Надо сказать, что некоторые женщины его любили так сильно, что преследовали и мучили своей любовью, но у него, никогда и ничего не обещавшего, совершенно не портилось от этого настроение. В конце концов он откупался от них бриллиантами и машинами и преспокойно переключался на другой объект.

Ко всему вышеперечисленному стоит добавить, что Прокофьев предпочитал брюнеток, а его босс, Вербицкий, – блондинок. В общем, их интересы еще ни разу не пересеклись.

– Не поехать ли нам с тобой перекусить, а, Никита? – спросил Александр Ильич, что Прокофьев, разумеется, воспринял не как вопрос, а как руководство к немедленному действию.

– Куда бы тебе хотелось? – спросил Прокофьев, ибо они давно были на «ты». – Может, в «Невский»? Мы там славно пообедали в прошлый раз.

– Нет, не хочу в ресторан.

– А куда?

– Сам не знаю. Хочется чего-то маленького, уютного, и чтобы еще и покормили хорошо, по-домашнему.

Никита задумался, смешно поскреб одну из своих желтых залысин, а потом не очень уверенно произнес:

– Ну… вообще-то… я знаю одно местечко… Там хорошо кормят, только…

– Что «только»? – нетерпеливо подстегнул его вопросом Вербицкий, который уже начинал ощущать неприятные спазмы голодного желудка.

– Ну… грубо говоря, нам как бы не по сану… Люди не поймут…

– Какие еще люди? Говори понятнее!

– Место простенькое. Кафешка. Банкиры в таких местах не обедают. Могут появиться вопросы…

– Чихал я на эти вопросы! Не кажется ли тебе, Никитка, что мы уже можем позволить не отказывать себе ни в чем? Кстати, а сам-то ты как попал в эту кафешку?

– Сам-то? Случайно. Курить хотелось до смерти. Заскочил в первую же попавшуюся точку, а там такой запах… В общем, не выдержал, решил заодно и поесть. Открыл меню, а там никаких тебе омаров и уток по-пекински. Щи, борщ, котлеты по-киевски… Но я тебе скажу, Саша, это такие котлеты!!!

– Все ясно! – Вербицкий легко поднялся из глубокого кресла. – Поехали трескать котлеты по-киевски!

– И борщ! – Прокофьев тряхнул вытянутым вверх большим пальцем правой руки.

– Можем даже взять компот из сухофруктов! – расхохотался Александр Ильич. – Там есть?

– Там все есть! Как в Греции! Поехали!


Кафешка называлась «У Петровича». Вербицкому не очень понравилось название. Слишком много сейчас в Питере развелось похожих заведений: «У Иваныча», «У Лехи», «У Сан Саныча». Публика в таких местах обычно была приблатненной, музыка – кабацким шансоном, а из спиртного – одна водка. Не понравилось и то, что заведение находилось в полуподвальном помещении. В советские времена весь «быстрый» общепит размещался в таких подвальчиках. Сейчас же солидные заведения ниже бельэтажа редко спускались. Впрочем, они с Никитой и не собирались в солидное заведение.

Уже на лестнице ноздри Александра Ильича возбужденно затрепетали. Из чуть приоткрытой двери тянуло сладко-сдобным духом. Все тело банкира обкидали мурашки. Так пахло дома, в родном Григорьевске, когда мама пекла пироги. Он посмотрел на Прокофьева восхищенно-удивленным взглядом. Тот кивнул и с довольным видом произнес:

– Я об этом и говорил!

Помещение оказалось небольшим, уютным. Простой формы полированные столики из коричневого дерева, вокруг мягкие диванчики. Общего освещения не было. В углу светилась скромная барная стойка, а на каждом столе стояли лампы, выполненные в стиле ретро – похожие на керосиновые. Хотя в хорошо обустроенной квартире директора завода города Григорьевска никогда не было керосиновых ламп, Александр Ильич неожиданно почувствовал себя дома. Он развалился на диванчике, закинул голову на его спинку, прикрыл глаза и сказал другу и компаньону:

– Заказывай что хочешь.

Находясь в состоянии ленивой полудремы в ожидании заказа, Вербицкий вспоминал ныне покойных родителей, тесные, заросшие акацией и сиренью улицы Григорьевска, родную школу, друзей… И только на одно воспоминание он давно наложил запрет. Он никогда не вспоминал свою жену Галочку. Вернее, не так… Он не мог не вспоминать ее, но как только перед его мысленным взором возникал ее образ, Александр Ильич сразу старался переключиться на другое. Со временем он научился это делать довольно ловко. Вот и сейчас, когда ему опять привиделась белокурая Галочка, он сразу же перекинулся мыслями к финансовым операциям, которые могли принести его банку новую прибыль. Он как раз собирался поделиться своими соображениями с Прокофьевым, когда о его ноги, вытянувшиеся в проход, кто-то запнулся. Александр Ильич резко открыл глаза, чуть привстал и как раз успел подхватить падающую женщину, с которой они вместе завалились обратно на диванчик.

