В. Андреев - Встреча влюбленных

— А-а-а! Да, да… — рассеянно произнес «Акбар».

Не успела секретарша выйти, как раздался резкий телефонный звонок, который заставил адвоката вздрогнуть. Он зацепил рукой чашку с чаем, разлив его по столешнице.

— Господин адвокат Чатури? — послышался в трубке грубый мужской голос.

— Да! — ответил верный слуга законности и провел рукой по влажному лицу. Его крупная плотно сбитая фигура напряглась.

— Вам бы не помешало быть более сговорчивым со своими клиентами! Если до завтрашнего утра вы не выдадите заключения по делу Аниты Дели тому, кому следует, говорить с вами будем иначе…

— Плевать мне на вас, мерзавцы! — презрительно сжав губы, произнес Чатури, когда в трубке застонали короткие гудки.

На следующий день, войдя в кабинет шефа, Сита застала его склоненным над толстой папкой дела Аниты Дели. Он снял очки в массивной оправе и с удивлением посмотрел на секретаршу.

— Бабба! Так рано?! — воскликнул он. Его рот расплылся в широкой улыбке, отчего щеки поползли вверх, как песчаные дюны в пустыне, гонимые ветром, и заслонили глаза, так что видны были только верхние веки и полоски редких черных ресниц, словно вехи, обозначающие место погребения источников влаги и зрения.

Чатури принадлежал к касте писцов — каястх, которая по иерархической лестнице находится рядом с брахманами.

— О, великий из великих! Вас приветствует ваша рабыня! Она готова, если вы прикажете, принести чай!

— Боу-ди! — почтительно обратился он к женщине. — Скажите, а как по-арабски «великий»? — его щеки вновь поплыли к глазам. Улыбка, лукавая и победоносная, вновь расцвела на его добродушном лице.

Сита зарделась.

«Боже, неужели он догадался?!» — подумала она и сказала:

— Ваша проницательность потрясает меня, господин Чатури!

— По-арабски великий — «акбар», моя дорогая пери! — воскликнул он и тоненько захихикал. — Император Акбар был низкорослым и толстым, но это не мешало ему быть, вернее стараться быть, великим.

— Это так, — стыдливо опустив глаза, промолвила секретарша и положила перед ним уже заготовленную карточку учета. — Здесь имя, номер телефона и адрес импресарио Аниты Дели, шеф.

Чатури одобрительно кивнул головой и взял карточку в руки.

— Анита здесь, в Бомбее. Изредка она дает представления в «Эросе». Ее адреса они не знают и посоветовали обратиться к ее импресарио.

— Хорошо, Сита! Ты молодец! — он немного помедлил и попросил принести чашку чая с печеньем.

Когда Сита вышла, мягко ступая по ковру, он быстро набрал номер полицейского участка и попросил лейтенанта, своего однокашника, работавшего в сыскном отделе.

— Мною заинтересовались, как я и предполагал. Пока их нет, — скороговоркой сообщил он в трубку, — я думаю, они придут не сюда…

— Не беспокойся! За твоей конторой уже следят. Обрати внимание на велосипедиста в голубой ангочхе. Это наш человек, — успокоил его друг.

— Спасибо! — и адвокат ласково положил трубку на рычаг. «Опять эти «издержки» профессии!..»

Не успели еще птицы склевать остатки поминального пинда — мелких шариков из вареного риса — по усопшему Венашу Бабу, а неугомонная и алчная бенгалка Кишори уже носилась по дому, меча громы и молнии налево и направо, словно совершая обряд прихода огня.

Зависть испепеляла ее. Черные глаза в ореоле мелких морщин подергивались. Щеки обвисли. Некогда гибкое и изящное тело истощилось и, казалось, состоит из одних туго натянутых жил, за которые, садистски ухмыляясь, дергает демон тьмы. По ночам она просыпалась в холодном поту. Ей снилась гроза, дождь, крик ребенка и пронзительный вопль снохи. Злодейку била мелкая дрожь, зубы стучали, и она долго не могла уснуть. Эти кошмары стали повторяться все чаще и чаще… Бессонница изводила Кишори. Ее воспаленный мозг требовал разрядки.

«Месть! Меня спасет только месть! Мой сын — наследник всего! Он — хозяин! А эту тварь надо уничтожить!» — не раздумывая, решила она.

— Что с ней делать, ума не приложу! — бросила она Авенашу в надежде, что он поймет ее намек. — Упрямой оказалась! Кто бы мог подумать?! — Ей показалось, что сверкнула молния. Кишори вышла на террасу. Небо было чистое, безоблачное. Стояла пора «созревания роз» — бабье лето. В ужасе схватившись за голову, она забегала по комнате кругами.

