«Молодость! — грустно подумалось ей. — Скоро и она пройдет».

Отмахнувшись от невеселых мыслей, она быстро зашагала к хижине Берджу, ставшего ей таким дорогим…


Ночь была душной. Крики павлинов раздражали Берджу. Он лежал у стены на одеяле. Глаза его были открыты, голова раскалывалась от мыслей. И как он ни старался, уснуть ему не удавалось.

«Надо же такому случиться! Какой же я глупец! Поверил женщине! Да что я! Детей жаль. Они, бедные, так полюбили ее! Но и я не смогу теперь жить без нее… Что делать? Как было все спокойно до того, как Анита появилась в моей жизни! А все мечты… Разве может полюбить меня, бедного фокусника, такая женщина?»

Его мысли прервали тихие всхлипывания. Он прислушался. Встал и подошел к дочери. Алака плакала, лежа на спине. Ничего не сказав, Берджу вернулся на свое место. Бету тоже не спал, время от времени шумно вздыхая.

«Вот незадача! Угодили мы всей семьей в западню. Ну, ничего… Что-нибудь придумаем. Наверное, надо уехать куда-нибудь. Может, со временем дети забудут ее. Время вылечит все! Довольно, Берджу, — уговаривал он себя. — Это господь приоткрыл завесу, и ты на мгновение увидел счастье, а теперь успокойся, хватит… Будь мужчиной!»

Он полюбил Аниту всем своим существом, всей душой, и при одной мысли о том, что она обманула, предала его, Берджу становилось плохо, и он стал уговаривать себя:

«Просто так получилось. У нее неполадки с мужем. Но муж, как бы ни мучил свою жену, а все-таки имеет на нее права. Почему она ушла? Я ведь не выгонял ее. А может быть, ей стало стыдно? Может быть, она еще вернется? Наверное, надо поискать ее! Но где?» — терялся он в догадках.

— Отец! — послышался страдальческий голосок Алаки. — Позови маму! — Эти слова больно ранили сердце артиста. — Отец! Я к маме хочу! — не унималась Алака, всхлипывая. — Без мамы я ни за что не усну…

Берджу молчал, не зная, что ей ответить. В тишине раздавались тихие, разрывающие его сердце всхлипывания малышки, которая звала мать в эти снова осиротевшие стены.

— Отец! Маму надо вернуть! — с тоской в голосе тоже захныкал Бету.

«Ну, началось! — подумал раздосадованный отец семейства. — Ну что я могу сделать?!»

Волна раздражения медленно, но верно подтачивала его выдержку. Глубоко страдающие души детей давили на психику Берджу. И он не сдержался. Вскочив, как ужаленный, со своего ложа, он громко «повелел» Бету и Алаке прекратить бесполезные просьбы и оставить все надежды, но они не унимались.

— Замолчите! — снова закричал Берджу. — Кто вас кормил? Кто вас поил? Кто вас вырастил, неблагодарные, кто?! А? — с горечью спрашивал он их, подавляя слезы обиды, которые наворачивались на глаза.

Но эта словесная атака не принесла желаемого результата. Дети еще больше разволновались и громко заплакали.

— Замолчите, неблагодарные! — повторил он, впадая в гнев. — Замолчите!..

Алака, сжавшись от страха в комочек, закричала во весь голос. Берджу забегал по комнате, не зная, что предпринять.

— Замолчи! Перестань плакать! — набросился он на дочурку, чувствуя, что больше не вынесет этого. — Перестань! Выпорю, если не перестанешь плакать! — тихо, но грубо и внушительно предупредил он ее.

Бету затих совсем, но девочка продолжала всхлипывать. Схватившись за голову, Берджу вышел из дома и сел во дворе, но так и не смог сомкнуть глаз до самого утра. Глядя на бесчисленные молчаливые звезды, он вспомнил и перебрал до мельчайших подробностей всю свою жизнь. Вспомнил своего отца, свою мать, которые рано ушли туда, к звездам, оставив его одного мучиться на этой земле…

«Может быть, они видят меня, и души их плачут сейчас вместе со моей… Разве мало мне, Господи, забот о хлебе насущном, забот о малых детях? Зачем, Всевышний, ты послал мне еще одно испытание?» — Берджу стал молиться и вспоминать свое детство.

«Скорее бы утро, — вздохнул он. — Сможем ли мы завтра выступать? Вряд ли. А надо бы…»

Отделившись от синего мрака бездны, скатилась и погасла сначала одна звезда, потом другая, потом еще и еще… Показался тонкий, как дужка ведра, только что народившийся месяц. Берджу, нащупав в кармане анну — мелкую монету, «показал» ее молодому месяцу…

«Деньги! А зачем мне они теперь? — без всякой надежды на будущее подумал он, но вдруг опомнился. — Нет, все же нужны! У меня дети, мое будущее!» — заключил он, влекомый особенной силой, неведомой ему, таинственной, как Бог, как Вселенная, как сама жизнь и ее цель…

«Не смогу я без нее, — пришел он к выводу. — Что же мне делать?» Берджу впал в полное оцепенение. Его мозг утомился, но спать он не мог и лежал неподвижно, не в силах расстаться со своими упрямыми мыслями…


Прокричали третьи петухи. Берджу с трудом поднялся на ноги, подошел к колонке и подставил голову под живительную струю воды. Затем сделал несколько жадных глотков и почувствовал некоторое облегчение. Но ощущение потери, беспомощности парализовало его волю. Он сел на пороге, опустив свою «горемычную» голову на грудь.

«Смейся, паяц, над разбитой любовью», — вспомнились ему слова из итальянской оперы. — Она прекрасна, словно ягоды гунджи! Отчего она ушла? Ушла, не сказав ни слова?! Погубила она меня! Погубила! — убивался Берджу. — К кому обратиться за советом? Кто мне поможет?!» — Он едва сдерживал слезы.

— Анита! — вырвалось у него, и ему почему-то стало страшно. Откуда-то шумно выскочила цесарка и суматошно закудахтала. Берджу вздрогнул. На горизонте задрожал первый луч солнца. Защебетали воробьи. Где-то надрывно каркала ворона. Надо было что-то делать, а что, артист не знал.

— Анита! Анита! За что?! — шепотом приговаривал он.

Вдруг ему показалось, что он слышит шаги. Он поднял голову и увидел приближающуюся женскую фигуру. Это была Анита. Берджу вскочил на ноги и испуганно протер глаза.

«Это галлюцинация или видение, — подумал он, — я же звал ее». Его руки дрожали. Он еще раз протер глаза, но «видение» не пропадало…

— Вы?! — неуверенно спросил он.

— Да, я! Доброе утро! Сурья намаскар, Берджу.

— Да здравствует солнце, Анита! — тихо произнес он ей в ответ.

«Опять пришла посмеяться надо мной! Но у нее ничего не выйдет на сей раз!» — твердо решил комедиант и заявил:

— Зачем вы только появились в моей жизни, Анита? Зачем привела вас судьба ко мне и моим детям? Это жестоко! — и он подошел поближе к ней.

Анита была грустна. Печальный и скорбный взгляд ее глаз светился каким-то неземным светом. На ней было светлое красивое сари, а в руках — сумка. Она влекла к себе Берджу с какой-то непреодолимой силой, как влечет сама жизнь со всеми своими чарами и муками, тревогами и радостями. Ему захотелось обнять ее и позабыть обо всем… Но вопреки этому он продолжал сетовать на свою судьбу и укорять Аниту.

— Жалкий бедняк Берджу отдал детям все, что мог: свою любовь и нежность! До вашего появления мы жили спокойно… — Он глубоко вздохнул и продолжал, понизив голос: — Вам, конечно, безразлично, что обманутый вами фокусник несчастен…

Анита смотрела на него широко открытыми понимающими глазами, полными любви и страдания.

— И вам все равно, что его ни в чем не повинные дети не спят по ночам от горя…

По улице с шумом двигалось, поднимая клубы пыли, стадо овец. Пастух, щелкая кнутом, глухо поругивался. Фазаны, цесарки и куры с кудахтаньем разлетались по сторонам. Когда улеглась пыль и восстановилась тишина, Берджу вытер рукавом росинки пота, выступившие на лбу, и сказал отчужденным, дрожащим голосом:

— Госпожа! Слепому от рождения свет не нужен, он его не знает. Но ослепшему всю жизнь будет не хватать света… — его голос становился ровнее, слова без усилий лились из глубины его страдающей души, которые с глубоким пониманием вбирала в себя другая, не менее страдающая душа, душа Аниты.

— Вы поступили жестоко с моими детьми! Они от рождения привыкли к тому, что у них нет матери… А вы привязали их к себе лаской, изображая материнскую любовь. Вы заставили несчастных детей поверить в нее… Если вы замужняя женщина, то должны были красить суриком пробор на голове! — с негодованием подчеркнул Берджу. — И носить брачное ожерелье! Вы заманили в ловушку меня и моих детей… — Спазмы сдавили ему горло, и Берджу умолк. Через несколько минут дыхание восстановилось и он продолжал: — Это дети, госпожа! Отнимите у них игрушку, и они заплачут. Но если отнять у них материнскую любовь, я не знаю, что с ними будет! Это не игрушки. Как их утешить? — он посмотрел на Аниту, которая неподвижно и молча стояла перед ним. Берджу откашлялся. — Если есть такое средство, я достану его. Но материнская любовь… где можно купить ее?! — подняв руки вверх и обратив к небу глаза, вопрошал Берджу, словно обращаясь к Всевышнему. — На каком базаре? Научите! — он замолк и сел на порог.

