Грейс тихо стояла рядом с Майклом. Она, наконец, научилась с легкостью передвигаться по кухне. Пока Майкл мыл посуду, она ее вытирала.

— Спасибо, — произнесла она.

— За что?

— За такое подробное описание. Я прекрасно все представляю теперь.

В ней была такая кроткая доброта, что Майклу ужасно захотелось наклониться и грубо поцеловать ее, а заодно еще раз напомнить ей, что он может вести себя совсем не по-джентльменски под влиянием ее благородной души и красоты.

— Ну вот, — Майкл воспользовался шансом сменить тему разговора, — впервые у нас нет никаких дел, можно чем-нибудь заняться. Что будем делать? Кстати, за Жемчуг сегодня вечером присмотрит Тимми.

— Я бы предпочла присмотреть за ней сама. Это совсем нетрудно. — Грейс поставила в шкафчик две чашки и стала вытирать тарелки.

— Я взял с Тимми обещание присмотреть за ягненком также старательно, как это сделала бы ты. Знаешь, у тебя такой редкий талант общаться с животными, что придется мне в следующий раз дать тебе несколько уроков верховой езды.

У Грейс застыло лицо, когда она услышала его слова.

— Вижу, ты в восторге от подобной перспективы, — ухмыльнулся Майкл. — Но я уверен, ты бы стала прекрасной наездницей. — Он ласково пощекотал ей под подбородком. — Тебе повезло, что здесь слишком много снега, чтобы приступить к этому занятию. М-м-м, давай подумаем, чем заняться. Мы могли бы сыграть в карты. Делать ставки всегда было моей любимой слабостью, — посмеиваясь, сказал Майкл, видя удивленно поднятые брови Грейс. — Но не основной.

— Ты игрок? — напряженным голосом спросила Грейс.

— Что-то не так, дорогая моя? Все мужчины, даже джентльмены, здесь или там, обожают делать ставки. Много раз за последние две недели я таким образом выигрывал свой ужин.

— Но если тебе не везет, это может осложнить твою судьбу.

— Ну, человек делает то, что должен делать, чтобы выжить.

— Я ненавижу карточную игру.

— И почему, дорогая моя?

Грейс не поднимала глаз, продолжая вытирать последнюю тарелку, хотя она и так уже была сухая.

— Мой отец дважды выигрывал и проигрывал семейное состояние. Первый раз это случилось, когда я была совсем юной и мы жили на острове Мэн. Я помню уход прислуги и пустые стены… углы комнат, где раньше стояла мебель и висели картины. Второй раз он вложил деньги в проект какого-то иностранного канала… Мне было почти двадцать и… И это довольно обычная история.

— И? — подтолкнул ее Майкл.

— Меня как раз представили Лондону с обещанным приданым, сумма которого превышала тридцать тысяч фунтов.

— И именно тогда ты вышла замуж за Шеффилда?

— Нет. — Грейс замолчала и, казалось, засомневалась в своем решении продолжать рассказ.

Майкл не хотел торопить ее с продолжением.

— Наш особняк в Лондоне со всеми потрохами был продан на аукционе вместе с платьями, лошадьми и экипажами. И теперь ты собираешься мне сказать, что уверен в том, что я не любила лошадей по-настоящему?

— Нет, графиня. Я так не скажу. — Майкл ненавидел ее ужасную историю. В его собственной жизни печалей было предостаточно, и он предпочитал не распространяться на тему страданий.

— До этого, — помолчав, продолжала Грейс, — меня объявили красавицей и завидным уловом сезона. Мне было забавно, что меня сравнивают с рыбой. Но через некоторое время я действительно почувствовала себя рыбой, когда восемь джентльменов пытались поймать меня на удочку и положить в свои кофры жирное приданое. — Грейс посмотрела на свои руки. — Не знаю, почему я рассказываю это тебе. Мне надо написать несколько писем своим друзьям в Корнуолл. Они будут сильно беспокоиться.

— Все, что угодно, графиня.

— Я надоедаю тебе?.. — Грейс подняла на него голубые глаза.

— Ты пока еще не надоела мне. — На лице Грейс Майкл прочел все, что она не произнесла вслух. — Продолжай.

— Когда мы стали экономить, мнение обо мне вдруг изменилось, я не оправдала надежд, и меня объявили немного староватой для невесты. Новое мнение света обо мне лучше всех выразила графиня Хоум, которая отвергла меня по причине моей заурядности. Это было даже больше, чем полный провал. Меня отправили на остров Мэн раньше, чем мои родители сбежали в другой иностранный город в поисках еще одного грандиозного проекта.