— У, несчастное отродье! — проклинала она Аниту, и перед ее глазами вновь заплясали картины «выдворения» снохи из дома. — Я, наверное, схожу с ума! — возмущенно сказала мамаша и с криком рухнула на толстый ковер, смягчивший удар бренных костей о мрамор.

Авенаш медленно подошел к матери и лениво помог ей подняться.

— Что делать? Что делать? Надоело мне все это! Пора кончать! — ворчал он.

— Да, да, сынок! Надо что-то предпринять! Нельзя упускать такое богатство, такой дворец! Я схожу с ума от одной мысли о том, что мы можем потерять все это!

— То, что частная собственность священна и неприкосновенна, — лозунг для дураков! — в бешенстве закричал сынок. — Я прикоснусь к этой собственности! Еще как прикоснусь!..

— Это богатство — твое, Авенаш! Зачем оно ей, этой никчемной твари?!

— Ты права, мама! — Авенаш сел на диван и, чтобы успокоиться, извлек из сигарницы сигару и закурил. Выпустив струю дыма в окно, он продолжил свою мысль: — Но мне кажется, с ней этот вопрос не решить, не уладить…

— Значит, придется обратиться в суд? — растерянно спросила Кишори, и на ее лице застыла гримаса неутоленной жажды мести.

— Какой там суд, если адвокат на ее стороне! К тому же, если панчаят ее касты узнает правду о том, как мы с ней поступили… — он многозначительно посмотрел на мать. — Нет, о суде и думать нечего! Кроме того, дело осложняется еще одним фактом… — потеряв самообладание, Авенаш бросил сигару на ковер.

— Сынок, что с тобой? — мать бросилась к его ногам, подняла дымящийся окурок и положила его в пепельницу. — Какой еще факт? О чем ты? Наше богатство должно принадлежать нам, а не ей! — не сдавалась старуха, ослепленная злобой и алчностью.

— Я слышал, она обвенчалась с этим бродягой — комедиантом…

— Неужели это правда?! — взвизгнула Кишори, молитвенно сложив руки. — Господи! За что такое наказание?! Ну и тварь, ну и потаскуха! Да я задушу ее собственными руками! Шлюха подзаборная! — Она схватилась за голову, пальцы ее судорожно сжались, выдернув из прически седую прядь. Ее вид был ужасен и жалок. В ушах у нее снова прогремел гром, перед глазами сверкнула молния. Кишори со стоном упала на пол и забилась в истерике. На посиневших губах показалась пена.

Авенаш не на шутку испугался.

«Не умерла бы, — подумал он. — И где это Радха запропастилась, почему не звонит?»

Не без труда ему удалось водворить мамашу на диван. Она все еще продолжала стонать и всхлипывать. Минут через пятнадцать Кишори стала приходить в себя, и Авенаш велел слуге приготовить кофе. Тот быстро исполнил приказание и поспешно удалился, даже не спросив, не нужно ли чего еще. В другой раз Авенаш не спустил бы ему этого, но сейчас было не до него. Он знал, что верный слуга покойного отца ненавидит его.

— Ну ничего, я их всех заставлю любить меня! Они будут целовать мне пятки! — прошипел он. — Не в суд надо обращаться, мать. Обращаться придется не туда… — Он допил кофе и, резко поднявшись с кресла, добавил зловеще: — В этом деле понадежнее будут другие люди… — и пошел к выходу. Резко хлопнув дверью, Авенаш спустился вниз, сел в машину и уехал. Через час он разговаривал с Гафуром.

Уголовник, слегка сутулясь, расхаживал по своему убежищу — полуразрушенному старому зданию цирка. Его «приближенные» ходили на цыпочках и заискивающе улыбались. Авенаш, хрустя щебенкой бетонного пола, подошел к Гафуру и поприветствовал его. Тот, с трудом скрывая презрение, бросил:

— Говори, чего пришел? — и отвел в сторону свои буйволиные глазки. В этот момент он напоминал Нандина — быка Шивы, а его клиент — по меньшей мере «скакуна» Шиталы-деви, то есть осла, ибо богиня оспы Шитала ездила на осле. Именно это сравнение пришло на ум Гафуру.

Авенаш дрожащими руками извлек из портмоне ассигнации и протянул бандиту.

— Вот двадцать пять тысяч. Это задаток, остальные я…

— И остальные от меня не уйдут, — прокаркал тот, — но сумма будет вдвое больше этой, — и поднял на клиента свой непроницаемый взгляд. Через несколько секунд он смягчился и заговорил повежливее: — Ты вот что объясни: ее одну убирать или еще кого? О смерть! Вечная моя спутница! — продекламировал он скрипучим голосом.

