Послав Майло сообщить жене, что они непременно пойдут в оперу, маркиз направился в библиотеку, где Виктория оставила ящик с рисунками Томаса. Сев за стоявший посреди просторной комнаты стол, он придвинул к себе деревянный ящик, развязал кожаные ремешки, которыми он был связан, и осторожно открыл. На первом рисунке был запечатлен Кристофер, когда ему исполнилось шестнадцать; его волосы, как всегда, находились в буйном беспорядке, а лицо освещала открытая улыбка.

Виктория оказалась права — даже на непрофессиональный взгляд рисунки казались великолепными; некоторые из них изображали имение Олторпов — деревья на берегу озера, конюшни и сам огромный старый дом. Рисунки не подсказали, кто мог убить брата, но многое поведали о спокойном, задумчивом Томасе. У него, вероятно, было хобби зарисовывать знакомых пэров. Поскольку Син ни от кого, кроме Виктории, не слышал упоминаний о занятиях живописью бывшего лорда Олторпа, Томас, вероятнее всего, делал зарисовки по памяти, а не с живых людей. На нескольких листках можно было увидеть его хорошего друга Остина Ховарта, графа Кингсфелда, на лошади и в одежде для охоты, леди Грейсон, бабушку Августу, лорда Ходжеса и мисс Пикеринг.

Осторожно вынув из ящика очередной рисунок, Синклер замер: на нем, в окружении смутных безликих фигур, без сомнения, представляющих ее многочисленных женихов и поклонников, перед ним предстала леди Виктория Фонтейн. Их занятие любовью не утолило его тяги к ней.

На портрете прядь темных вьющихся волос упала ей на лоб, а выражение глаз показывало, что она точно знала, чего хотели окружающие ее мужчины.

Итак, Томас нарисовал Лисичку. Был ли он одним из ее поклонников, Синклер не знал, она говорила, что они с Томасом всегда оставались друзьями, но не близкими. Говорил ли он ей что-то, чего, возможно, она даже не поняла?

Кончив рассматривать рисунки, маркиз осторожно положил их в ящик и вновь крепко завязал его. Это были последние и самые личные веши, оставшиеся от брата, и он решил вставить их в рамки, а затем поместить в портретном холле в Олторпе. Томас, несомненно, почувствовал бы смущение, увидев свои рисунки выставленными на всеобщее обозрение, но Синклер хотел, чтобы воспоминания о жизни брата не ограничивались гроссбухами и официальными бумагами.

Теперь ему предстояло решить, где провести вторую половину дня — отправиться ли на Пэлл-Мэлл в один из клубов или продолжить нелегкую работу по разборке вещей на чердаке, чем он начал заниматься вскоре после возвращения в Лондон и прекратил, когда в доме появилась Виктория. Теперь, когда она знала, чем он занимается и почему, попытка хранить что-либо в секрете больше не имела смысла.

Маркиз отодвинулся от стола и тут почувствовал, как кто-то трется о его ногу. Он взглянул вниз и увидел большого бело-серого кота.

— Лорд Бэгглс, привет! — Он нагнулся и почесал кота за ухом. — Я вижу, ты простил меня.

Вместо ответа кот прыгнул ему на колени и свернулся в большой шар мягкого меха; его мурлыканье все набирало силу, пока не стало напоминать звук вращающихся жерновов мельницы. Син продолжал гладить его, желая отдалить посещение чердака еще на несколько минут. С улицы доносились отдаленные крики, походившие на спор торговцев, и он не обратил на них внимания.

Внезапно дверь библиотеки с шумом распахнулась.

— Беда, Син! — выкрикнул Роман и тут же исчез.

— Извини, старина! — Синклер перенес кота на кушетку, где тот продолжил свое мирное занятие, а затем последовал за слугой на первый этаж. Слуги теснились в холле и передних комнатах, окна которых выходили на улицу. Когда он приблизился к входу, Майло, повернувшись, увидел его.

— О, слава Богу, милорд. Леди Ол…

Лисичка. Син быстро выбежал на ступени дома. Посреди улицы, прямо перед обшарпанной телегой, перевозящей молоко, стояла, скрестив руки, его миниатюрная супруга. В телегу была запряжена, наверное, самая измученная и недокормленная лошадка, которая когда-либо попадалась ему на пути. На козлах сидел такой же жалкий возница и смотрел на Викторию.

— Я сказал — прочь с дороги, мисс! — рычал он. — Мне надо развезти молоко.

— Меня не заботит, что вы должны делать, — резко ответила она. — Вы не имеете права так ужасно бить это животное.

— А вы попробуйте иначе заставить старину Джо двигаться.