Анита все понимала. Она не возражала бедному артисту. Ведь он ничего не знает о ее судьбе и поэтому — прав.

— Вы погубили моих детей и меня, госпожа! — жестко сказал он. — Вы разрушили наш мир. Но теперь мы не хотим смотреть золотые сны… Я постараюсь сделать все, чтобы дети забыли вас! — он встал и прислонился к косяку двери.

Анита выронила сумку. Тихая слеза, «жемчужина страдания», скатилась по ее щеке. Она опустила голову, и Берджу увидел, что ее плечи вздрагивают от беззвучных рыданий.

— А как быть мне?.. Как мне забыть их, а? Как мне без них жить дальше?! И без тебя я тоже не смогу! — сквозь слезы с трудом выговорила она.

— Перестаньте! — резко оборвал ее Берджу. — Не пытайтесь обмануть меня, как маленького ребенка. В мире денег я, может, не стою и рупии. Но мне хочется верить, что среди честных и добрых людей меня ценят! — искренне закончил он. В этих словах была его сущность, его мировоззрение.

— Ах, Берджу! Ты заблуждаешься! — воскликнула Анита, тронутая его мудрыми словами, словами человека, несущего на себе грехи других людей, человека правдивого, страдающего, любящего и любимого ею. — Я сейчас все расскажу тебе! Выслушай меня, пожалуйста! — попросила она его. Губы ее дрожали. — Тебе сказали, что я обманщица и замужняя женщина. Но ведь ты не знаешь, что кроется за этими словами! — со слезами сказала Анита — сирота, гонимая всеми, потерявшая родителей и все, что у нее было, жертва человеческой зависти, алчности, подлости и стяжательства.

— Берджу! Сегодня я ничего от тебя не утаю… — с большим внутренним убеждением промолвила женщина. Берджу невольно вздрогнул и посмотрел на нее. Сердце его затрепетало и потянулось навстречу этой красивой, благородной и такой несчастной дочери брахмана. По ее лицу текли горькие слезы. Берджу становилось не по себе.

— Ты узнаешь всю правду! Венаш Бабу был другом моего отца с детства и попросил моей руки для своего сына. Я родилась в богатой, обеспеченной семье. Мой отец — брахман. Моя мать умерла, когда мне было девять лет. Воспитанием моим занимался отец. У нас был великолепный дом старинной архитектуры. Его построил дед моего отца, то есть мой прадед. Отец владел манговой рощей под Пуной, землей и несколькими предприятиями. Его компаньон, воспользовавшись доверием отца, разорил его. Суд отнял у нас все. Даже дом пошел с молотка. Отец не вынес этого и умер.

Узнав о том, что я осталась без гроша в кармане, без приданого, свекровь выгнала меня. Я умоляла ее и Авенаша пощадить меня, но все было тщетно. Это не люди, у них нет сердца.

Авенаш прекрасно знал, что у меня никого больше нет, что он — моя единственная защита. Но несмотря на это, назвав меня бесприданницей, потаскухой и другими грязными словами, сбежал от меня. Я умоляла свекровь пожалеть меня, но она была неумолима. Так я оказалась на улице, без средств к существованию. Несколько раз я пыталась покончить собой… — Анита замялась, — но твои дети спасли меня дважды. Первый раз, как тебе известно, они полуживую вытащили меня из колодца, а второй раз спасли от самоубийства в храме, спасли своей любовью. Я почувствовала, что кому-то нужна, что я должна жить хотя бы ради этих сирот, которым так нужна материнская ласка и которые дали мне жизнь, веру и любовь! Они и ты, Берджу. Я не смогу жить без тебя и детей! — Она вытерла слезы концом сари и сказала горестным безысходным тоном: — Теперь суди сам, обманщица я или жертва?.. Кого из вас я обманула? Может, этих невинных детей, которых люблю, как родных? Или тебя, Берджу? — она внимательно посмотрела на него, ища ответа в его глазах. — Если ты считаешь меня виновной, то я уйду. Но знай, что для меня нет страшнее наказания, чем разлука с твоей семьей! — Анита умолкла.

Берджу охватили сложные противоречивые чувства. Он был потрясен. Он не находил слов. Подойдя к Аните, он взял ее за руки. Правую ее руку он прижал к своему сердцу и просто сказал:

— Простите, если сможете! Вы — воплощение чистоты и любви. А я… Боже мой, вот болван, как я вас только не называл, — смущенно улыбаясь и потирая затылок, говорил артист, стараясь собраться с мыслями.