— Для меня важно не приданое, а счастье наших детей. Думаю, все наладится! — И Венаш, наполнив бокалы, предложил выпить за счастье молодых.

Друзья выпили.

— Чай, пожалуйста! — громко сказал хозяин дома.

Слуга сразу же вкатил столик.

— Оставь, мы сами разольем. Спасибо! — проговорил Ганга, стараясь быть как можно вежливее.

— Благодарю тебя, Венаш, ты мой истинный друг и брат! Такие слова услышишь только от настоящего друга.

— Все наладится. Не принимай так близко к сердцу все это. Справедливость восторжествует, и ты снова обретешь свое. Главное, не теряй присутствия духа!

— Спасибо, спасибо, дружище.

Посидев за чаем еще некоторое время, друзья расстались.

Когда за Венашем Бабу закрылась дверь, Ганге стало не по себе. Одиночество, как некое материальное существо, надвигалось на него, а страх сковывал сознание. Он снова погрузился в кресло и предался мучительным размышлениям.

Его мысли прервал резкий телефонный звонок. Ганга подошел к аппарату и посмотрел на него. Звонок неистово заливался, больно отдаваясь в ушах. На мгновение ему показалось, что он видит этот звук. Сжимая тяжелую трубку влажной рукой, он произнес традиционное французское «Алло!»

— Господин Ганга Дели? — хлестко, словно бросок кобры, ударил ему в ухо мужской тенор.

— Да, — сухо обронил он.

— Ваши акции обесценены, и вы, сами понимаете, кем теперь являетесь…

Ганга хорошо понимал, о чем говорил ему голос в трубке. Мысли его витали в ином измерении. Он положил трубку. Это напористое, организованное действо с целью захвата его дома — последнего, что у него осталось, окончательно выбило его из седла.

«Я — банкрот! О, всемогущий Вишну! Что делать? Что?! Дочь моя, прости!..» — сокрушенно думал он. Не чувствуя под собою ног, он медленно приблизился к секретеру. Раздался сильный пугающий крик, похожий на вопль кошки.

— Снова павлин! — произнес он почти беззвучно. Его дрожащая рука не могла попасть в замочную скважину. Наконец, он повернул ключ в замке и выдвинул тяжелый и длинный ящик…


В сердцах с силой захлопнув дверцу автомобиля, Венаш Бабу стал медленно подниматься по ступеням мраморной лестницы в затененный холл своего дома. Он холодно поздоровался со слугой и направился к себе. Но супруга, увидев его, радостно вскрикнула, подошла к нему и спросила, будет ли он пить чай со всей семьей.

Венаш, с трудом скрывая раздражение, поблагодарил жену, сказав, что чай он пил у Ганга Дели, а сейчас идет отдохнуть, поскольку неважно себя чувствует.

Его жена, моложавая и стройная особа по имени Кишори, женским чутьем уловила, что произошло нечто, весьма важное.

— Я надеюсь, ты все же поговоришь со мной перед сном? Мне хотелось бы посоветоваться с тобой об одном важном деле.

— Может быть, Кишори, но только не сейчас, умоляю тебя!

Кишори умолкла и, удовлетворившись обещанием мужа, удалилась в столовую, где сидели Анита и Авенаш, рассматривая красочные картинки какого-то американского иллюстрированного журнала.

Аните было скучно. Она так и не смогла полюбить этого видного, с длинными ресницами парня, который в свою очередь был холоден с ней, а порой и раздражителен. Но он умело это скрывал. Зачитываясь древними эротическими трактатами «Ратишастра», он, несмотря на свои познания, не смог пробудить в жене чувства любви. Роза ее тела не раскрывалась полностью от его прикосновений. Но причина этого таилась не в сексе, не в эротических искусствах, а в том, что, в сущности, они были разными натурами, как теперь оказалось.

Она — красива, поэтична, нежна и чувствительна к малейшей фальши. Он же — груб, горд и злопамятен. В свои двадцать лет он не смог получить образования, достаточного для того, чтобы занять приличную должность в одной из фирм отца или тестя, но главное то, что он не хотел работать. Он любил себаритствовать, как наваб, иметь много слуг, роскошь, богатство и целый гарем женщин, утопать в лени, похоти и чревоугодии и, вместе с тем, требовал к себе уважения и права повелевать.

Но Анита смиряла себя. Как и принято было, она считала, что муж для нее все: это — ее жизнь, любовь и свобода…

— Что-то мрачен отец сегодня, — сказал Авенаш, зевая.

— Да, невесел, — вздохнула мать. — Я схожу к нему.