— Я не бью животных.

Возница крепче сжал в руке свое оружие, но прежде, чем он успел замахнуться, Синклер вскочил на ближайшее к нему колесо и вырвал кнут.

Возница нервно сглотнул.

— Я просто пытаюсь заработать себе на жизнь, милорд, а она не уходит с дороги.

Синклер спрыгнул на землю.

— Думаю, леди Олторп возражает против твоих методов обращения с этим животным, а не против того, как ты зарабатываешь на жизнь.

— Но…

— Итак, сколько? — Он почувствовал, что Виктория приблизилась к нему и встала рядом, но его внимание былс сосредоточено на вознице.

— Сколько? — повторил мужчина.

— Да. За лошадь, телегу и молоко.

— Э-э, лорд, с молочной телегой? Вы, должно быть, сошли с ума.

— Я хочу приобрести еще одно хобби. Итак?

— Я не могу расстаться со стариной Джо и всем остальным меньше чем за десять фунтов. — Возница сложил руки на животе.

Цена выглядела чрезмерной, но у Синклера не было настроения торговаться.

— Я дам тебе двадцать фунтов, чтобы ты мог купить приличную лошадь. Этого достаточно?

— О да, милорд.

— Роман, заплати ему, и пусть он идет на все четыре стороны. Гримсби, отведи животное на задний двор, распряги и накорми. Орсер, перенеси молоко в один из моих экипажей и отправь его в ближайший приют для сирот с приветом от леди Олторп.

Отдав приказания, маркиз повернулся к Виктории. У нее па лице было написано удивление, хотя ее поза все еще выглядела вызывающей. Она явно ожидала услышать лекцию по поводу того, как глупо вставать на пути огромного грубого простолюдина с кнутом в руке, и вдруг…

— Старина Джо, — медленно произнес Син, — не сможет жить в зимнем саду с остальным твоим зверинцем.

Она пристально посмотрела на него, затем в ее фиалковых глазах заплясали озорные огоньки.

— Верно. Давай вернемся в дом.

— Конечно. Между прочим, Лорд Бэгглс храпит в библиотеке.

— Я немедленно уберу его.

— Почему?

— Виктория остановилась на первой ступеньке, глядя с возвышения ему в глаза.

— Ты делаешь все это, чтобы я на тебя не сердилась?

— Ну конечно. Это помогает?

Она засмеялась.

— Я сообщу тебе об этом.

Воспользовавшись моментом, Синклер шагнул к ней и поцеловал. Виктория словно окаменела, однако, к его облегчению, уже через мгновение положила руки ему на плечи и ее губы крепко прижались к его губам. Это вызвало в нем восхищение и возбудило. Прежде чем она успела отстраниться, Синклер подхватил ее на руки и поднялся в дом.

— Прекрати, что ты делаешь? — Не отрываясь от его губ, Виктория беззвучно засмеялась.

— Несу тебя наверх.

— На глазах у слуг?

— Ты разочарована, моя дорогая?

Она отрицательно покачала головой и, еще теснее прижавшись к груди мужа, начала развязывать замысловатый узел его галстука. Синклер подумал, что маленькая гостиная вполне подошла бы им, но громкий мужской смех заставил его замереть на месте.

Все еще держа Викторию на руках, маркиз резко обернулся и увидел высокого мужчину, стоящего в проеме входной двери.

— Кингсфелд! — с облегчением воскликнул он.

— Син Графтон, ты ничуть не изменился. Разве не в таком же виде я застал тебя, когда мы виделись в последний раз?

— Правда? — Виктория настороженно подняла бровь. Как ни рад он был увидеть графа Кингсфелда, сейчас Синклер не пролил бы и слезы, если бы тот упал с лестницы и сломал себе шею.

— Боюсь, что не помню, — спокойно сказал он. — Возможно, очень давно, когда я был молод и глуп.

— Однако твой интерес к женскому полу совсем не изменился, мой мальчик. Представь меня этой богине.

— Конечно, Кингсфелд, моя жена Виктория, леди Олторп. К несчастью, она только что вывихнула лодыжку. Виктория, это Остин Ховарт, граф Кингсфелд, друг моего брата.

— Лорд Кингсфелд, — с улыбкой произнесла Лисичка своим чарующим голосом, — я рада, что мы наконец познакомились.

Граф поклонился.

— Я также рад, миледи.

Однако Виктория говорила не совсем искренне: очевидно, что ни она, ни Синклер удовольствия не получат. Находиться в его руках совсем не достаточно, чтобы излечить се от желания близости, и ей было жаль упущенной возможности.