— А как ты вышла замуж за графа?

— Когда несколько лет спустя родители умерли, мой кузен, являвшийся наследником, прибыл на Мэн со своим хорошим другом, графом Шеффилдом. И хотя из-за того, что он был намного старше, многие посчитали, что я вышла за него замуж по корыстолюбивым причинам…

— Но ты этого не делала, я в этом уверен.

— Джон Шеффи был одним из самых изысканных джентльменов, которых я имела честь знать, — опустив голову, сказала Грейс. Она опустилась на колени перед ягненком и погладила его по голове. — Мы вернулись в Лондон, но, несмотря на сильный дух моего мужа, у него оказалось слабое сердце, и вскоре после приезда он умер от лихорадки. Многие шептались, что мне повезло. Я получила надежный фундамент финансовой безопасности, запертый за дверями самых почтенных банковских институтов Лондона. И все это — за четыре коротких месяца. — Грейс подняла голову и посмотрела Майклу в глаза. — Они были правы.

— Дорогая моя, — покачал головой Майкл, — ты всеми силами можешь пытаться убедить меня, что ты была той самой коварной женщиной, которая охотилась за состоянием, но в отличие от лондонских глупцов я никогда этому не поверю.

— Существует хорошо известный факт, что страх нищеты порождает мотив. Но я действительно была счастлива и очень рада, что мне было даровано счастье, которое я нашла с лордом Шеффилдом. — Грейс сказала эти слова так тихо, что Майклу пришлось даже наклониться немного вперед, чтобы расслышать.

— Я бы поставил последний фартинг, что граф отдал бы тебе свое состояние еще два раза за удовольствие быть с тобой эти последние несколько месяцев, — с жаром заявил Майкл.

Грейс промолчала в ответ.

— Пошли, здесь все уже сделано, — сказал Майкл, наклонившись и поднимая ягненка, чтобы отнести его в сарай.

— Если не возражаешь, я бы очень хотела написать несколько писем, — сменила тему Грейс, глядя на ягненка.

Если бы она его меньше интересовала, Майкл, возможно, предложил бы что-то на свой вкус. Что-нибудь такое, что подразумевало бы постельное белье вместо листков белой писчей бумаги.

— Ну, хорошо, — согласился он. — Я верну ягненка, а после этого хочу взглянуть на книги в библиотеке.

Он галантно подал ей руку, чтобы помочь встать, но она обошлась без его помощи. Было совершенно понятно, что у нее нет желания продолжать то, что они начали вчера ночью.

Час спустя Майклу казалось, что он скоро сойдет с ума. Тишину в библиотеке нарушали лишь изредка потрескивавшие дрова в камине да легкое шуршание пера по бумаге, которую он нашел для Грейс. Эта красивая женщина, сидевшая перед ним, завладела его мыслями и воображением. Он снова и снова пытался сосредоточиться на великолепной книге, где описывались различные виды овец, которых можно было найти в Англии и Шотландии.

Майкл всегда, когда ему попадались книги, а это случалось редко, буквально проглатывал их. Видимо, Сэм, судя по переполненным книжным шкафам, тоже обожал книги. Майкл представил множество уютных, но одиноких вечеров, которые ожидали его впереди в этой комнате.

За окном с тяжелыми шторами сгустились сумерки. Майкл, чувствуя, как устали плечи, откинулся на спинку мягкого кожаного кресла и постарался не бросать взглядов на женщину, сидевшую перед ним, только все его усилия были напрасными.

Пока она писала, он изучал ее утонченный профиль. Ее очарование было безграничным, ее сердце — бесконечно добрым. И Майклу хотелось поубивать всех тех светских особ, которые утверждали, что она — бессердечная охотница за богатством. Господи, да она сама невинность, сама изысканность, в ней есть все, что хочет мужчина, и даже больше. А для него она — все, о чем он мечтал, все, что он никогда не сможет удержать рядом с собой.

Завтра он отправится искать Брауна.

Грейс посыпала письмо песком и тщательно вытерла пальцы. Майкл обратил свое внимание на книгу. В воздухе запахло расплавленным сургучом, потом Майкл услышал, как она отодвинула стул от небольшого секретера.

Грейс молча положила перед ним свое послание, и Майкл посмотрел на необыкновенно красивый почерк, которым она написала адрес. Было понятно, что буквы она выводила так же старательно, как штопала его одежду, как кормила ягненка и как прикасалась к нему вчера вечером. Майкл положил письмо на боковой столик рядом с собой.