— Не надо, не раздражай его. Он скоро сам придет сюда. Ты же знаешь, что он не может, чтобы не взглянуть перед сном на нашу прекрасную Аниту, — с иронией заметил Авенаш.

Анита потупила взор.

— А вот и он!

В столовую вошел Венаш в халате и комнатных туфлях.

— Так где же ваш чай, дорогая? — прогудел он хриплым басом.

— Сейчас, дорогой, сейчас!

За чаем разговор не касался никаких серьезных тем. Кишори то и дело бросала вопросительные взгляды на мужа, но он был непроницаем.

Молодые, поблагодарив за чай, поднялись к себе. Венаш и Кишори остались вдвоем.

— Что за дело, о котором ты хотела со мной посоветоваться? — наконец спросил супруг.

— Видишь ли, — прикрыв глаза густо накрашенными ресницами, начала Кишори, — почему бы Авенашу со своей Анитой не жить в великолепном дворце, который занимает один Ганга? Зачем он ему? Пусть купит квартиру, а дом отдаст и запишет на Авенаша.

— Ты с ума спятила, Кишори! Тебе все мало, мало! Вот уж воистину: стареют волосы, зубы, глаза и уши — не стареет лишь жадность, — с раздражением сказал Венаш, и его лицо залила краска. Он тяжело дышал. — Кишори! Я предупреждаю тебя: беден не тот, у кого мало, а тот, кто хочет большего. Угомонись! — он закашлялся и взял чашку, чтобы глотнуть чаю, но она выскользнула из его рук и разбилась о мраморный пол.

Кишори, вспыхнув, метнулась на кухню. Но вспомнив, что давно выставила служанку, поскольку есть бесплатная прислуга — Анита, взяла совок и щетку и стала убирать осколки.

— Все это должна бы сделать твоя любимица Анита! Но на сей раз уж уберу я, — приговаривала Кишори, вытирая тряпкой пол.

— У Ганга несчастье, — вдруг выпалил Венаш.

— Какое несчастье? — разогнувшись, спросила жена, мигая ресницами, с которых сыпалась тушь.

— Его компаньон полностью разорил его.

— Как разорил?

— Вот так и разорил. Долго тебе объяснять, да и ни к чему. Ты все равно не поймешь.

— Так, так! — и щетка выпала из ее рук, издав резкий дребезжащий звук.

С минуту они молчали.

— Хорошенькое дело! Он что, стал теперь нищим? А дом? Что с домом? — надвигалась она на мужа, словно разорился не Ганга, а ее собственный супруг.

— Кишори! Уймись! И убери щетку! Все! Я пошел спать! — прокричал Венаш, отчего вена на его шее вздулась.

— Нет! Нет! Дорогой, я этого так не оставлю! Что же он тебе сказал?

— Сказал, что приданого для дочери у него пока нет. Владельцем дома он еще является… Может быть, все еще уладится. Ведь это афера со стороны его компаньона.

— Афера? Плевать мне, афера это или нет, но если он не дает за дочерью приданого, пусть забирает ее назад!

— Кишори, ты нездорова! Иди проспись! Что с тобой?

— Со мной все в порядке. А вот что с тобой, известно одному Богу, — с этими словами Кишори взяла щетку и совок и, ворча, отнесла реквизиты чистоты на кухню.

Вернувшись, она застала мужа погруженным в раздумья.

Вошел слуга и позвал хозяина к телефону. Венаш неохотно побрел в холл.

— Да! Я господин Венаш Бабу. Что? Не может быть!.. — Венаш выронил трубку и, опершись о спинку кресла, схватился за сердце.

— Что с вами, господин? — встревоженно спросил слуга. — Госпожа! Хозяину плохо!

На его голос прибежала Кишори и помогла мужу сесть в кресло.

— Я сейчас, я сейчас, где аптечка? Ах, да! На кухне! Сейчас…

Минуту спустя, накапав в стакан сердечного лекарства, она подала его мужу.

— Выпей, и все пройдет! — твердым голосом сказала Кишори.

Венаш выпил содержимое стакана. Руки его дрожали.

— Тебе надо лечь. Приляг на диван.

С помощью слуги она подвела мужа к дивану.

— Подушку! — скомандовала Кишори слуге.

Тот мигом принес подушку.

Минут через десять Венашу стало легче.

— А что случилось? Что? — тихо, но настойчиво спрашивала жена.

— Ганга…

— Что Ганга? — переспросила Кишори, подсознательно догадываясь о несчастье.