Виктория взглянула на Кингсфелда и про себя вздохнула. Если он и вправду друг Томаса, тогда, несомненно, Синклер захочет поговорить с ним.

— Пожалуй, я лучше полечу свою лодыжку в маленькой гостиной, — заявила она.

— Конечно, ты права, — в тон ей ответил муж. Пока Кингсфелд передавал свою шляпу и перчатки Майло, Синклер отнес ее в маленькую гостиную и нежно опустил на кушетку. Прежде чем он вышел, она взялась руками за лацканы его костюма и притянула к себе, чтобы насладиться еще одним продолжительным поцелуем.

— Итак, Син, — сказал граф, входя в комнату, — я получил твою записку. Что ты хотел обсудить со мной?

Синклер быстро выпрямился.

— Тебе удобно? — заботливо спросил он жену.

— Нет. Да.

Он откашлялся:

— Я принесу тебе шаль. Вернусь через минуту, Кингсфелд. — С этими словами маркиз направился к лестнице.

— Не торопись. Я пока познакомлюсь с леди Олторп.

Пытаясь сосредоточиться на чем-то, кроме того, как восхитительно целуется ее муж, Виктория начала изучать Остина: они с Сипом были одного роста, но граф оказался шире в плечах и больше походил на рабочую лошадь, чем на племенного рысака. Светло-голубые глаза его быстро оглядели комнату, прежде чем вернуться к ней, и тут ей вспомнилось, что в последний раз он посетил Графтон-Хаус больше двух лет назад.

— Что-нибудь изменилось? — спросила она, когда гость уселся в кресло.

— Видите ли, у Томаса на кушетке я еще никогда не заставал такой очаровательной леди, как вы.

Она улыбнулась:

— Вряд ли лорд Олторп был убежденным холостяком.

— Он? О нет. Но его вкусы, очевидно, намного скромнее, чем у его брата. — Кингсфелд поднял бокал — Вы Лисичка Фонтейн, не так ли?

— Была, — печально ответила она.

— Певчая птичка навсегда останется певчей, а Син истинный ценитель хорошеньких крошек.

— Но он совсем не похож на…

— Ну конечно, нет. И все-таки я был удивлен, увидев его опять в Лондоне, — думал, он осел в Париже с какой-нибудь французской юбкой. — Кингсфелд прищелкнул языком. — Томас всегда говорил, что никогда не знал, где объявится Синклер.

Ее это удивило. Для Томаса местонахождение Сина никогда не являлось секретом. Очевидно, он просто ничего не рассказывал лорду Кингсфелду.

Граф продолжал болтать, забыв обо всем, в то время как Виктория пыталась скрыть свое недовольство. Она не любила, когда ее перебивали… К тому же с его стороны невежливо говорить о грехах Сина.

Наконец Кингсфелд, высказав мнение о различных отелях и гостиницах Парижа, закончил свою речь и взглянул на нее.

— Может быть, мне принести пуховую подушку для вашей лодыжки? Вы очень храбро держитесь, дорогая.

— Мне удобно, спасибо.

— По собственному опыту знаю, что большинство крошек слабеют, даже если на них упадет лепесток цветка. — Он сделал еще один глоток портвейна. — Именно так. Вы что-то сказали?

В это время Син вошел в комнату с зеленой кружевной шалью в руках.

— Как твоя нога?

— Очевидно, ничего серьезного, — весело ответила Лисичка, встав на ноги и принимая шаль из рук удивленного мужа.

— Что значит «ничего серьезного»?

— Говорю же, все в порядке. Я оставляю вас наедине, чтобы вы могли поболтать.

— Но твоя лодыжка, — многозначительно сказал он.

— Я чувствую себя гораздо лучше, — скромно ответила Виктория и покинула комнату, надеясь найти Лорда Бэгглса, который, во всяком случае, заметит, находится она в комнате или нет.

Лорд Кингсфелд остался на обед, и Виктория присоединилась к мужчинам, сев за стол в самую последнюю минуту. Она ела так быстро, как только могла, намереваясь не произнести ни единого слова в присутствии графа.

— Твоя жена — прелестная птичка, — сказал Кингсфелд, улыбаясь ей, пока Майло наполнял его бокал вином. — Даже ее голосок подобен песне.

Виктория как могла старалась скрыть все возрастающее раздражение. Он явно принимал ее за идиотку. Подобно многим мужчинам Кингсфелд не видел в ней ничего, кроме лица и фигуры. Если бы она была уверена в том, что Син получил всю необходимую информацию от своего так называемого друга, она испытала бы огромное удовольствие, дав понять этому типу, как глубоко он заблуждается.

— Ты открыл Ховарт-Хаус? — поинтересовался Синклер.