– Что же вы… Да как же… Разве же можно так выставлять ноги… А если бы я была с подносом… – раздраженно приговаривала она, пытаясь высвободиться из обхвативших ее стройный стан рук и встать на ноги.

Когда ей это удалось сделать, Александр Ильич поднял на женщину глаза, собираясь извиниться, и обомлел. Перед ним стояла материализовавшаяся из его дум жена Галочка. Из тех самых дум, которые он гнал прочь, которые с корнем пытался вырвать из собственного сердца. Конечно, эта «Галочка» не была юна, как та, на которой он женился. Этой было лет сорок. Она могла бы быть дочерью той Галочки, которую он любил. И одновременно не могла ею быть. У жены Александра Вербицкого не было детей. Это он знал точно.

– Простите, пожалуйста… – севшим голосом проговорил он. – Я просто очень устал, задремал нечаянно…

Женщина оглядела его небесно-голубыми, как у Галочки, глазами, поправила выбившиеся из прически светлые прядки и сказала уже вполне дружелюбно:

– Ладно уж, прощаю… С каждым может случиться. – После этого «Галочка» улыбнулась и, достав из кармашка передника блокнотик, спросила: – Ну! Что будем заказывать, господа?

Никита начал заказывать, а Вербицкий никак не мог оторвать взгляда от женщины. Как хорошо, что он, задремав, так далеко вытянул ноги в проход. В противном случае Прокофьев сделал бы заказ, а он, Александр, проспал бы эту женщину. Впрочем, она бы пришла за расчетом… Да, но где гарантия, что и в этот момент он снова не заснул бы… уже от сытости… Значит, она здесь работает официанткой. Это хорошо. А чем, собственно, хорошо? Ну как же! Ее всегда можно будет здесь найти… А зачем искать? Так ведь она, как Галя… Именно так старилась бы Галя. На ее чистом высоком лбу вряд ли появились бы морщинки. А вот от глаз они расходились бы так же нежно. И косметика… Галочка непременно должна бы краситься именно так: неброско и со вкусом. Эта нежная розоватая помада… У его жены в юности губы были именно такого цвета. И волосы… Из Галиной косы тоже всегда выбивались прядки. И потом, когда она вместо косы сооружала на затылке какой-то пучок, непослушные волосы все равно выскальзывали и окружали ее лицо дождем тонких прозрачных прядей.

– Похоже, что вы, босс, запали на официантку? – насмешливо спросил Прокофьев, поигрывая прозрачной стеклянной пепельницей.

Вербицкий с трудом отвел глаза от входа на кухню, где скрылась поразившая его женщина.

– Да… – растерянно произнес он.

– А что так? Я не заметил в ней ничего особенного. Сколько ни хожу сюда, никогда ничего в ней не замечал.

Александр Ильич тряхнул головой, будто стряхивая с себя наваждение, и ответил:

– По-моему, это неудивительно. Нам с тобой всегда нравились разные женщины.

– Да, но эта, похоже, поразила тебя… – Прокофьев опять перешел на привычное «ты», – в самое сердце. Уж я-то тебя знаю, как никто. Ты никогда раньше не заглядывался на официанток. Вообще их за женщин не держал.

– Вот не нужно подозревать меня в снобизме! Просто ни одна из… до сих пор не была похожа на…

– На кого? – Никита сразу подхватил затухающую мысль босса.

– На мою жену…

– В смысле бывшую?

– А ты знаешь у меня настоящую?

– Нет, но…

Прокофьев вдруг сделался серьезен. Он видел, что Вербицкий разволновался не на шутку, а потому спросил:

– И что ты собираешься делать?

– Не знаю… – растерянно отозвался Александр Ильич и беспомощно потер висок.

– Наверно, не стоит напоминать, что в одну воду нельзя войти дважды? – сказал Никита, поставив наконец пепельницу на ее законное место.

– Но это же не моя жена… Это совершенно другая женщина… И потом… она значительно моложе меня…

– Ерунда! Мы с тобой отлично ладим, хотя разница в возрасте существенная. А женщины вообще часто любят мужчин значительно старше себя.