— Ганга застрелился! — выдохнул Венаш и закрыл глаза. — Утром, — тихо добавил он, — мне надо ехать…

* * *

Муссон, вздымая пыль и ломая ветви деревьев, набросился на город. Тяжелые темные тучи полукругом валили со стороны Западных Гат. Знойный и душный воздух, уступая сильному напору влаги, откатывался к океану. Блеснула молния, и сокрушительный разряд потряс стены дома. Хлынул дождь.

— Началось! — раздраженно произнесла Кишори.

Спустился Авенаш. Почесываясь и зевая, он в расстегнутом халате прошел в столовую.

— Авенаш!

— Да, мама!

— Поди сюда.

Сын нехотя подошел к матери.

— Присядь, сынок.

— Что случилось? На тебе лица нет. Где отец? — захлопал глазами Авенаш.

— Случилось несчастье, — резко сказала мать, поджав губы.

Выглядела она ужасно. Под глазами — темные круги, следы бессонницы, неуложенные волосы, хриплый голос, в неподведенных глазах — испуг и затаенная злоба. В эти минуты она выглядела гораздо старше своего возраста.

— Твой тесть разорился. Он нищий. И, стало быть, твоя жена, не кто иная, как нищенка.

— О чем ты говоришь, мама? Что за бред в начале сезона дождей?

— Мало того, — продолжала мать, не обращая внимания на слова сына, — он застрелился.

— Кто?

— Известно кто! — воскликнула Кишори. — Ганга Дели!

— Не может этого быть! Такой джентльмен! Могучий мужчина. Это ошибка.

— Перестань нести чушь! — резко оборвала его мать.

Авенаш умолк.

— Твоя жена нищая. На все имущество наложен арест. На движимое и недвижимое.

— Есть подтверждение? — недоумевая, спросил сын.

— Неопровержимое. Отец был у него накануне смерти. Он ему сам и сказал. И что приданого для дочери у него нет.

— Как? — Авенаш открыл рот. — Нет приданого? А дом?

— И дома нет. Все арестовано. Тем более что он уже мертв. Кто будет судиться дальше? Некому.

— Чьих рук дело?

— Его компаньона.

— А…а! Все ясно! Аджит! Пройдоха еще тот! Да… Дела, дела… Что же теперь делать, а, мама?

— Не знаю! Решай сам. Но я тебе скажу, что при твоих данных ты заслуживаешь жены побогаче.

Она взглянула на сына. Тот опустил глаза. В голове у него был сумбур. Новый удар грома потряс стены. Потоки дождя пеленой стекали со стекол.

Авенаш, постояв в раздумье несколько минут, почесал затылок и, направившись к лестнице, стал медленно подниматься наверх, в спальню.

Анита была уже одета и закалывала волосы, когда вошел Авенаш. В комнате все было прибрано, ухожено и сияло чистотой, из-за опущенных жалюзи и ливня стоял полумрак. Анита включила торшер и посмотрела на вошедшего мужа.

— Анита!

— Да? Я тебя слушаю. Что-то случилось? Отчего ты такой бледный? Плохо спал?

— Нет. Просто дела у твоего отца сложились драматично.

— У моего отца? Какие дела? — моргнув длинными ресницами, спросила она с улыбкой.

— Он разорился. Вернее, его разорил компаньон.

— Господин Аджит?

— Да.

— Подлец! И что же теперь будет?

— Не знаю. Но приданого твой отец тебе не даст.

— Не может такого быть! Ведь у нас есть еще дворец — наша фамильная гордость.

— Его, наверное, тоже заберут, — сухо сказал Авенаш.

— Глупости. Все еще образуется. Есть суд и есть, наконец, справедливость. Господь нас хранит. И ты не волнуйся, милый, все обойдется. Я сегодня же схожу к отцу и все разведаю поточнее… — она перевела дыхание. — Каково ему теперь! Его надо успокоить! Я сейчас же еду к нему! Ты меня отвезешь?

Авенаш молчал.

— Ты молчишь? Почему?

— Возьмешь такси.

— Авенаш! — тихо сказала Анита и взяла мужа за плечо.

— Не прикасайся ко мне! — зло сверкнув глазами, проговорил он и, резко повернувшись, вышел из спальни.

* * *

Это жестокое решение Авенаш принял окончательно.

«Пусть убирается куда угодно. Мне не нужна жена без приданого. Не хватало мне еще влачить жалкое существование с такой особой. У меня, наконец, есть Радха. Она не так богата, но все-таки!» — раздумывал он, склонившись над дымящейся чашкой кофе.

Вокруг него увивалась мать.