— К утру снег примерно наполовину растает. Я отвезу письмо в деревню и еще наведу справки. — Майкл потер переносицу. — Скоро после этого ты и поедешь.

Неожиданно для себя он услышал шорох шелка и понял, что Грейс опускается перед ним, на колени.

— Я не знала, как сказать… — Краска густо заливала ее щеки.

— Что такое, дорогая?

— Моя рана хорошо заживает, и… И я чувствую себя намного лучше. Это, наверное, каша так подействовала или великолепный уход, который ты…

— Рад слышать это! — отрезал Майкл.

— Ну, то есть… я просто подумала, — после длинной паузы продолжила Грейс — я смогу заверить тебя… — Грейс замолчала, и в повисшей тишине треск соснового полена в камине показался оглушительным. Она отвела глаза от его внимательного взгляда, но не отступила. — Вчера вечером ты сказал, что не выносишь сожалений и не можешь дать никаких обещаний, и… и…

— И? — помог ей Майкл.

— И я сказала, что ничего не жду.

— Так. И?

— Как ты считаешь, это было бы очень неправильно или по-настоящему грешно… Я хочу сказать, что я — вдова. Я по-прежнему чту память о своем муже, и носила по нему траур. Но как ты думаешь, это было бы невежливо… Ну, то есть… Если бы тебе все еще хотелось…

Майкл прижался к ее губам, прервав поток чепухи, которую несла Грейс, и одним махом посадил ее к себе на колени. Всякий раз, когда он прикасался к ней, у него вскипала кровь в жилах, и Майкл лишался способности думать спокойно. Сейчас он пытался привести свои мысли в порядок, пока она не завладела всем его существом.

— Думаю, точнее, было бы сказать, что я хочу этого, — выдохнул Майкл. — Только, дорогая моя, ты скоро вернешься в свой мир, а я останусь здесь. Многие сказали бы, что это грешно и неправильно. Но я хочу этого. — Ему пришлось сдерживать себя, чтобы не сжать от нетерпения ее руки.

— Я тоже этого хочу, — очень тихо призналась Грейс.

Майкл отдавал себе отчёт в том, что происходит. Одно дело оказаться в ее руках среди ночи в постели. Но сейчас здесь, застигнутые в сгущающихся сумерках библиотеки, они были полностью одеты.

Он отказался позволить ей исчезнуть с его глаз, подняться наверх, раздеться и ждать его: В таком случае у нее будет слишком много времени, чтобы передумать. Он был эгоистичен и не мог допустить этого. Просто в его жизни было очень много случаев, когда обещание счастья вырывали буквально из-под руки.

И поэтому он позволил Грейс избегать его взгляда, пока он расстегивал и снимал ее платье. Заштопанная нижняя сорочка была настолько тонкой, почти прозрачной, что Майкл увидел под ней маленькие розовые бутоны сосков и почувствовал, как задрожали у него руки. Господи, он так хотел ее! Его вчерашние прикосновения к ней и ощущение ее нерешительных нежных рук только разожгли в нем страсть.

Те же мягкие руки уцепились за его грубую рубашку, и Майкл наклонился вперед, чтобы поторопить Грейс, снять ее, а потом откинулся на спинку огромного кресла.

Свет от камина освещал очаровательное лицо Грейс, ее светлые глаза потемнели, как зимние штормовые облака в Виргинии. Майкл взялся за один конец изящного банта, собиравшего вырез сорочки спереди, и потянул за него, стараясь не касаться того, что находилось ниже. Ни слова не говоря, он опустил сорочку и повязку и с облегчением увидел, что рана сухая и затягивается.

— Удовлетворен? — застенчиво пробормотала Грейс.

— Успокоился, — ответил Майкл.

Последний его страх растаял в вечерней тишине, и Майкл, крепче прижав ее к себе, встал с кресла только для того, чтобы нежно, очень бережно положить ее на толстый ковер перед камином.

— Разве мы не поднимемся наверх? — выдохнула Грейс.

— Нет. Не будем тратить время. — Одновременно с попытками снять с себя одежду, чтобы присоединиться к Грейс, Майкл бросил на пол большие подушки с дивана.

И тут он погиб, растворился в ощущении прикосновений к ней, к мягкому шелку кожи.

Целовать ее было все равно, что нырять в бассейн с прогретой солнцем водой и выныривать оттуда задыхаясь. Она была стихией, которую Майкл затруднялся описать, но, без сомнения, знал, что она имеет для него жизненно важное значение, и, потрясенный этой мыслью, еще крепче прижал Грейс к себе.