При слове «любят» Вербицкий непроизвольно вздрогнул. За всю жизнь ему удалось полюбить только одну женщину – свою жену Галочку. Со всеми остальными он просто проводил время и занимался сексом. Ни одна из его подруг или, как теперь принято говорить, партнерш не смогла покорить его сердце. После Галочки он предпочитал блондинок, но даже самые красивые блондинки, попадавшиеся на его жизненном пути, не смогли заставить его трепетать от любви. Александр Ильич был уверен, что с любовью покончено навсегда, что его удел – бизнес и разовые встречи. И вдруг какая-то официантка… Нет, не в том смысле, что именно официантка… а в том, что при встрече с этой женщиной у питерского банкира Александра Вербицкого выступил на висках холодный пот.

– Чего молчишь, Саша? – прервал его размышления Прокофьев.

Александр Ильич пожал плечами. Он действительно не знал, что сказать и что делать дальше. Никита опять хотел было взяться за пепельницу, но женщина, которая внесла сумятицу в мысли и чувства его босса, именно в этот момент принесла им минералку и салат из свежих овощей. Прокофьев видел, что Вербицкий даже не посмел поднять на нее глаза.

– Знаешь, Саша, – начал Никита, освобождая столовые приборы от салфетки, – а ведь она не юная особа…

– И что? – буркнул Александр Ильич, глядя строго в тарелку с овощами.

– А то, что она, скорее всего, замужем и имеет детей… может быть, штук пять…

– Пять – нынче не модно.

– Верно, но даже и одного достаточно. Не находишь?

– Нахожу! Но что же мне делать?! – Вербицкий с таким отчаянием посмотрел в лицо своему компаньону, что тот даже не донес до рта кусочек свежего огурца и уже с испугом произнес:

– Саш! Да ты что? Неужто так зацепила?

– Понимаешь, мне уже шестьдесят два… и я, наверно, выгляжу по-идиотски, но…

– Хорош нести чушь! – прервал его Прокофьев. – Ешь давай, а я сегодня же узнаю об этой особе все, что только можно.

После этих его слов друзья провели обед в полном молчании. На официантку Вербицкий больше не взглянул, но каждый раз, когда она меняла им блюда, ему казалось, что рядом с ним его Галочка.

Александр Ильич так и не смог оценить по достоинству кухню кафе «У Петровича», он даже не поехал обратно в банк. Передоверив все дела своему верному партнеру, он велел шоферу отвезти его в загородный дом под Павловском. Бесцельно проболтавшись по комнатам с полчаса, он принял сразу четыре таблетки снотворного и мертвецки заснул почти на сутки.

Разбудил его все тот же неутомимый Прокофьев, плеснув боссу в лицо водой, которой тот запивал снотворное. Вербицкий фыркнул, открыл глаза, машинально отер лицо, с удивлением посмотрел на мокрую ладонь, потом на Никиту и сказал:

– Ты чего? С ума сошел?

– Не-а… – весело ответил тот. – Хорош дрыхнуть! Проспишь свою красавицу!

И на Александра Ильича опять волной накатили воспоминания: Галочка… белокурая официантка… Вербицкий передернул плечами, спустил ноги с постели и уставился в лицо Прокофьеву. Тот, выдержав приличную паузу, расхохотался, а отсмеявшись, сказал:

– Ну… вот режьте меня на куски, все равно скажу, что никогда еще не видел владельца преуспевающего банка «Континенталь» в таком растерзанном состоянии!

Вербицкий запустил в лицо Никите маленькой подушкой, на которой спал. Тот ловко поймал ее и продолжил:

– А поскольку смотреть мне на это надоело, то я расскажу все, что мне удалось узнать.

Явно оттягивая время, Прокофьев аккуратно угнездил подушку на спинке дивана, потом подошел к зеркалу и начал с интересом разглядывать свое лицо, будто видел его впервые.

– Кончай, Никитка, меня выдерживать!! – гаркнул Вербицкий, и в спину Прокофьеву опять полетела подушка.

Никита опять рассмеялся, в один прыжок вернулся к дивану, сел рядом с боссом и начал:

– Итак! Нашу красавицу зовут Ириной Николаевной Кардецкой. Она была замужем за Кардецким Владиславом Михайловичем, но развелась с ним полтора года назад. Имеет двадцатилетнего сына Антона, шалопая и бездельника, а также… – Прокофьев опять выдержал эффектную паузу. – …любовника в лице бармена кафе «У Петровича» – Вадима Сухорукова, который младше Ирины лет на десять.

– Младше… – с полной безнадегой в голосе повторил за ним Вербицкий.

– Ага! – все так же радостно согласился Никита.

– И с чего веселишься?! – рассердился Александр Ильич.

– А с того, что все в твоих руках, Саша!

– В смысле?

– Смысл в том, что этот Сухоруков – большая сволочь и страшный бабник. У него, помимо Ирины, еще штук десять бабешек в коллекции.