— Да, да! — оживился Авенаш. — Я совсем забыл… еще и адвоката! — злорадно добавил он, и его глаза сверкнули отнюдь не небесным огнем.

— Опять адвоката! — взревел Гафур. — Сколько можно! — и он забегал по пыльному мрачному помещению цирка, словно средневековый мавр. Потом почесал грудь, на которой красовалась татуировка, изображавшая косматого орла с широко раскинутыми крыльями, несущего в когтях женщину, и согласился: — Ладно, придется избавиться еще от одного адвоката!

Авенаш сложил руки у подбородка и тихо удалился.

Приближалось время праздников. Индийская осень — это символ яркости, радости, жизнеутверждения и расцвета. Повсюду, где только есть кусочек незанятой земли, росли и цвели розы.

Скоро по всей Индии будут праздновать Дасеру, торжественно и пышно. Дасера — значит «десятидневница», потому что этот праздник длится десять дней. Его же называют и Наваратри — «девятиночница», потому что девять праздничных ночей лежат между этими десятью днями. Дасера — это праздник, который призван утверждать в сердцах людей веру в то, что добро обязательно победит зло, и справедливость восторжествует на земле во что бы то ни стало. В эти дни особо почитают всех богов и героев, которые боролись с демонами зла и побеждали их; происходят торжественные моления перед изображением Дурги — Великой матери, супруги бога Шивы, — идет Дурга-пуджа. Происходит много мистерий, театр выходит на улицу.

Семья Берджу усиленно готовилась к празднику, тщательно отрабатывая все элементы и мизансцены своей программы. Берджу посоветовал сыну каждый день, утром и вечером, упражняться в приемах дзю-до, которым он учил его с малых лет, а также прыгать, бегать и делать несколько йоговских асан.

Хануман, священная и сильнейшая на земле обезьяна, умеющая перелетать в ветки на ветку быстрее мысли, вдохновлял Божанди на сложнейшие «антраша», которым ее учил хозяин.

Бахадур не позволял себе лениться, а опытный глаз Берджу следил за его диетой, поскольку его супруга и помощница то и дело подкладывала в заветную миску пса две-три лишних косточки.

Анита разучивала с Алакой сложнейшие па танца катхак.

Бету, помимо флейты, осваивал ситару и неустанно тренировал тело. После праздников ему предстояло идти в школу.

Берджу был строг, но справедлив. На него никто не обижался. Наоборот, все были им довольны…

* * *

Утром следующего дня адвокат Чатури «получил» долгожданный звонок. Ему предложили срочно приехать в район доков.

— Там вас увидят и подойдут.

— Ясно! Я буду, как условились, ровно в шесть! — сказал адвокат и, повесив трубку, сразу же набрал номер своего друга, лейтенанта, и сообщил ему, где назначено свидание.

— Ничего не бойся! Мои люди проследят за этим! — ответил ему сыщик.

Чатури, пыхтя, собрал папку с ненужными бумагами, положил туда «браунинг» и вышел на улицу.

Он сел в такси, и через несколько минут машина уже неслась по Фрир-роуд, вдоль залива Харбур. Впереди замаячили доки — «Виктория» и «Принсес». Расплатившись с водителем, он неспеша вышел и, взяв папку под мышку, медленно направился вдоль высокой бетонной стены. На противоположной стороне улицы он увидел велосипедиста, который подкачивал переднее колесо. На его голове красовалась голубая ангочха. Взгляды их встретились, и они сразу поняли друг друга. За поворотом Чатури увидел никелированный бампер какого-то автомобиля. Неожиданно он услышал за своей спиной приближающиеся шаги, но оглядываться не стал. Тощий и высокий человек в дхоти и грязной чалме, бросил ему, обгоняя:

— Господин Чатури, следуйте за мной!

Адвокат, ни слова не говоря, последовал за незнакомцем.

«Усы у него наклеены», — отметил Чатури.

В мочке правого уха проводника блестела, покачиваясь, латунная серьга.

Метров через сто незнакомец остановился около небольшой двери. Толкнув ее ногой, «аскет» сделал адвокату знак, что можно войти.

Очутившись в прохладной тьме затхлого цоколя, Чатури расстегнул папку и нащупал «браунинг», но не стал перекладывать его в карман брюк. Справа он увидел слабый желтый свет: на обшарпанном столе горела масляная лампа. Рядом со столом он увидел силуэт грузного мужчины, который сразу «взял быка за рога»: