведомая ночная птица исполняла для них свою одинокую песню. Пожужжав немного, вылетело из-под зеленого полога какое-то насекомое. Во всем мире для Эбби остался только Таннер.

Макнайт опустился на колени и расшнуровал ей ботинки. Этот повседневный, обыденный жест показался ей глубоко личным, интимным, потому что он сделал это для нее. Потом Таннер скатал вниз ее чулки, а юбку приподнял к самым бедрам, чтобы ничто не мешало ему ласкать и гладить ее лодыжки, икры, колени.

Сердечко у Эбби билось так сильно, что девушка боялась, что оно не выдержит и разорвется от радости. Каждое прикосновение Таннера приносило все новые, неизведанные ощущения блаженства. Раздался тихий стон. Неужели это ее стон? Дыхание Эбби участилось. Неожиданно она задохнулась. Девушке захотелось вздохнуть глубоко-глубоко, а она не смогла вздохнуть совсем.

Руки Таннера скрылись под юбкой, и Эбби показалось, что она вот-вот потеряет сознание. Она чувствовала каждую шероховатость его горячих ладоней, давнишние царапины, невидимые глазу. Он гладил самые чувствительные места нежного девического тела, скрытые под юбкой. Неизведанное, пьянящее, ни с чем не сравнимое ощущение охватило Эбби.

Руки Таннера замерли, и Эбби открыла глаза. Макнайт снимал ботинки и носки, потом, не сводя с нее страстных глаз, спустил брюки.

В свете полной луны и любопытных звезд Макнайт стоял перед девушкой почти обнаженный, в одних длинных подштанниках. Такие же носил ее отец. Наверное, каждый мужчина их носит, подумала Эбби. Девушка часто видела среди вывешенного на просушку белья мужские подштанники и регулярно стирала папино нижнее белье, но она никогда не видела их на мужчине. Мягкая ткань дыбилась, не в силах сдержать неоспоримый знак мужественности, который, казалось, существовал сам по себе, отдельно от его владельца, символизируя собой силу и мощь творца и тайну для всех женщин. А Эбби испытывала потребность и желание приобщиться к тайне,